Когда мы жили на 43-м пикете

Все писали бумажные письма на двойном листке, из тетрадки в клеточку. На почте покупали конверт, простой или авиа. Конверт с письмом опускали в синий, почтовый ящик. Такие ящики висели не только у почты, но и у каждого магазина. Потом ждали ответа. Ах, сколько было радости, когда наконец, долгожданный конверт с ответом приносил почтальон! А школьные записки! Это же настоящий ритуал! Написать. Передать. Получить ответ. Развернуть дрожащими от любопытства и нетерпения руками, туго свёрнутый клочок бумажки. Прочитать. Треснуть написавшего учебником по башке! Сейчас СМС и никакой романтики…

С каждым поколением меняется уклад жизни. Вещи, которые нас окружают, тоже меняются до неузнаваемости. Привычные всем носки у нас были не из магазина. Были у нас овцы, с них стригли шерсть огромными ножницами. Бабушка шерсть пряла при помощи прялки и веретена и спицами вязала носки и варежки. Масло сбивали в деревянной маслобойке. Молоко разливали по кринкам. Воду приносили из колонки в вёдрах, цепляя их на коромысло. На печке стоял чугунок, в нём варили щи. Возле печки стояла кочерга, ею шуровали горячие угли.

Тётя Нина

С расспросами я приставала не только к бабушке, доставала всех своими «почему, зачем, как, откуда». Папа с мамой старательно мне всё объясняли, удовлетворяя мою любознательность и расширяя кругозор. Тётя Нина ничего толком объяснить не могла и кричала на меня: «Не приставай!» Тогда я её стала расспрашивать о работе и она с удовольствием рассказывала мне о том, что сегодня произошло в больнице. Про врачей, про больных – рассказы на уровне сплетен. Помню, как я смеялась до слёз, услышав от неё немыслимое: «Врач заболел…» Только тётя Нина могла такое сказануть! Как может врач заболеть, он же ВРАЧ!

Тётя Нина хоть и была малограмотной и бестолковой, но она была весёлой и общительной. Любила петь частушки, часто не впопад. В бабушкином сундуке тётя Нина хранила заветную коробочку с наградами за добросовестный труд и даже какие-то «военные» награды. Папа насмешливо называл тётю Нину «ворошиловский стрелок». На фото я с т. Ниной, на заднем плане дом Изоткиных.

С тёть Ниной мне было весело проводить время. Иногда она доставала потрёпанную колоду карт. Раскладывала карты ёлочкой, приговаривая: «Что было… Что будет… Чем дело кончится… Чем сердце успокоится…» Выпадали ей сердечные хлопоты в виде червонного валета и дальняя дорога – шестёрка пик. Карты не врали про дальнюю дорогу. Тётя Нина была непоседа, часто ездила в Яшкино и каждый отпуск проводила в домах отдыха Анжеро-Судженска или Тутальском.

Сердечные хлопоты тоже увенчались успехом. Лет в сорок тётя Нина вышла таки замуж за Гуляева Сергея Семёновича. Это был добродушный мужичок очень небольшого роста. Умелые руки всегда были чем-то заняты. Он искусно плёл разнообразные корзины и корзиночки на продажу. Вязал неимоверное количество берёзовых веников и сдавал их в городскую баню. Работал он конюхом в городской больнице, там их с тётей Ниной и познакомили.

У нас с тётей Ниной была своя традиция. Каждый год, 4 июня, мы с ней шли в лога собирать букеты цветов к дню рождения папы. В основном, это всегда были огоньки. Если весна была поздняя и холодная, то цвела черёмуха. Мы в околках ломали ветки черёмух и приносили в дом восхитительный аромат весны. На фото я с т.Ниной, на заднем плане видно дом Изоткиных.

Семейный уклад

Семья наша была дружная, жили по укладу и традициям, без скандалов и ругани. Семейные обеды за большим столом. У каждого своё место и свои обязанности. Мама с бабушкой были как подружки, хотя сноха и свекровь редко дружат. Если кого и ругали, то только меня за мои проделки. Наказывали даже стоянием в углу и отлучали от любимой подруги Галки. Никогда не слышно было в нашем доме бранных слов, мат был недопустим. Папа всегда боролся за грамотную речь. Когда мы с сестрой произносили неправильно или неграмотно какие-то слова, он нас тут же поправлял. Жаргон тем более не приветствовался. Можно было запросто схлопотать за какое-нибудь блатное словечко. Воспитывали ненавязчиво, но основательно. Бабушка поучала не брать чужого – обман всегда откроется и тогда стыда не оберёшься! Держать своё слово и не оправдываться – поучал отец. Чистота, порядок, пунктуальность и прилежность – мамина школа. Никогда не вступай в перебранку, не опускайся до уровня базарной бабы. Выбирай друзей – с кем поведёшься, от того и наберёшься – поучали родители. На фото мама с бабушкой.

У бабушки было много запретов – не ешь перед зеркалом, не пришивай на себе пуговицу, не оставляй нож на столе, не вытирай стол рукой, не выноси мусор после захода солнца, не сиди скрестив ноги… И ещё много всяких «нельзя». На мои расспросы: «Почему?» Ответ был короткий – «Грех!» И мы слушались. Категорически запрещалось спрашивать «куда?». Лучше спроси – «Далёко собрался?» Дорогу «не закудыкивай»! По утрам неумытой за стол не садись. Поэтому, выражение «Кофе в постель», у меня сейчас не вызывает положительных эмоций…

Нас всех воспитывали в строгости и послушании. Никто из детей не отважился бы перечить старшим. Запрещалось перебивать старших во время разговора. Взрослые при детях не ругались и не сквернословили. Родители свято дорожили внешними приличиями. Не было принято рассказывать о неприятностях в семье соседям, не ныли, не жаловались. Как дела? Спасибо, хорошо! И действительно, всё было хорошо.

Не было в нашем доме громких скандалов или перебранки. Случалось, что мама с папой ссорились, но я никогда не слышала, чтобы они скандалили. При мне они делали вид, что всё нормально, но было заметно, что они сердятся друг на друга. Понимая, что лучше не лезть под горячую руку, я старалась сидеть тихо. Меня с детства учили не выносить сор из избы, держать язык за зубами и не позориться. Как бы там ни было, делай вид, что всё расчудесно! Люди с уважением относятся к семье, где всё благополучно. Приходилось помалкивать, изображая, что ничего не замечаю.

Скандал

И вдруг однажды произошло ужасное. Вроде небольшая ссора закончилась дракой. Как гром среди ясного неба! Мама была женщиной не слабой и характер у неё был железный. Драка получилась нешуточной. Папа повалил маму на диван и схватил за горло. Мама захрипела и стала отбиваться ногами. В ужасе, я ринулась к маме на помощь. Вцепилась сзади в папу и заорала так, что от моего истошного вопля все содрогнулись! Прибежала бабушка, растащила всех. Папа обронил: «Только ребёнка из-за тебя напугал». И вышел…

Мы с мамой перебрались жить к тёте Руфе. Тётя Руфа жила вдвоём с сыном Борисом недалеко от нас. Домик у них был такой же как у нас, через несколько улиц на «43 пикете». Папа в наше отсутствие, даже приводил тайком домой любовницу Любу. Чем поверг бабушку в шок. Мама вроде и не очень расстроилась. Во всяком случае, вида не показывала, я её не видела грустной или плачущей. Мне казалось, что им с тётей Руфой было очень даже весело. Они примеряли наряды, ходили в гости и в кино. Однажды мама стала мерить тёти Руфины бурки, очень модные по тем временам. Надеть надела, а снять не может. Тётя Руфа ухватилась и тянет со всей силы, а бурок не снимается. Я очень испугалась, что бурок теперь не снимется с маминой ноги никогда и в отчаянии заревела. Они так смеялись надо мной, что сил уже не было, стягивать с ноги застрявшую обувь, а я в панике цеплялась за проклятый бурок, спасая мамину ногу. На фото Руфина Ивановна Беседина с сыном Борисом, предположительно 1957–1958 года.

Синие, зимние сумерки. Громко тикают ходики на стене. Я жду маму, мне тоскливо без бабушки и папы. С двоюродным братом Борисом, мы остались дома одни и от скуки я решаю развлечься. Придумываю всякие страсти-мордасти, дескать, под кроватью у Бориса кто-то сидит. Слышишь, как дышит?!.. И на чердаке кто-то ходит, шаги скрипят!… Борис в ужасе забивался в угол на кровати, выл и просил не пугать его, а то он боится и будет плакать. И это пацан, да ещё и старше меня, как низко он пал в моих глазах… Я придумывала, как бы ещё сильнее его напугать и он наябедничал на меня тёте Руфе. Досталось и мне, и маме. Я думала мама с меня шкуру спустит. Как ни странно, шкура осталась при мне, хотя и с предупреждением…

Глубокой ночью я вдруг проснулась от непонятного шума. В комнате было темно. Мама с тётей Руфой выглядывали сквозь занавески в окно и горячо о чём-то перешёптывались. Моё неукротимое любопытство толкнуло меня туда-же и я высунулась поверх их голов, без всяких предосторожностей по самый пояс. По дороге, мимо окна, сильно пригнувшись, бежали мужчина и женщина. Тут же я получила хорошего шлепка и оказалась в кровати. Оказывается, после второй смены, папа вёл домой свою ухажёрку. Мама с тётей Руфой выглядывали в щёлочку между занавесок, чтобы папа не мог даже подумать, что они следят за ним, а я всю конспирацию испортила.

Как долго мы жили у тёти Руфы, я сказать не могу, но думаю, что не очень. Папины друзья возмутились и быстро его вразумили. Ведь жёны папиных друзей, все без исключения, мамины хорошие подруги и они приняли меры к восстановлению семьи. Тогда по радио часто звучала песня «Еду, еду, еду к ней, еду к Любушке своей!..». Как только раздавалась эта песня, папа отключал радиоприёмник.

Сейчас я поражаюсь, как мама умудрялась переделывать столько тяжёлой работы. Держали довольно много скота: корова, тёлка, поросёнок, овцы, куры. Большой огород. Сенокос. Летом пасли в логах корову по очереди с бабушкой и тёть Ниной. Работа. Дети. И при этом она умудрялась наряжаться, вышивать, содержать дом в чистоте и уюте, общаться с подругами, читать, ходить в кино.

Мама неплохо рисовала. Срисовывала на ткань цветы с открыток и вышивала. Меня учила рисовать. Рисовала бумажных кукол нам с Галкой и наряды к ним. Мы потом уже и сами рисовали, вырезали, наряжали. Учились «моделировать». Папа тоже хорошо рисовал. Но он рисовал в стиле карикатуры. Попрошу нарисовать как он работает, и пожалуйста – несколько штрихов и подручный сталевара у мартеновской печи. Из командировки слал письма с рисунками. Точно такие же мне потом сын с армии присылал и я их храню.

Поздно я поняла, что не все старые вещи выбрасывать надо. Особенно старые письма, фотографии и документы. Сейчас у меня есть большой сундук, в котором я храню семейный архив. Но подозреваю, что нужен он только мне, потом он окажется на свалке. А со временем, может быть, кто-нибудь из детей и спохватится, что не сохранили архив… Но больше всего сожалею, что не забрала старинные бабушкины фотографии у тёти Нины.

В шесть лет я уже бегло читала. Мама и бабушку научила читать. Та уже не носки вязала, а одевала очки и бралась за книгу. Водила пальцем по строчкам и монотонно читала вслух по слогам, при этом раскачиваясь. Мы с Галкой играли в своём углу и если вдруг расшалимся сверх меры, она пристально смотрела на нас поверх очков, висевших на кончике её носа, мы без слов затихали.

Телевизор

В конце пятидесятых стали появляться телевизоры. Первый телевизор появился у Изоткиных. Тётя Валя, мать моей любимой подруги Галки, была завмаг. Это вам не должность или профессия, это звание и доступ к дефициту. Хотя в тот момент в магазинах было всё, что душа пожелает, были бы деньги. Но дефицит должен был быть, иначе скучно жить. И у Изоткиных было то, чего не было ни у кого. Бархатные скатерти и шторы. Шёлковые, пуховые, невесомые, китайские одеяла и подушки. Китайские же, термосы расписанные диковинными драконами и яркими цветами. В то время, китайский импорт был высочайшего качества. На тумбочке у трюмо стояли неведомые безделушки, необычайной красоты. В буфете забитом сервизами и хрустальными бокалами, красовались изящные фарфоровые балерины. Но из-за штор было в доме сумрачно и не выветривался отвратительный запах помойного ведра. Первый телевизор, конечно же, появился у Изоткиных. Потом у нас. Мама взахлёб всем рассказывала, как совершенно случайно, папа зашёл в магазин и вышел с большой коробкой. А она никак не могла догадаться, что же это такое он несёт! Наш телевизор был круче чем у Изоткиных. Больше размер экрана и на вид более современный. Это был 1959 год.

«Лебединое озеро» – первое, что мы увидели в нашем телевизоре. Изображение было плохого качества, так как, ещё не было антенны, но мы смотрели не отрывая глаз. А самый первый мультик, который я увидела, был «Снежная королева». И стала та Снежная королева для меня эталоном женской красоты, на всю оставшуюся жизнь. В первом классе, на новогодний утренник, мама сшила для меня из накрахмаленной марли, костюм снежной королевы. На голове блестела сказочная корона. Это было произведение искусства – вырезанная из картона, обклеенная ватой и посыпанная толчёными ёлочными игрушками. Три луча короны мама украсила бусинами от ёлочных украшений. Я была в неописуемом восторге. Во втором классе костюмы снежинок для меня и Тамары, уже пришлось шить тёте Изе.

Бабушка сидеть перед телевизором сложа руки не могла. Она брала деревянную маслобойку и к концу фильма было сбито масло. Или придумывала другое заделье – вязала из тряпочек большим деревянным крючком круглые половички.

Балет по телевизору показывали довольно часто. Выпросив у мамы её платье, я напяливала на себя. Подвязав покрепче пояском, изображала изящную балерину летящую в прыжке. Мама еле сдерживала смех. Вытирала выступившие слёзы, глядя как перед ней подпрыгивает толстый колобок замотанный в тряпки. Это было моё любимое занятие, наряжаться в мамины платья и танцевать.

Мамины платья мне казались совершенно роскошными. Сшитые на заказ из шёлка, крепдешина, креп-жоржета, креп-атласа. Они были хоть и разного фасона, но все заужены в талии и с пышными юбками солнце-клёш, как у Гурченко в «Карнавальной ночи». Если в них кружиться, юбка парашютом заполняла комнату, но этот трюк почему-то пресекали: «Сядь! Хватит! Уймись!» Приходилось слушаться, иначе могли конфисковать балетные атрибуты, итак доступ был ограничен. Разрешалось пользоваться двумя-тремя, далеко не самыми нарядными. Надо признать, у тёти Руфы в те годы, платья были более элегантными. У тёти Изы попроще, так как дресс-код дяди Димы приветствовал только скромность.

В ту пору очень модными были маленькие фетровые шляпки. Я разделяла женщин на две группы – дамы в шляпках и тётеньки в платках. Папины родственницы поголовно носили платки, мамины все были в шляпках. На фото т. Валя Гончарова (жена д. Саши), т. Руфа с т. Изои? и мама на моем любимом диване.

Три сестры, они были такие разные. Тётя Руфа, старшая из сестёр, приветливо-заботливая, но какая-то неискренняя. «…но избави нас от лукавого». Мама была строга, рассудительна, её все уважали, прислушивались к её мнению. Дружбой с ней дорожили и гордились. Тётя Иза – младшая, с тонким чувством юмора и справедливости, была любима всеми. Все трое жили на «43 пикете». Тётя Руфа с тётей Изой жили вообще рядом, наш дом был немного дальше. Мы с Тамарой росли вместе и были не только сёстрами, но и подругами.

Ещё я чувствовала, что мама, как-то сдержанно относится к Борису. Она ничего плохого про него ни разу не сказала. Относилась к нему вроде так же, как ко всем нам. Никак она его не выделяла и не игнорировала. Но что-то было не так. Потом мне стало известно, что Борис приёмный. Тем не менее, Борис всегда был и остаётся нашим братом и ближайшим родственником по сей день.

Школьные годы

Как только меня научили читать, я стала читать всё, что читалось: этикетки, плакаты, ценники. Книги для меня стали лучше всяких игрушек. Смотришь на обложку, а за ней другой, неизведанный мир. Какой восхитительный запах типографской краски был у новых книг! А уж старую, потрёпанную, даже просто держать в руках, уже огромное наслаждение. Я читала всё подряд, что стояло на нашей этажерке. Мама это пресекла и покупала мне детские книги и сказки. Читала я взахлёб днём и ночью. За обедом ставила книгу на столе, перед тарелкой. Во время уроков читала, положив книжку на колени. Глубокой ночью папа заходил к нам в комнату и выключал свет, иначе я могла читать до утра. Ругать меня было бесполезно. Когда иссякла школьная библиотека, я записалась в городскую.

Любознательность моя была не только к книгам, но и вообще ко всему, что видели мои глаза. Все закоулки, шкафы и ящики были мной обследованы. Изучив их содержимое, не предназначенное для меня, я нашла у мамы в шкафу запрятанный, учебник гинекологии и акушерства. Учебник был старый, потрёпанный, и в нём было много страшных картинок и непонятных схем. Когда родители уходили на работу, я тайком доставала его, разглядывала картинки, читала пояснения. Очень полезная книга оказалась. Потом я не раз удивляла подруг своими познаниями в гинекологии. Мама книгу перепрятала, видимо догадавшись, что я её брала. Но было уже поздно, мои познания в медицине успели значительно расшириться.

Раньше в школу шли учиться читать, писать, считать. Я пришла уже грамотной и на уроках мне было скучно. Напрасно я тянула руку, чтобы ответить старательно выученный урок. Пока Мариванна пыталась втолковать кому-нибудь прописные истины, я с тоской смотрела в окно. Пытаясь меня подловить на невнимательности, учительница подступала ко мне: «А ну-ка, повтори, о чём это мы тут?» И я довольная, что наконец-то и на меня обратили внимание, подхватывалась и с чувством, с толком, с расстановкой отвечала громко, (как папа учил). Так повторялось несколько раз. Мариванна не могла вынести такого издевательства и вызвала маму в школу. Мама выслушала возмущённые жалобы, что дескать, я нарочно прикидываюсь, что не слушаю учителя. Пришлось объяснять, какая я сообразительная, прилежная и не издеваюсь я, а скучно мне слушать то, что я давно знаю. Маму выбрали в родительский комитет и пока она была жива, я была круглой отличницей.

После похорон мамы, меня вызвали на родительский комитет. Поставили передо мной коробку, в ней туфли и чулки. Оказывается, мне была положена материальная помощь. Я отказывалась брать. Как-то очень унизительным всё это показалось мне. Не догадывалась я тогда, что теперь у меня будет другой статус. Сказки ведь бывают не только про Снежную королеву, но и про Золушку…

Мариванну возмутила моя неблагодарность и до окончания школы никто и никогда мне никакой помощи больше не предлагал. Некоторым полагались бесплатные обеды, но не мне. Кому было интересно, что я приходила в школу голодная и на школьный завтрак мне мачеха не давала десять копеек. На перемене я вместе со всеми шла в школьный буфет, только для того, чтобы хоть посмотреть на еду. Украдкой я посматривала на пол – вдруг найду десять копеек. Я знала, что вернувшись из школы, мне дома опять нечего будет есть. Удивительно было смотреть на недоеденные булки и котлеты, брошенные в школьном буфете. Как можно не хотеть есть? Есть хотелось постоянно. Жизнь была сытой и благополучной, пока была жива мама.

Школьные годы я вспоминаю с теплом. Хорошие были времена. Мы с одноклассниками ходили шумной гурьбой по улицам «43 пикета» в поисках металлолома. Каждый знал, где валяется самая лучшая железяка. Обычно это происходило в сентябре. Зимой же строили неприступные снежные крепости и устраивали не шуточную войнушку, играя в Зарницу. Весной ходили в походы. Ловили пескарей на Искитимке или собирали подснежники на Змеиных скалах. Могли всем классом сбежать с последнего урока математики и на следующий день получить взбучку от Галины Петровны, нашего классного руководителя.

В школе был собственный ВИА – вокально инструментальный ансамбль. Музыкальные инструменты были куплены на деньги, заработанные школьниками на колхозных полях. Играли в ансамбле старшеклассники окончившие музыкальную школу. Были и свои певцы. Каждую субботу устраивались танцевальные вечера. Большой популярностью пользовалась игра «Третий лишний». Сейчас смешно вспоминать, но тогда это было гвоздём вечера. Вечера проходили чинно и благородно без происшествий, под неусыпным контролем учителей. До восьмого класса попасть на такой вечер было невозможно.

Оля

15 мая 1960 года мне сообщили, что у меня родилась сестра. Кажется, мне об этом сказала тётя Нина. Она работала в больнице и беспрепятственно навещала маму в роддоме. Я не помню, как увозили маму в роддом, а может она пешком ушла. Не помню, что бы мы навещали её. Помню, как сажали картошку в огороде и тётя Валя Изоткина через забор подшучивала над папой, дескать, не смог сына сделать, дамский мастер. Папа смущённо улыбался и я видела, как злится бабушка на тётю Валю.

Майский, солнечный день. Дядя Коля, Галкин отец, прокатил нас с Галкой на своём грузовике. Когда машина остановилась, я вдруг увидела у нас во дворе маму. Меня, как ветром сдуло с машины и я понеслась домой. Я очень соскучилась. Мы с мамой обнялись и она повела меня смотреть сестру. В кроватке лежал маленький свёрточек с бледным личиком. На следующий день пришла медсестра. Заполняя медицинскую карту, спросила имя ребёнка, чем застала маму врасплох. Не было имени. Почему-то никому и в голову не пришло, что у свёрточка, уже должно быть имя. Мы стали в спешке перебирать имена, но вспомнить ничего стоящего не могли. Никакая Света, Марина, Лена сестре не подходили. Я предложила назвать Олей. Мама была против и так пол улицы одни Оли. А над душой стояла медсестра. Как мы не крутили, снова и снова возвращались к Оле. Ну пусть будет Оля…

Потом мама спохватится, ведь уже есть Оля Гончарова, наша двоюродная сестра. Но не имя красит человека! Гончарова Ольга, а у нас – Оля. Всегда казалось, что разные у сестёр имена. Но как получилось, что сестре не придумали имя? Мама была пунктуальной, у неё всё всегда было по правилам, всё на своих местах, порядок во всём и вдруг такое? Потом из разговоров взрослых, я поняла, что папа ждал сына. Родилась дочь и он изобразил глубоко оскорблённого мужа. Маму в больнице навещал редко. Он был совсем не глуп, но поступил так в отместку. После истории с Любой он чувствовал себя виноватым. Нет ничего более полезного в хозяйстве, чем виноватый муж и мама этим пользовалась. А тут такой шанс, дескать и ты виновата. Теперь квиты.

Оле было наплевать на разборки родителей. Она орала днём и ночью не умолкая. Спала только на руках. Папа быстро забыв про свой выпендрёж, укачивал ребёнка, расхаживая с ним из угла в угол по комнате. Уложить дитё в кроватку, не было никакой возможности. Мама пыталась укачивать на подушке, чтобы потом положить потихоньку. Но куда там! Стоило замедлить амплитуду раскачивания, как тут же раздавался истошный плач. Иногда Оля орала так, что не могла набрать в грудь воздуха, задыхалась, синела и теряла сознание. «Закатывалась», как говорила бабушка. Начиналась паника, ребёнка каким-то чудом приводили в чувство и она опять начинала орать. Её голова, от крика покрывалась испариной, как росой. Если вдруг она засыпала, судорожно всхлипывая во сне, то все переставали дышать, двигаться и разговаривать. Мы уже не смотрели телевизор, не читали книги и не садились всей семьёй за обеденный стол.

В доме поселился маленький монстр в ангельском обличии. Бледно-розовые нежные щёчки, голубые невинные глазки, белые, пушистые волосики. Тётя Нина называла Олю беляночкой, но мама сердилась, соседскую корову звали Беляна. В доме воцарился беспорядок. Стало тесно, висели пелёнки, на печке грелись вёдра с водой. В центре комнаты поставили кроватку-качалку и мне приходилось подолгу раскачивать её, убаюкивая сестру. Мама тем временем стирала пелёнки и пыталась успеть сделать хоть что-то по дому.

Стройка

Постепенно мы приноровились к такой жизни, надо было приспосабливаться, Оля занимала всё пространство и время. Родители решили пристроить ещё две комнаты. На следующий год, когда у папы на работе разбирали старую мартеновскую печь, он выписал огнеупорный кирпич б/у. Во дворе громоздились штабеля разных досок, кучи песка, гравия и шлака. Все были заняты на строительстве, а я нянчилась с сестрой. Было лето, на улице носились соседские ребятишки, а я всё нянчилась. Прибегала Галка, с одним вопросом: «Когда Людка выйдет?» И мелькая за забором голыми пятками, уносилась на свободу. Мама звала Галку не иначе, как Кикиморой. А Людка нянчилась всё лето… Из той поры есть фото, где я держу маленькую сестру на руках. Миленькое фото, не правда ли?

К концу лета строительство закончили. Дом получился большой, просторный. У мамы с папой теперь была отдельная спальня, там же поставили Олину кроватку. У бабушки с тётей Ниной, тоже теперь была отдельная комната. Я осталась на старом месте, на своём родном диване. Теперь в моей комнате стоял телевизор и я была этому несказанно рада. Прожила мама в просторном доме месяца три. Она даже не успела как следует всё обустроить… Последнее фото, где мы еще? с мамои?. 1961 г. Здесь закончилось наше счастливое детство.

Уроки стойкости