Тусовки 6 «Б»

– Послушай, Даня! У меня есть все книги этой писательницы! Хочешь, принесу завтра любую?

– Все эти книги полная фигня, – ответил он, – для девчонок! – И отвернулся.

Так рухнули Катины надежды. Он по-прежнему бегал мимо нее, читал на уроках и все равно ухитрялся получать свои пятерки. Несколько дней Катя думала, как подступиться к Дане. Была какая-то тайна: ведь он все-таки читал эту книгу для девочек! Рисковал вызвать недовольство учителей, но все равно читал увлеченно, не отрываясь. Пока Катя все это взвешивала, родители Дани перевели его в другую школу. «У меня такое горе, я его не вижу»! – написала Катя в своем письме.

Писательница ответила ей письмом, посочувствовала. А самой было приятно, что мальчишка Даня читал ее книгу, да еще рисковал своей репутацией примерного пятерочника. Он обругал книжку за то, что на обложке написано: «Любимые книги для девочек». А он-то крутой парень. Но читал же все-таки!

Кстати, сама писательница совсем не рада, что на обложке написаны эти слова. И пишет она свои повести вовсе не только для девочек. Они для всех подростков. Но издателям нравится эта надпись. Может быть, это их ошибка? И кое-кого они от книжек отпугивают? Даню, например.

Письма помогают писательнице в работе. Иногда из писем возникают новые персонажи для книг. Часто они в чем-то похожи на ее знакомых ребят. Даня – на Леху: тоже независимый и резкий. Может быть, ему нравится Катя? Может, поэтому он так суров? Ему в таком случае особенно важно не признаться в своем интересе к этой книге «для девочек»?

А Лена чем-то напоминает Лиду Князеву – энергично ищет своего героя, хотя самой себе кажется нежной и ранимой.

Настя – умница, и книжки читает, размышляет. Но стыдится маминой работы. И вообще не ладит с мамой. «Мама меня не понимает». Да подумай, девочка, это говоришь не ты, а твой возраст. Трудный, переходный, подростковый. И в шестом «Б» такие проблемы есть: с мамами ссорятся, мамами возмущаются. Это пройдет. Не из одного лишь возраста состоит человек. Есть и голова на плечах, и привязанность к маме, и благодарность. Маму любят все на свете, и забывать об этом даже на время никак нельзя.

Писательница размышляла над письмами, и ей стало грустно – вспомнила, как в далекой юности и сама ссорилась с мамой. Теперь, с большим опозданием, просит прощения.

В дверь позвонили, это пришел пес Степа. Он всегда приходит в гости, когда ей грустно. Потому что Степа – друг.

– Писем опять наслали? И всем будешь писать ответы? А сырники для хорошей собаки приготовить, наверное, не успела?

– Успела, Степа, угощайся, хороший пес.

Она положила в Степину красную мисочку сырники, и Степа с удовольствием их съел. Потом проворчал:

– Я пошел домой, не люблю, когда ты, писательница, работаешь. Занятой человек – пустое место, я так считаю.

Она засмеялась:

– Есть в твоих словах правда, Степа. Но я же не только собак люблю. Свою работу тоже люблю, прости, пожалуйста. И читателей люблю.

Он ушел, ворчал по дороге. Крутой пес Степа, так он сам считает.

9. Другая

Профессор увидел ее на бульваре. Он почувствовал, что ему просто необходимо – поговорить с этой девочкой. Она быстро шла по дорожке Веселых воробьев. А он догонял широким шагом. Всего один вопрос у Профессора к этой девочке, но очень важный вопрос.

Наконец Профессор поравнялся с ней.

Это была совсем незнакомая девочка. Красивая, высокая и стройная. А на боку висела самая настоящая сабля. Не игрушка, это сразу видно, особенно проницательному Профессору Кислых щей.

– Аглая! Почему ты всегда с саблей?

Он знал, что она не ответит на его вопрос. Профессор многое знал, не зря же он Профессор. Но про саблю не знал – почему сабля на боку у девочки Аглаи? Она ослепительно улыбнулась и вместо того, чтобы ответить на его вопрос, задала свой:

– Почему ты за мной гнался?

– Так просто, – смущенный Профессор не успел придумать ничего оригинального, развернулся и пошел прочь.

По дорожке несся Леха. Он тоже бежал за Аглаей. А зачем? Принял ее за другую. Догнал и спросил:

– Почему у тебя сабля?

– В оружейном магазине купили, – и ему улыбнулась.

Когда человек не хочет отвечать на вопрос, он всегда найдет, что сказать вместо ответа. Леха постоял немного в нерешительности и ушел. Не хотелось говорить, что обознался.

А той, кого он искал весь день, нигде не было. Есть такие люди, которых никогда нет.

Старуха Суворовна сказала ему:

– Опять измену задумал, совести нет! Все расскажу Агате!

– Ябеда! – крикнул Леха, промчавшись мимо.

– А ведь мальчик прав, – засмеялась сестра Кутузовна, – ты, Суворовна, и в детстве была ябедой. Тебя за это лупили!

– Не была! – крикнула Суворовна, но в глаза сестре не смотрела.

– Как же не была? А кто моей маме нашептал про черничное варенье? Ты!

– Твоя мама все равно бы узнала, у тебя и губы, и щеки, и даже лоб были от варенья лиловые! Она бы и так все поняла!

– Пусть бы сама и понимала. Но ты наябедничала, и она отдала тебе облизывать банку из-под черничного варенья. А меня отлупила и не пустила в кино! Это справедливо?

Суворовна молчала, она делала вид, что внимательно всматривается в дальний конец аллеи Главных тусовок, она даже ладонь козырьком приложила ко лбу, будто подчеркивала: «Не до тебя, Кутузовна, веду важные наблюдения». Она не только притворялась такой наблюдательной. Она и правда была внимательной к чужим делам, иначе не посплетничаешь.

– Смотри, Кутузовна, Агата появилась на той самой аллее Главных тусовок. А Леха ее не замечает, гоняется за чужой девчонкой, имя не запомню никак. Все мужчины в любом возрасте – изменщики и обманщики. – Суворовна поджала губы и прищурилась. – Я здесь, на бульваре, много сижу, дышу свежим воздухом по совету врачей. И я все вижу, и про всех все знаю.

– Это правда, – Кутузовна кивнула, – про всех ты знаешь, а рассказывать нехорошо. Пусть сами в своих проблемах разбираются, я так считаю. Болтать про чужие дела нехорошо.

– А мне хорошо! Я простая! Бывшая деревенская! Это ты, Кутузовна, культурная-физкультурная! Я интеллигентных терпеть не могу! – Она сорвала с головы сестры вязаную шапку, с размаху кинула на землю и нарочно наступила на нее. Потом плюнула на дорожку, правда, мимо шапки.

– Перестань скандалить, Суворовна. Мы с тобой в соседних домах выросли, мы сестры. – Кутузовна подобрала с земли шапку, отряхнула и надела. – Из-за своей вредности ты, Суворовна, готова простудить человека. А ведь мы сестры.

– Двоюродные, заметь. И во всем расходимся. Ты к людям невнимательная, ничего ни про кого не знаешь. Скажи, например, любит Леха Агату?

– Помирает о ней, – мечтательно прикрыла глаза Кутузовна. – Агата – свет в его окошке, мечта его души и путеводная звезда в пустыне жизни. – Кутузовна любит красивые выражения из сериалов, из женских романов и старинных романсов, – но Леха легкомысленный изменщик. И сегодня он помирает об этой, с трудным именем.

– Юна ее звать, я выучила, – Суворовна достала из сумки большой морской бинокль и навела его на Юну.

Юна шла по аллее Главных тусовок, а рядом с ней шел Леха, он нес ее рюкзачок, розовый, маленький, такой девчачий и легкий. Он нес его не для помощи слабой девочке, а в знак внимания и большого светлого чувства. Как раньше носил Агатину гитару.

Агата это увидела без всякого бинокля. Что она сделает? Уйдет? Поколотит изменщика Леху? Врежет красавице Юне? На бульваре было немало народу – хозяева собак, мамы с колясками, была Оля с кроликом Крошкой, Надя-Сфинкс с Барбосовым и Лидка Князева сама по себе. Все видели эту сцену, многие пытались угадать, что будет дальше.

– Главное, помирились недавно!

– А он опять изменяет!