Танго в трамвае

– Закрой рот и слушай Зачем ты выставляешь себя на посмешище? Позоришь и себя и всех нас? Ты ведешь себя, как избалованный ребенок. Немедленно вернись в зал, еще можно все исправить!

– Ни за что! Я не люблю Марианну! Сердце слегка замирает от собственной смелости. Впервые в жизни решаюсь не согласиться в чем-то с отцом. Высказать в глаза свое громкое фе. Могу поклясться, что отец ни разу в жизни не думал, что я, его сын, буду когда-нибудь спорить с ним.

– Чепуха! Ребячество, только и всего. Не дури мне мозги.

– Нет! Хватит с меня ваших семейных советов! К черту все!

– Тогда ты крупно пожалеешь! – Папаша хватает за лацканы. Что-то треснуло, но качество материи выдерживает первый бешенный натиск. Но не мое горло. В глазах начинает темнеть. Дышать трудно, почти невозможно. Легкая дрожь пробегает по телу. Неужели для меня конец? Отец что-то почувствовал, отпускает лацканы.

– Ах, ты, сукин сын! – Замахивается для удара. Но, глотнув воздуха, успеваю перехватить руку. Тоже в первый раз в жизни, крепко сжимаю кисть.

– Нет, папаня, я тебе не племенной бычок. Указали, покрыл корову для повышения породистости. Я человек. Углы красиво очерченных губ опустились.

– По-моему, неплохая мысль лишить тебя всего! Выражение лица сменилось плотоядной ухмылкой. – Быстро сюда ключи от квартиры, машины и карточки! Роюсь по карманам, отдаю ключи. Потом карточки. Ехидно добавляю:

– Может, мне раздеться? Отец бросает на меня сумасшедший взгляд.

– Не дерзи! Отступаю на шаг назад. Медленно, как в кошмарном сне, снимаю часы, вытаскиваю телефон.

– Вот это еще! – Засовываю отцу в карман. – Теперь я нищий. А нищему не нужен крутонавороченный смартфон и швейцарские часы. В общем, остался, в чем стоял.

– Ты мне больше не сын! Боль и растерянность отразились на моем лице. На лице избалованного ребенка, привыкшего получать все и сразу, чего ни попросит. Но теперь впервые столкнувшегося с неизвестной для него теневой стороной жизни.

– И это все? Прощай! – Поворачиваюсь, бреду, как пьяный, в сторону трамвайной остановки.

– Сынок! – Слышу тихий вскрик за спиной. Оглядываюсь, вижу маму. – Куда же ты теперь? Ее голос прозвучал глухо. Мама подбегает ко мне, обнимает. Чувствую, незаметно сует что-то в карман. Сердито, грубовато отбрасываю руку.

– Отстань! Мама грустно вздыхает, смотрит на меня странным, долгим взглядом, полным грусти.

– Упрямство – первый признак тупости. – На глазах заблестели слезы. Еще немного, она заплачет. Устало, через силу улыбаюсь. Сжав губы, провожу по ним языком и слышу собственный голос, который не сразу узнал:

– Прости, мама. Упрямство, согласен, тупость. Но возведенная в квадрат искусство гибкости, это приспособленчество, граничащее с подлостью. Я давно не глупый малыш, вырос, и теперь должен уйти по своей дороге. Неожиданно лицо матери смертельно побледнело, а в глазах заблестели слезы. Останавливается трамвай. Тяжело дыша, заскакиваю на заднюю площадку. Они думают, что не выживу? Приползу, как побитая собачонка? Нет, выживу. Не приползу. Ко мне подходит кондукторша. Я узнаю, это она тогда ругалась на меня, когда случайно зацепил трамвай.

– Ваш проезд? Растерянно роюсь по карманам.

– Сколько стоит?

– Четыре гривны. Даже на билете написано. Опускаю ладонь в карман. Пальцы нащупывают купюру. Сотка? Значит, мама нашла, всунула. Чтоб купил себе чего-нибудь перекусить. Протягиваю кондуктору.

– Вот. Отсчитывают сдачу, беру талон.

– Боже милостивый! С вами все в порядке? Сегодня вы слишком мрачный. Я несколько секунд молчал, опустив голову, а потом ответил:

– Что за безумный день, – Сказал вслух, испугался собственного голоса, задрожавшего, как от слез. Во рту был соленый привкус. – Что за безумно хреновый день.

– Смотрите на жизнь проще, будет легче жить.

– Угу, – Без особого удовольствия произношу. Но кондуктор, ничего не ответив, идет по проходу дальше, а я устало падаю на свободное место. Трамвайчик, позвякивая, катит в сторону ДМК. Конечная остановка. А теперь куда идти? Что делать? Не знаю. Теперь я нищий, нищий в дорогом свадебном костюме. К чему ворошить то, что все равно не можешь изменить? Да и нужно ли это менять?

Я шел, и шел, пока не уперся в знакомый скверик, где так часто бегал по утрам. Там падаю на прохладную скамейку. Опускаю голову. Ладони стискивают виски. Закрываю глаза. Хотелось кричать. Но все слова точно замерзли в глубине души. Жутко хочу домой. Устал и замёрз! Чайку бы сейчас горяченького хлебнуть. Достаю из кармана мелочь. На кофе вполне хватит. Иду к знакомому кофейному ларьку.

– Пожалуйста, мне двойной экспрессо.

– Сколько сахара? – Равнодушно спрашивает продавщица.

– Два. Кладу червонец. Девушка дает сдачу. Уже не могу оставить чаевые, как прежде. Для нищих это большая роскошь. Нужно экономить. Обратно сажусь на скамейку. Кофе согревает и бодрит. Куда идти? Домой? Но у меня нет больше дома. Что могу делать? Могу машины ремонтировать. Только кому это надо. Сдаться? Нет. Это исключено. Денег мало, едва хватит арендовать гостиничный номер. Может, Олегу позвонить? Так с чего? Зря отдал телефон, погорячился. Хотя Олегу бесполезно трезвонить. Он пару дней назад укатил с очередной подружкой в Италию. Так что Олег мне не помощник. Мама? Она слабая, против отца вряд ли пойдет. Ее владения только на кухне и в теплицах. Как жить дальше? Роюсь в карманах. Нахожу мелочь, несколько денежных купюр, носовой платок и паспорт. Сколько прошло времени? Час? Два? Три? Не знаю время для меня, словно остановилось. Нелегко жить на этом свете. В груди жгла, горела обида. Вдруг плечи задрожали. Едва сдержался, чтобы не расплакаться. Нет, сопли, вопли, слезы это удел женщин и слабаков. Да, не повезло мальчику! Сегодня явно не мой день. Теперь у меня больше нет отца. А разве он был? Я его редко видел дома. Когда он уходил на работу, я еще спал. Когда возвращался, уже спал. Так много лет. Со мной была всегда мама. Главное, что она от меня не отказалась. В небе родился ветер. Теперь я странник. Простой дубовый лист, сорванный бурей с родного дерева, и лечу по жизни. Без покоя и приюта. Близится вечер.

Глава пятая.

Осень дышит холодом в лицо. Небо постепенно затягивается тучами. В воздухе нарастает странное напряжение, как это бывает перед грозой. Где-то далеко полыхнула зарница, и через несколько секунд докатывается отдаленный раскат грома. Поднимаю упавший желтоватый листок. В этом скверике встретил свою богиню. Помню, как бежала в сторону киоска. Как споткнулась, и я успел подхватить, уберечь от падения. Тряхнул головой, отгоняя наваждение. Вздохнул, немного поморщился, пытаясь понять, почему так тревожно на душе. Все это осталось в недавнем прошлом. Закрываю глаза, медленно вдыхаю горьковатые ароматы хризантем и опавшей листвы. Неожиданно вспомнилась старуха с двумя палками. Блин, права оказалась старая перечница. Да, закончились для меня золотые деньки. Жизнь приперла, что небо с овчинку скоро, кажется. Да пропади ты пропадом, старая ведьма! Точно, накаркала. А, может, предвидела? Чепуха! Полная чушь. Я становлюсь мнительным, словно беременная женщина. С чего бы это? Хотя не все ли равно? Хрен редьки не слаще! Может, маме позвонить, чтобы не волновалась? Она дома, наверное, с ума сходит! Вот черт, а с чего позвонить? С трех пальцев? Телефон папаше отдал, погорячился. В голове изрядно шумит, немного подташнивает. Смутная тревога не проходит. Бред какой-то! Нужно меньше психовать. А может, это у меня с голодухи? За свободу нужно платить! В знакомом ларьке беру пластиковый стаканчик горячего кофе. Падаю на скамейку. Грусть дымкой обволакивает сердце. Вдыхаю аромат кофе. Этот запах успокаивал, как привет из прошлого. Эх, сюда бы добавить несколько капель французского коньяка. Да пару ломтиков горького шоколада! Но вся эта роскошь осталась в прошлой жизни. Спасибо, в кармане завалялось немного мелочи, чтобы купить этот растворимый напиток. Легкий ветерок неожиданно дохнул в лицо горьковатым ароматом миндаля. Маленький глоток обжигают язык. До смерти хочется курить, но нет. Больше не сорвусь, не поддамся внутреннему бесенку. Начинает постепенно вечереть. Как жить дальше? Не знаю. Но домой не вернусь. Допиваю кофе, пластиковый стаканчик летит в урну. На вторую порцию мелочи нет. Может, разбить сотку? Неожиданно над ухом слышу знакомый голос, грудной, бархатистый:

– Привет, богатенький Буратино! О чем задумался? – От неожиданности вздрагиваю всем телом, открываю глаза. Какие чудесные глаза, цвета перезрелой вишни в обрамлении черных, густых ресниц.

– О, моя богиня! – Горькая усмешка искривляет губы.

– Почему такой похоронный вид?

– Только сейчас не издевайся надо мной.

– Разве? – Глаза девушки расширяются от удивления.

– Сейчас любой бродяга намного богаче меня. А, все пропало! – С горечью махаю рукой. – Какой я там богатый!

– А что случилось? – В глазах девушки читаю жуткое любопытство. Помчу пару секунд, делая вид, что думаю. Рассказать правду? А стоит? Все равно, чем она может мне помочь? Это безумие! Можешь сказать правду? А вдруг? Ладно, расскажу пока что на первый случай половину правды. Сердце часто ухает в груди. Во рту пересохло. Сглатываю вязкую слюну. Может, что-то да получится?

– Да рассказывать особенно нечего. Я все потерял, что имел. – Выдавливаю наконец из себя.

– Ты это серьезно? Звучит интригующе. Может быть, ты все-таки объяснишь, как это получилось? Только побыстрее, у меня очень мало времени.– В темно-карих глазах отразилось искреннее удивление.

– А так, все просто! Разбил дорогую машину. Влетел на бабки конкретно. Хозяин забрал ключи от квартиры, от машины. И в довесок ко всему выпер с работы. А разве хуже бывает?

– Но ты жив, а это уже много чего значит.

– Разве что.

– Куда ты теперь пойдешь? – В голосе прорезались нотки жалости. Терпеть не могу это чувство. Оно расслабляет, постепенно убивает волю к жизни. Нет, если вляпался в дерьмо, должен сам выбираться. Как бы это не было трудно выползать из липкого черного болота.

– Не знаю, куда пойду. Сижу, размышляю, что делать. Заброшенных домов и подвалов хватает.

– А ты умеешь всякие машины ремонтировать? На несколько секунд замираю от удивления.

– О, умею ли я ремонтировать машины? Да! Это же моя вторая жизнь! Все детство провел в ремонтной мастерской деда. Он там очень многому меня научил.

– И чего не работаешь автослесарем?

– А, моему папаше далась Сорбонна. Он меня туда не несколько лет законопатил. А когда вернулся домой, дед умер. Автомастерскую продали. А мне строго-настрого запретили даже мечтать о карьере автомеханика. Вот и все.

– Обожаю хороших людей. Так иди к нам, в депо требуется слесарь. Срочно. Думаю, что тебя возьмут.