Остановите поезд – я сойду

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Людмила Румега, 2025

© Издательский дом «BookBox», 2025

Лиха беда – начало

Судя по тому, как за окном ветер остервенело вьюжил редкие снежинки, сбивая их в небольшие кучки на сухой замёрзшей земле, день для поездки выдался не из приятных.

«Подумаешь! Да нет таких препятствий, которые смогли бы меня остановить! – решительно заключила молодая женщина, поёживаясь под пушистой шалью. – Главное – гуманитарную помощь суметь довезти. Такое большое дело сделано! Столько снеди домой привезу – и самим хватит, и друзей побалую. Осталось только один день да одну ночь под стук колёс на поезде потрястись».

– Сестра! Ты как? Готова? Машину подогнал. Приглашаю на посадку! – прервал размышления голос младшего брата, вошедшего в дом.

Высокий молодой человек лет тридцати в шапке и дублёнке, сбросив обувь, прошёл на веранду и, не раздеваясь, опустился в большое кресло.

– Холодно-то как сегодня! Такой ветер свирепый, как будто иголками в кожу впивается. И ведь мороза-то всего несколько градусов. Вот почему меня на родине морозы за шестьдесят так не бесили, как здесь эти несколько градусов, а?

– Привет! – подходя к вешалке и собравшись с мыслями, ответила сестра. – Это потому, что ты одет неправильно. Вот во что ты обут? У тебя где-то густо, а где-то пусто. Тело нужно с головы до ног прикрывать, а не местами. Одно дело – в воду с головой погружаться, другое – когда тебе в лицо водой брызнут. В каком случае ты всем телом вздрогнешь? Считай, что это – твоя реакция на поглощение тебя окружающей средой. Пойдём грузиться – у меня восемь мест багажа набралось.

– Ну ничего себе! А как ты с вещами с поезда до дома доберёшься? У тебя же рук всего две, – съязвил брат, поднимаясь с кресла, чтобы подать сестре пальто.

– Спасибо, что любезно напомнил. Я заранее билет с субботы на воскресенье брала, чтобы муж встретить смог.

– Я вот не пойму, вы там что, совсем в Москве оголодали, что ли? Неужели всё настолько плохо?

– Посмотрела бы я на тебя, когда бы у вас во всех магазинах полки были пустыми. Натурально пустыми. Хоть шаром покати. Ты же был в нашем городке, видел: один магазин – продуктовый, второй – овощной. И во всех мыши повесились. Я всё своё свободное время в очередях провожу, чтобы мужа было чем покормить. Ты только представь себе, целый день простоять в ожидании манны небесной: вдруг чего выбросят по карточкам. Причём, не сходя с места, целый день простоять. Плечом к плечу, так сказать. Потому что если выйдешь из очереди, то назад тебе уже просто пройти не дадут. Считай, даром простояла.

– А люди чего? Неужели никто не возмущается?

– А чего люди? Они ноги по самую шею стирают в бегах по окрестностям в поисках чего-нибудь съедобного. Можно сказать, интересы, желания и потребности людей сегодня настолько сузились, что действия человека ограничиваются одним и тем же маршрутом: от стола до унитаза. Живём как слизняки какие-то. Одна забота – покушать и покакать. Да и когда возмущаться, если нужно успеть у телевизора воду и крема зарядить, чтобы сеансами гипноза здоровье поправить. Да и мексиканские фильмы хорошо расслабляют. Всё разом выделяется: и слёзы, и слюни. А уж стойко преодолевать тяготы армейской службы сам Бог велел. Ты кофейку-то успел попить? Можно грузиться?

Призраки прошлого

Минут через пятнадцать брат с сестрой уже выезжали на центральную улицу Второго Северного посёлка, устремляясь в направлении железнодорожного вокзала.

– Я тут как-то задумалась. Девятнадцать лет уже здесь обитаем, а я не устаю поражаться народной мудрости: называть остановки по времени возникновения торговых точек. Мы когда сюда приехали, был только «Старый магазин» и «Новый магазин». А теперь ещё и «Новейший магазин» и «Самый новый магазин».

– Ну да. Осталось завершить эту логическую цепочку открытием «Супер-пупер-магазина».

– Главное, с названием улиц всё предельно понятно. Двенадцать улиц Полевых, двадцать четыре – Северных. И никакой мороки. Всё просто и ясно. А как ты думаешь, почему так сложилось? Почему единственная и направляющая партия на них свою лапу не наложила? Запросто могла бы, к примеру, громкие имена своих сподвижников им присвоить.

– Ну, наверное, потому что она никакого отношения к строительству этих посёлков не имеет. Я тебе больше скажу, здесь народ собственное жильё построил стихийно, то есть не благодаря её заботе, а вопреки. Иначе говоря, не только не по её решению, но и против её воли.

– Как это?

– Ты слышала такое слово, как «самозахват»?

– Не слышала. Но, представь себе, видела! Меня даже передёрнуло, когда оно мне посередине титульного листа нашей домовой книги на большом жирном штампе в глаза бросилось. Такое неприятное чувство накрыло… как будто всей нашей семье смертный приговор вынесен, но его исполнение почему-то отложено… И что это значит?

– То, что в любой момент партия могла всё отнять.

– А если бы Ленин из гроба встал, то и всех собственников перестрелял бы, что ли?

– В этом я даже как-то и не сомневаюсь. Сколько народу ещё при его жизни в капусту порубили? Под обещания построения светлой жизни. До сих пор ведь не посчитали.

– Ой, как ты прав! Я давно заметила, что за уничтожение людей только со Сталина спрашивают, но никак не с Ленина. Почему так?

– А почему с него не спрашивать, если он хотя бы тройки создал и учёт дел организовал? У людей хотя бы фамилию, имя, отчество, место рождения спрашивать стали. Получается, что его заботами в нашей стране культура уничтожения собственного народа была повышена…

– Это же просто ужас тихий, если в твои слова вдуматься.

– А в ленинские времена не сходя с места людей расстреливали. Нет мозолей на руках – в расход. Казачество вон за тягу к вольной жизни практически всё под корень уничтожили…

– А как же партия этот самозахват земли допустила?

– Молча. Да и что ей было делать? Война закончилась. Город разрушен. Люди домой возвращаются, а жить где? В очередь становиться и годами в полях под кустами ждать, когда тебе партия ключи на блюдечке с голубой каёмочкой преподнесёт? Думаю, что не было у людей такой крепкой веры, чтобы на неё целиком полагаться. Потому в сумерках, после работы, и шли глину с соломой месить да саманные стены ставить. Сначала времяночку с печкой лепили, потом вокруг неё дом строили. Так себя кровом над головой и обеспечили, поднимая престиж партии, которая народные усилия себе в заслугу приписывала: мол, столько-то квадратных метров жилья построено.

– Мне папа как-то рассказывал, как в сорок шестом году, в августе, ссыльные пришли по этапу на голое место. Сначала в шалаше спали, своими телами друг друга согревая. Шалаш к утру густым инеем покрывался. А после работы, в сумерках, землянки рыли на первое время, а уже позже себе дома из брёвен строили…

Закон – акт общественного согласия

Вдруг машина резко затормозила. Выйдя из автомобиля, брат обошёл её вокруг.

– Опаньки! Приехали…

На ходу сбрасывая с себя дублёнку, несмотря на шквальный ветер, мужчина бросился к багажнику.

– Без паники, сестра! У меня норматив по замене колеса сдаётся на отлично. Всё успеем.

Сестра замерла на полуслове в тревожном ожидании.

«Главное – не мешаться под ногами и не отвлекать неуместными разговорами. Нужно взять себя в руки и успокоиться. Подыши: резкий вдох и медленный выдох. И думать нужно о чём-то приятном, чтобы не дать страху взять тебя за горло», – мысленно обращалась к себе женщина. В это мгновение она ощутила, как вместе с машиной поднимается вверх. Это чувство показалось ей очень знакомым, и она охотно погрузилась в воспоминания. В её памяти всплыл тот день, когда она волну землетрясения в семь с половиной баллов, докатившуюся из Болгарии, не заметила. Поздним вечером, возвращаясь в родительский дом на такси, подскакивание автомобиля списала на дорожные ухабы, а сборище людей в халатах и домашних тапочках на автобусных остановках – на предпраздничное настроение. Позже оказалось, что толчки были настолько мощными, что привели к сносу всех хрущёвских домов в городе…

– Фу-у-у, справился. Можно ехать, – усаживаясь в кресло и включая ключ зажигания, выдохнул брат. – Слушай, сестра, давно тебя спросить хотел. Сейчас столько разговоров про реабилитацию ссыльных со всех сторон слышу. Наши родители тоже ведь сосланы были. Как ты считаешь, они могут на неё рассчитывать?

– И ты туда же. Вот хлебом людей не корми – дай обмануться.

– Ты хочешь сказать, как семьдесят три года людям головы ленинизмом дурили, так теперь якобы реабилитацией дурить будут?

– А ты сам посуди. Если суть реабилитации заключается в восстановлении утраченного статуса добропорядочного гражданина, то факт его утраты должен быть установлен в законном порядке. Однако в отношении ссыльных уголовные дела не возбуждались. И следствие не проводилось, и вина их судом не доказывалась, и, соответственно, приговоры не выносились. Даже когда целые народы ссылались. А восстановить то, что не было юридически оформлено, невозможно. Вот и получается, что люди ссылались не по приговору суда, а по сговору верных ленинцев, прикрывавших внесудебные расправы целесообразностью. Это когда по закону нельзя, но коммунистам очень хочется. А ведь жертвами этого подковёрного сговора оказались несколько миллионов человек. Верхи сговаривались, а низы доблестно исполняли. Вот и вся история.

– Похоже, что у тебя и доказательства этому есть? – осторожно спросил брат.

– Ещё бы! Обращалась в архив той области, в которой бабушка с дедушкой жили. Из копий документов узнала, что мама в несовершеннолетнем возрасте 2 июля 1948 года была выслана. Ровно через месяц после подписания закрытого Указа. В районы Крайнего Севера. На восемь лет. Решением якобы колхозного собрания.

Краем глаза сестра заметила, как изменилось лицо брата: брови нахмурились, губы крепко сжались, взгляд помрачнел. Ей вспомнился тот день, когда она, распечатав почтовый конверт, сама впервые увидела те зловещие строки, которые только что озвучила. Слёзы брызнули из глаз, а из груди невольно вырвался крик. Спохватившись, закрыла себе рот руками, чтобы соседей не потревожить, и уткнулась головой в подушку. Слава Богу, что в квартире никого не было.

– Во-первых, почему «якобы»? – прерывая тягостное молчание, хрипло спросил брат.

– Потому что по тем местам в войну линия фронта проходила. Вся земля взрывами снарядов была перепахана. В селе ни одного дома не сохранилось. Как только немцы отступили, бабушка с тремя детьми была эвакуирована в город Молотов. Вернулась после окончания войны, а жить негде. Устроилась на завод работать в районном центре. И она такой не одна была. А колхоз восстанавливать кому-то нужно было. Потому страх на людей закрытым Указом от 2 июня сорок восьмого года и нагоняли. Это ведь только в успешных странах, не ведавших ленинизма, закон – акт общественного согласия, а не дышло и не дубинка.

– Получается, что сверху спустили разнарядку для выполнения в месячный срок? А в последний день уже и детей хватали?

– Вот именно что «хватали». Бабушка рассказывала, что мама по улице шла, когда к ней «воронок» подъехал. Так в одном лёгком платьице да на босу ногу и загребли… Бабушка, когда узнала подробности, к прокурору области обратилась. Свидетелей к нему с собой привозила, которые подтверждали дату маминого рождения. Церковь во время войны сгорела, а других документов у колхозников не было. Тот протест, который прокурор вынес, только через два года маму догнал, когда она уже замужем была. Так в ссылке с папой и осталась.

– Неужели ты Указ своими глазами видела?

– Не только видела, но и светокопию с него получила. Дома хранится. Не хочу его родителям показывать, чтобы лишний раз не расстраиваться. И тебе не советую.

– Получается, что любой человек может обратиться с запросом в архив по своим родственникам и ему все документы выдадут?

– Какие-то справки предоставят, если родство подтвердить документально. Что касается закрытых Указов, то потребуют допуск к государственной тайне по первой форме предъявить.

– Ничего себе! И что ты сделала?

– Просто вспомнила, что он у меня есть. Я же на работу после учёбы в войсковую часть распределилась. Допуск к документам «особой важности» получила сразу, как приехала.

– Это как так? Родители же ссыльные. Как ты могла допуск получить? Или ты в анкете про них этого не указывала?

– Наоборот. Со всеми мельчайшими подробностями описала всё, что мне было известно! Однако никаких документов, имеющих юридическое значение, на родителей в ходе проверки обнаружено не было. Соответственно, не было оснований мне отказывать в выдаче допуска.

Другое дело, что при получении закрытого Указа только одному из тысячи человек может так повезти, как мне. Согласись. Ленинцы всё делают для того, чтобы их в преступлениях обвинить не смогли. Кстати, за реабилитацию ещё ошибочно выдают объявление об освобождении из специального поселения. При этом под роспись предупреждают о том, что, во-первых, снятие ограничений не влечёт за собой возвращение конфискованного имущества. Во-вторых, человек не имеет права вернуться в место, откуда был выселен. Разве это не умышленное создание препятствия в получении информации?

– И что ты с этими документами делать думаешь?

– Не знаю. С одной стороны, если бы родителей не сослали, то мы бы с тобой не родились. А с другой стороны, если генеральный прокурор взялся бы ленинцев обвинить в присвоении монополии на насилие, то я бы ему отдала. Однако вряд ли такой найдётся. По этой простой причине никаких предпосылок к реабилитации наших родителей пока нет.

– Так, сестра, мы уже подъезжаем. Смотри-ка, метель-то ледяная никак не унимается. Посиди в машине, пока я за носильщиком хожу.

Дорогу осилит идущий

Пронизывающий ветер бесцеремонно забирался под одежду, обдавая тело холодной зябью, зло колол лицо, вынуждая от него отворачиваться. Редкий снег под ногами порывами ветра сдувался с асфальта к обочинам, обнажая на нём наледь.

Выгрузив багаж из тележки у предполагаемого места остановки шестого вагона транзитного поезда «Южный Буг», отпустив носильщика, брат с сестрой осмотрелись.

– Ничего себе, сколько вещей у народа! Я смотрю, это ты ещё очень скромно затарилась. А поезд всего двадцать минут стоит. Хорошо ещё, что вагон у тебя не плацкартный. Влезешь в него с Божьей помощью.

– Слушай, малой, не нагнетай. Мне на днях такой жуткий сон приснился. Будто бы я уже на ступеньку в вагон поднялась, а меня кто-то сзади за лодыжки хватает и не пускает. Поворачиваюсь посмотреть, а это руки нашей бабушки Лины корнями деревьев ко мне тянутся. У меня до сих пор внутри всё холодеет от ужаса.

– Прими сон как знак. Думаю, наши предки пытаются нас предупреждать о грядущих испытаниях. Как бы подготовить. Это бывает очень важно. Мне вот те врачи нравятся, которые заранее предупреждают: «Будет больно», потому что есть время воздуха в грудь набрать и все мышцы напрячь.

Неожиданно ветер успокоился. Женщина сняла перчатки, мужчина отогнул воротник и, расстёгивая дублёнку, поинтересовался:

– А почитать с собой взяла что-нибудь?

– Ещё бы! Твой зять поручил мне реферат подготовить к его выступлению в понедельник на четырехчасовом семинаре по марксистско-ленинской подготовке.

– Как это?

– Да вот так! Согласно ранее принятому плану. В марте партия медным тазом накрылась. Уже девять месяцев прошло, а она всё равно живее всех живых.

– У нас тут некоторые коммунисты совсем оборзели: свои партбилеты публично рвут. Это только у нас или по всей стране так?

– Кстати, как домой вернёшься, не забудь у своей сестры спросить, куда она свой партбилет дела.

– А тебе она уже не сестра, что ли? Ладно, как скажешь. У обеих спрошу: и у своей сестры, и у твоей. Куда они свои партбилеты девали. Вот уж никогда не думал, что в нашей семье аж два коммуниста было.

– Три.

– Чего три?

– Она ещё и старшему брату – сестра.

– Ну, да! Получается, что три. Это ты правильно посчитала, – ухмыльнулся мужчина. – Надо будет на работе этой арифметикой кому-нибудь голову задурить… А вот и поезд показался. Ты здесь стой, пока я первую ходку сделаю.

Заметив, что вагон остановится рядом с ними входной дверью, брат сбросил с себя дублёнку.

– Подержи пока. Без неё легче будет проталкиваться.

Подхватив две самые большие сумки, молодой человек проворно взобрался в вагон, ловко проскочив между замешкавшимися пассажирами. С каждой минутой народу становилось всё больше, люди с громоздким багажом всё настойчивее протискивались к вагону. Оживлённая толчея – обычное дело при посадке. Провожающие помогали подниматься пассажирам, подавая багаж в тамбур, соблюдая осторожность: на замёрзших металлических ступеньках ноги сильно скользили. В тревожном ожидании прошло минут десять, когда наконец-то сестра увидела брата, стоящего в тамбуре и пропускающего входивших пассажиров.

Выскочив из вагона, молодой человек оделся и обеспокоенно спросил:

– Я смотрю, народу меньше не становится? А времени совсем чуток остаётся. Ну ничего. На крайний случай, в тамбур я тебя впихну, а ты уже там по ходу сама до купе доберёшься. Сразу предупреждаю: всё купе забито вещами доверху. С тобой семья едет с девочкой-подростком. Они тебе ни одного квадратного сантиметра не оставили. Я сумки на твою верхнюю полку поставил. Но не расстраивайся. Есть и хорошая новость. В одном вагоне с бригадиром поезда поедешь. Здоровый такой кабанище. Чуть с ног меня не свалил у туалета. Видать, совсем ему плохо. Но такой краси-и-ивый, чертяка. Проводницы вокруг него так и вьются. Судя по перегару, они, похоже, с момента отправления из Николаева ему наливают – в хлам пьяный… Ну что? Пойдём уже пробиваться – время подпирает.

Каждому Господь посылает испытания по его силам

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.