На одном дыхании

Молись. Он услышит. Быть может – осудит,

А может – простит, всё в руках у Него.

Прислушайся лучше, что думают люди,

Ты здесь ведь ещё, не в аду огневом!..

Открыла "Евангелие от Матфея"?..

И что?..Ничего? – Всё равно не бросай.

Никто ничего объяснить не сумеет,

А ты между строк, своим сердцем читай.

Ах, я – загостилась…Пора и в дорогу.

Да что там, голубка, какие дела!..

Ну, дай поцелую тебя, недотрогу,

И духом не падай, я – дольше жила…

Тебе нынче семьдесят? – Это не возраст!

Живи, моя внученька, хоть бы и дО ста!.."

11. Герои и прототипы, от Керн – к Карениной

6 марта 2018

Побывать на литературных чтениях очень полезно: в дискуссиях и даже просто знакомствах с литературоведческими изысканиями вполне может возникнуть новая идея, или окончательно сформироваться та, что давно свербила и просилась на бумагу. Так со мной и произошло при прочтении одной работы, посвященной Анне Керн. Автор "до спазмов в горле" жалела бедную красавицу, которую поэт сбил с толку – да и оставил… Собственно, я даже не с этой работой хочу спорить, просто это не первый случай, когда одухотворенный идеализированный образ лирической героини воспринимается как точное изображение ее прототипа, что неизбежно ведет исследователя по ложному пути…

Условимся называть творца не греческим словом ПОЭТ, а русским СОЧИНИТЕЛЬ, во-первых это будет точнее по отношению к тому, что он делает, а во-вторых позволяет легко перескакивать к прозаикам. У прозаиков отношения с публикой, которая непременно желает знать, кого это автор вывел под тем или иным именем, еще сложнее. Вспомним, сколько пришлось Чехову отбиваться от знакомых, оскорбленных и обиженных рассказами, в которых они узнавали себя! И как бы Сочинитель не уверял, что я "вовсе не вас имел ввиду, я вообще – о явлении", его это не спасало от нападок. А кого имел ввиду?.. Обывателю очень хотелось заглянуть за кулисы!

Давайте и мы заглянем, а что тут такого? Сначала – стих, широко известный уже по первой строке: "Я помню чудное мгновенье…" Александр Сергеевич, не стеснявшийся называть адресатов при своих посланиях ("К бар. М.А.Дельвиг", "Кн. Голицыной", "К Огаревой" или "Подражания корану. Посвящено П.А.Осиповой"), стих, о котором мы говорим, озаглавил… безымянно: "К .... ", как будто хотел дистанцироваться от дамы, вдохновившей его на создание опуса.

Написан он в 1825 году, впервые Александр увидел красавицу в Петербурге в 1819-м, летом 1925-го она гостила в Тригорском, где Пушкин ее увидел вновь. Собственно, и сказано о ней только то, что она " как мимолетное виденье, как гений чистой красоты." Главный тут – лирический герой, который долго после встречи спит и видит "милые черты", потом "бурь порыв мятежный" все развеял, небесные черты забылись, но при встрече с этой красавицей "душе настало пробужденье", …и в ней воскресли вновь и "божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы и любовь!"

Однозначно: этот стих – вовсе не о перипетиях любовного романа, он – о могущественном влиянии на поэта женской красоты. Можно этот тезис перепевать на разные лады, но большего из стиха не выжмешь, он – прекрасен, он бьет в одну точку повторами, рефреном, единым мотивом, лексикой. Сказалось на одном дыхании! Но читателю непременно надо знать: это кто ж такая, а чего ж он на ней не женился, вон сколько лет прошло – а они…

Ну, коли полезли туда, куда нас Сочинитель не звал, получите сполна.

Он и не мог с ней связать судьбу: генеральша, трое детей, женщина вольного поведения, увлекающаяся то соседским помещиком, то знаменитым баснописцем, то… Ну ладно, не наше дело, кого любила Анна Петровна, сколько раз она замужем была, одно точно: репутация у нее была соответствующая, и Александр, молодой и горячий, имеющий свой список Дон-Жуана, тоже добивался благосклонности красавицы!

Вот тут пора решительно отмежеваться и от лирического героя, и от ангельского изображения в стихотворении. Сочинитель свою роль выполнил, а уж что там творит набирающий жизненных впечатлений молодец, как и почему для него этот "гений чистой красоты" оборачивается в письмах "вавилонской блудницей" и "дурой", как он считает возможным похвалиться приятелю, что наконец добился от нее желаемого – это особая история, как говорится, мухи отдельно от котлет. Требовать от Сочинителя, чтобы он привел к единому знаменателю созданный в воображении образ – и жизненный материал, ну никак невозможно! Тут никакие манипуляции с фактами не помогут – из блудницы не слепить наивного очаровательного мотылька, которого обольстил коварный искуситель.

У Анны Керн романы (и нешуточные!) случались и до встречи с поэтом, в частности, с помещиком Родзянко, кстати, знакомцем Александра Сергеевича. Мужа своего она терпеть не могла – и это их внутрисемейное дело, никому не интересное. Дама была вполне эмансипированной, и в Риге у нее завязался роман с Алексеем Вульфом. Эта связь длилась четыре года! Переписка с Пушкиным? – Комментаторы справедливо отмечают, что она носила игривый характер флирта, без малейшего намека на серьезные отношения с обеих сторон.

В мае 1827-го Анна Керн окончательно перебралась в Санкт-Петербург, навсегда расставшись с ненавистным мужем и похоронив свою репутацию приличной женщины. В светском обществе генеральша Керн приобрела статус «отверженной». Впрочем, это не мешало Анне продолжать любить и влюбляться. То есть о какой-то преданности Поэту, глубокой любви речи нет, скорее – флирт, романтическое приключение…

В 1836-м, в возрасте 36 лет, Анна Керн снова влюбилась. Её избранником стал 16-летний кадет её же троюродный брат Саша Марков-Виноградский. Анна совсем прекратила появляться в обществе и с тех пор вела замкнутую семейную жизнь. Через 3 года родила сына, которого назвала Александром. Жили бедно, вот тогда ей и пришлось подрабатывать переводами произведений другой эмансипе – госпожи Жорж Санд. Всё это происходило вне брака, при еще живом муже-генерале.

Я это рассказываю не от желания посмаковать жизненные перипетии дамы, изгнанной из света. Просто обратила внимание на все эти детали, совпадающие с характеристикой другой литературной героини – прозаического сочинения. Но – терпение!..

От обывательского внимания Анна, прототип шедевра, почувствовала свою значимость: Керн пишет мемуары «Воспоминания о Пушкине», которые были опубликованы аж в 1859 году в "Библиотеке для чтения", публикует "Дневник". К этому году Анна Петровна уже хорошо пожила, но интерес к ней поддерживался все возрастающей любовью читающей публики к Пушкину.

Когда я читала эти мемуары, другие воспоминания о Керн, мне приходило в голову, что биография "отверженной" могла скорее стать поводом для написания "Анны Карениной", нежели романтического стиха, но – неисповедимы пути господни и взгляд Сочинителя!

Поводом – но не прототипом.

Рассудите сами, какая же она Каренина? У Льва Толстого героиня потрясена любовью страстной, всепоглощающей, единственной в жизни, приведшей ее к страшной трагедии. Такая глубина и цельность характера! И насмешливая память подсовывает другой пример из этого же романа Толстого: графиня Лидия Ивановна. Ничего не могу с собой поделать, когда читаю характеристику Льва Николаевича на эту "благотворительницу", вспоминается тут же наша резвушка Керн.

"Графиня Лидия Ивановна очень молодою восторженною девушкой была выдана замуж за богатого, знатного, добродушнейшего и распутнейшего весельчака. На второй месяц муж бросил ее и на восторженные ее уверения в нежности отвечал только насмешкой и даже враждебностью, которую люди, знавшие и доброе сердце графа и не видевшие никаких недостатков в восторженной Лидии, никак не могли объяснить себе.

С тех пор, хотя они не были в разводе, они жили врозь, и когда муж встречался с женою, то всегда относился к ней с неизменною ядовитою насмешкой, причину которой нельзя было понять. Графиня Лидия Ивановна давно уже перестала быть влюбленною в мужа, но никогда с тех пор не переставала быть влюбленною в кого-нибудь. …Была влюблена в одного журналиста, в трех славян, в Комисарова; в одного министра, одного доктора, одного английского миссионера и в Каренина. Все эти любви, то ослабевая, то усиливаясь, наполняли ее сердце, давали ей занятие и не мешали ей в ведении самых распространенных и сложных придворных и светских отношений. Но с тех пор как она, после несчастия, постигшего Каренина, взяла его под свое особенное покровительство, …она почувствовала, что все остальные любви не настоящие, а что она истинно влюблена теперь в одного Каренина.

.. Она не только радовалась встрече с ним, но она искала на его лице признаков того впечатления, которое она производила на него. Она хотела нравиться ему не только речами, но и всею своею особою. Она для него занималась теперь своим туалетом больше, чем когда-нибудь прежде. Она заставала себя на мечтаниях о том, что было бы, если б она не была замужем и он был бы свободен. Она краснела от волнения, когда он входил в комнату, она не могла удержать улыбку восторга, когда он говорил ей приятное".

Кто вынесет эту длинную цитату, сразу обличит меня: но Лидия Ивановна совсем другая, нежели Анна Петровна!

Да, Лев Николаевич (или неумолимый возраст?) снял с дамы ангельский лик, и после этого она со всей своей любвеобильностью лишилась внимания мужчин. Все так просто, так цинично! А тут несчастный Каренин, которому необходима поддержка и утешение. Сочинитель вознаградил ее, состарившуюся, "с желтыми плечами, вздымающимися из корсета", но по-прежнему романтически-возвышенную, новым увлечением – и как же она комична в этой роли!

Признаюсь, это – читательский произвол, мое воображение, которое далеко заводит. Но даже в доказательстве математических формул есть выражение "Допустим, что…" И я в оправдание скажу: когда появились мемуары Керн, молодой Лев Толстой вовсю кутил в Москве и в Петербурге, озорничал с дамами, картежничал, чуть не погиб на охоте, но и водился с писателями, уже печатался, интересовался новинками, спорил. Разногласия с Тургеневым чуть до дуэли не довели! Он, безусловно, мог читать те мемуары, усмехнуться на попытки Керн приписать своему влиянию чуть ли не половину творчества Пушкина. Снял с чаровницы облик красавицы, но оставил при ней биографию.

Анна живет с Вронским вне брака? Так ведь и Лидия Ивановна, безудержно ее осуждающая, находится в том же положении – но неспособная испытать всей полноты чувственной любви и женского счастья! В разговоре с Карениным она как-то произносит замечательную фразу (с ремаркой автора внутри): "Я понимаю безнравственность, – не совсем искренно сказала она, так как она никогда не могла понять того, что приводит женщин к безнравственности, – но я не понимаю жестокости, к кому же? к вам!"

Там, где муж готов простить Анну и позволить ей видеться с сыном, эта ревнительница благонравия отказывает в свидании матери и объявляет Сереже, что она – умерла…Не просто сухая, жестокая и бездушная женщина, но какой-то гений зла! В романе все смеются и над самой Лидией Ивановной, и над ее влюбленностью в оставленного женой Каренина, и над ним самым.

И спросите себя, кого больше осуждает Сочинитель, Анну Каренину, изгнанную из высшего общества за безумную страсть, или эту мумию, осуждающую любовь только потому, что она сама не способна любить? Для меня ответ очевиден.

Вы спросите, для чего я проделываю подобные опыты? Да чтобы доказать право Сочинителя на произвол, на божественное вдохновение делать из блудницы – ангела, пожившую всласть эмансипированную женщину – лишить всех ее чувственных наслаждений, оставив пустые мечтания, а страшные воспоминания о виденном на рельсах трупе обратить в роман о невозможности семейного счастья…

Не надо даже пытаться наставлять Сочинителей на путь истинный, судить их по меркам обывательской морали. Пусть они с этим как-нибудь сами справляются. Лев Николаевич, когда делал предложение Сонечке, покаянно рассказал невесте обо всех грехах молодости. Александр Сергеевич, напротив, уже будучи в браке с обожаемой Натали, был возмущен попыткой Анны Керн напомнить о себе: как она смеет лезть в святая святых, его семью!

… Факт, несомненно повлиявший на воображение Толстого и подвигнувший его к написанию романа о невозможности семейного счастья, страшный. В 1872 году из-за несчастной любви бросилась на рельсы Анна Степановна Пирогова, Лев Николаевич ее видел и был потрясен до глубины души.

И еще одно сильное художественное впечатление: в Туле, в доме генерала Тулубьева, Толстой увидел портрет младшей дочери Пушкина – Марии Гартунг, работы И. Макарова. Она настолько его поразила, что описывая это изображение до мельчайших подробностей, он и представил читателям свою главную героиню Каренину:

"Анна была не в лиловом, как того непременно хотела Кити, но в черном, низко срезанном бархатном платье, открывавшем ее точеные, как старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки с тонкою крошечною кистью. Все платье было обшито венецианским гипюром. На голове у нее, в черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на черной ленте пояса между белыми кружевами. Прическа ее была незаметна. Заметны были только, украшая ее, эти своевольные короткие, колечки курчавых волос, всегда выбивавшиеся на затылке и висках. На точеной крепкой шее была нитка жемчугу".

Ни в коем случае не берусь равняться с гениями, но поэтического восхищения Каренина достойна, не меньше, чем Керн в молодости.

Пусть даже и моего, дилетантского.

Анна Каренина

Потенциальный взрыв страстей