Апостасия. Отступничество

– Отчего это вы не спрашиваете, где моя… жена? – с вызовом спросил вдруг Петр.

– Так что ж любопытничать… Человек, что захочет, сам скажет.

– А если сказать совестно?

– Так ведь, батюшка мой, Бога-то что стыдиться? Господу и так все наше тайное ведомо…

– Вы не Бог!

– Посему в тайну вашего сердца не дерзаю самочинно проникнуть, – благоговейно сложив руки на груди, отвечал батюшка.

Петр замолчал, потом неожиданно для себя сказал.

– Я, собственно, пришел заявить… У меня два курса медицинского факультета кончено. За третий, если честно сказать, я экзаменов вовсе не сдавал по причине… по причине моей веры в социализм и сознательной революционной борьбы! – с вызовом закончил Петр.

– Батюшка мой! – завопил поп. – Так ведь вы для нас – сущий клад! Марьюшка! Марьюшка! Ты слыхала? Вот радость-то! Фельдшера-то у нас давным-давно нет, вот вас Господь к нам и направил! Ах, Петр Николаевич, вот он, Промысл-то Божий! Вот он!

С той поры жизнь Петра переменилась. Он обложился книгами по медицине и стал штудировать забытое и пропущенное по причине своей пламенной веры в социализм.

Практика не заставила себя ждать. Прослышав о ссыльном «фельдшере», стали приходить в Ферапонтово болящие из всех окрестных деревень, а совсем немощные присылали лошадей, и Петр покорно ездил и лечил, как мог, убеждая себя, что это он так, от скуки, и стараясь не замечать, что поневоле втянулся в свое лекарское дело и даже стал получать удовольствие.

Со ссыльными он почти не общался. Однажды только, приехав в Кириллов отмечаться в полицию, узнал он об очередном теракте в столице. Неизвестным боевиком убит был градоначальник Петербурга фон дер Лауниц. Убедившись, что Лауниц мертв, убийца тут же на месте застрелился. Полиция, как всегда, задним числом принялась мести арестами направо и налево и в числе многих арестовала и своего скромного осведомителя Леву Гольда, получившего по суду пожизненную каторгу.

Петр был ошеломлен. Потребовав газет, с жадностью начал читать. Один из заголовков гласил: «Жизнь за царя!». От этого верноподданнического названия ему сделалось тошно, но он все-таки продолжил чтение, страстно желая узнать подробности убийства. «Видный государственный и общественный деятель… из древнего прибалтийского рода… преданностью Отечеству и Престолу… безукоризненный образец верности воинскому и гражданскому долгу… доблестные подвиги во время Русско-турецкой войны…» О Господи, да когда же о деле? «…Постоянно опекал нищих, вдов и сирот… способствовал духовному образованию простого народа… помогал крестьянам, щедро жертвовал на храмы и монастыри… на свои средства строил церковно-приходские школы… помогал Соловецкому монастырю… по-военному четко и мудро погасил в своем крае катившуюся по России революционную смуту… И когда Петербургу понадобилась твердая рука в защите от разгулявшегося терроризма… верный присяге… встал гранитной скалой на пути революционного потока, бешено устремившегося на царя…» А! Вот наконец! «…Он знал, что приговорен террористами к смерти… пятнадцать покушений!.. …собрались за богослужением при освящении новой клиники Института экспериментальной медицины… по окончании Божественной литургии и молебна Лауниц, подойдя ко кресту… раздались выстрелы… поднял руку для совершения крестного знамения… упал, обагрив своей кровью порог храма Божия… Святая душа стяжала мученическую кончину…» «О Господи, и все это без меня!!.» – чуть не застонал Петр, откладывая газету. А ведь это мог бы совершить он! И тогда… Но кто же… кто этот герой, который осуществил акт возмездия? О нем – ни слова! Безымянный сын истерзанного отечества, светлая тебе память!

Теперь бедному Петру стало совершенно ясно, что Лева, отрекшись на словах от партийных дел, его жестоко обманул. Но обманул он его потому, что не доверял, или оттого, что хотел уберечь от опасности, этого он не знал.

Вернувшись в Ферапонтово, он первым делом побежал к отцу Валериану. Бросил на стол газеты и дрожащим голосом выкрикнул:

– Вот, читайте!

– Что это?

– Петербургского градоначальника казнили, Лауница.

– Как казнили?.. Владимира Федоровича?! Ах ты Господи!.. – всплеснул руками отец Валериан. – Что же это они творят! Безбожники!.. Царство Небесное рабу Божиему Владимиру… – И батюшка дрожащей рукой перекрестился.

– Вы его знали?

– Как же… знавал. Бесподобной души человек!

– Теперь из-за вашего бесподобного человека десятки лучших молодых людей отправят на виселицы и каторгу!

– Кто же это… кто же это посмел?

– Не знаю, тут не указано. Он застрелился. Что ж вы за него-то не помолитесь? Он ведь тоже, поди, христианин! И патриот! И мученик! Жизни своей молодой не пощадил!

– Что ж, – печально проговорил батюшка, – вы правы, Петр Николаевич, и за таких надобно помолиться… За несчастных обесевших юношей с пистолетом… за убийцу и самоубийцу. Тяжела его участь… Прости его, Господи, не ведает, что творит…