Джинн из консервной банки

– Да! И не сам! – с гордостью заверила дама и, зверея, пояснила: – А все потому, что обирал меня злодей!

Депутат задрожал и взмолился:

– Мадемуазель, не понимаю о чем идет разговор, я вовсе не хотел вас обирать! Напротив, имел даже в планах жениться!

Несмотря на то, что в голосе его было очень мало уверенности, проститутка опешила. Она вытаращила глаза и долго-долго смотрела на плешь депутата, после чего с презрением осведомилась:

– Не объелся ли ты белены, старый козел? Ишь о чем размечтался! Что бы я, первая в квартале шлюха, вышла замуж за тебя? Нет уж, дудки! Лучше я кому-нибудь бесплатно дам!

И снова принимая смиренный вид, она добавила:

– Надеюсь, за это Господь меня не покарает.

«Что-то там Лили говорила про скромность, образованность и манеры», – сползая по стенке, сомнамбулически припоминал депутат.

Однако дама упасть ему не дала. Она схватила беднягу за шкирку и закричала:

– Придурок, не вздумай валять дурака. Если я в кого вцеплюсь, то это намертво. И если этот выскочка Шаброн думает, что из своего вонючего Шоле он перетащит в Париж всех сутенеров и навяжет их местным шлюхам, то заблуждается сосунок, так ему и передай. Не такой он большой чин, чтобы командовать мною. Подожди, и на него управа найдется. В той же полиции нравов есть желающие за меня заступиться, и чины у них покрупнее. И все были молоды и под всеми я побывала, – мечтательно вздохнула проститутка и тут же грозно рявкнула: – Недоносок, ты понял?

– Понял, – ничего не понимая, промямлил депутат.

– Тогда больше десяти процентов от меня не жди, – заявила она и противно заржала.

«Да у нее же не все зубы», – ужаснулся депутат и тут его осенило, что эта Ольга и сама не та и его за кого-то не того принимает. Он хаотично попытался внести ясность, чем привел проститутку в бешенство. Не известно чем дело кончилось бы, не раздайся стук в ее дверь. Когда на пороге вырос наглый тип в полосатом костюме и красных носках, все выяснилось и его отпустили, но депутат не пошел к настоящей Ольге.

Нет, он не сильно расстроился тем, что его, депутата, приняли за сутенера – журналисты уже давно поставили тождество между этими общественными профессия. Нет, он не обиделся, но, претерпев унижение и страх, депутат сник, утратил энтузиазм и передумал жениться.

Мать и Ольга всплакнули, да и успокоилась. Потом были и другие женихи, да все не то. В конце концов девушка вышла замуж за художника и, поставив крест на карьере актрисы, всеми помыслами устремилась в живопись. Многочисленные поклонники без труда убедили Ольгу в том, что она талант. Этого мнения она и придерживалась до сих пор, а потому усердно пачкала масляными красками один холст за другим.

Поскольку слава не спешила посещать ни Ольгу, ни ее мужа, они пребывали в нищете. Наконец Ольга не выдержала «затяжного творческого кризиса», бросила художника и вышла замуж за дантиста.

Он был обеспечен, безумно ее любил, но его французский меркантилизм не ужился с русским расточительством Ольги. После нескольких ухарски безрассудных трат супруги, чувства дантиста резко охладели. Ольга не стала дожидаться бракоразводного процесса, и, прихватив из дома то, что посчитала наиболее ценным, сбежала с любовником ирландцем.

Вскоре дантист то ли с горя, то ли от воспаления легких, умер, завещав все до последнего гроша сыну от первого брака.

Поскитавшись по Европе, блудная дочь вернулась в лоно семьи. Без мужа, без средств к существованию и даже без какой-либо специальности и уж точно без каких либо талантов, она, как и ее отец, полностью положилась на трудолюбие матери.

Когда умер отец, Ольга вздохнула с облегчением. Она не только вырвалась из-под пресса его тяжелого характера, но к тому же смогла пользоваться той частью заработка матери, которая уходила на содержание отца.

Относительное благоденствие длилась недолго. Вскоре мать тяжело заболела, и Ольге пришлось совсем несладко. Не имея средств на сиделку, она сама ухаживала за матерью, преуспев в этом занятии настолько, что ее услугами захотел воспользоваться богатый умирающий одинокий мужчина.

Ольга пустила в ход все свое очарование, и хотя ей неплохо заплатили, но наследство досталось какой-то дальней родственнице неблагодарного мсье. Заработанных денег едва хватило, чтобы достойно похоронить мать. Ольга была в отчаянии.

В таком состоянии и застал ее Павел Александрович. Он сильно удивился, неожиданно услышав от молодой красивой француженки прекрасную русскую речь, украшенную легким акцентом.

Ольга наповал сразила его полной романтизма легендой о печальной участи, постигшей на чужбине их графскую семью. Старик даже прослезился и тут же средства, предназначавшиеся на лечение жены, направил на спасение прекрасной художницы-графини.

Подобное «меценатство» не могло не сказаться самым пагубным образом на состоянии больной. Несчастная окончательно слегла, но умирать не спешила.

Ольга была очарована невероятной щедростью русского поклонника. «Художница-аристократка» вцепилась в предпренимателя-плебея мертвой хваткой, впервые проявив истинный актерский талант. Беззастенчиво изображая чуждые ей изысканные манеры, она также беззастенчиво изобразила и чуждую ей пылкую страсть.

Роман длился два года, (ровно столько прожила жена Павла Александровича) после чего русский «меценат» с радостью предложил Ольге и руку, и кошелек, и сердце. Ольга согласилась, с восторгом приняла кошелек, совершенно не зная что делать с рукой и сердцем.

Соглашаясь поехать в Россию, она еще не знала на что решилась. Россия оглушила ее невыносимой скукой и повсеместной нищетой. Первое время Ольга порывалась вернуться во Францию, но вскоре постигла преимущества нового образа жизни. Здесь она (особенными стараниями мужа) была первой дамой (пусть и в определенных кругах), а во Франции…

Со временем то ли гены в Ольге заговорили, то ли, как и многие иноземцы, она подпала под необъяснимые чары России. Ольга по-настоящему полюбила и эту страну, и этот народ. Она быстро влилась в их жизнь и чувствовала себя здесь, как рыба в воде. Какая там Франция…

Глава 4

– Ангел мой, ты даже представить себе не можешь как я соскучился! – страстно воскликнул Павел Александрович едва за ними закрылась дверь.

Его руки предприимчиво и шаловливо «забегали» по телу супруги, но та, с трудом скрывая омерзение, отпрянула.

– Дорогой, осторожно, сейчас войдет Георгий, – нежно, но твердо произнесла она.

– Как? Разве Гоша не отправится к себе? – поразился Павел Александрович.

– Я пригласила его с нами пообедать.

– Зачем?

– Ну, милый, ты совсем потерял голову, – нежно попеняла Ольга мужу. – Разве так можно? Вы все же не виделись две недели, он тебя встретил…

– Он мой сын, – напомнил Павел Александрович. – Встретил и встретил – выполнил свой долг.

Ольга не во всем согласилась. Порой она старалась быть справедливой.

– Вот именно, дорогой. Жорж твой сын, а получается, что ты использовал его в качестве носильщика и водителя. «Загони машину в гараж и отправляйся к себе.» Это некрасиво.

Павел Александрович удивился.

– Странно, ты его защищаешь? – спросил он.

– Как видишь.

– Ты, которая открыла мне глаза на все его недостатки? К тому же Гоша не скрывает неприязни к тебе. Нет, я не перестаю удивляться благородству своей жены. Он относится к тебе с гораздо меньшим вниманием, чем к нашему коту Барсику, а ты проявляешь о нем трогательную заботу.

Ольга равнодушно повела плечом.

– Не переоценивай моего благородства. Марина готовит праздничный обед.

Марина, хорошенькая двадцатилетняя девушка, уже два года работала в их семье домработницей, и Ольга, подружившись с ней, переняла все ее «босяцкие», как говаривал Павел Александрович, манеры.

Впрочем, сам Павел Александрович, сурово осуждая Марину, даже не догадывался с каким успехом овладела ее жаргоном Ольга. Он терпел эту «нахальную девчонку» только ради жены, видя как привязался «его восхитительный ангел» к домработнице и как оживает этот «ангел» в присутствии Марины.

Услышав о Марине, Павел Александрович и вовсе переменился в лице.

– Марина?!! – закричал он. – Ты не отправила ее? Я-то думал что мы в доме одни.