Московский модерн в лицах и судьбах

Его решение построить себе дом на «Золотой миле» красноречиво говорит о том, что человеком Лев Николаевич был далеко не бедным! Проект этого особняка Кекушев делал для Саввы Мамонтова, но тот по каким-то причинам его отверг. И архитектор построил на небольшом участке нарядный дом, с высоким цокольным этажом, тремя разными по высоте и оформлению уровнями-этажами и островерхой башенкой, который напоминает средневековый замок.

Особняк А.И. Кекушевой на Остоженке

Вот где он дал разгуляться своей фантазии, используя все основные элементы стиля модерн и сделав здание настолько оригинальным, что поглазеть на него собирались толпы народу. Не надо быть искусствоведом, чтобы разглядеть любимые авторские приемы: разные по форме окна, обрамленные в неповторяющиеся рамы, асимметрию, орнаментальные рельефы и использование декоративной фактуры – рустов, сочетание белой штукатурки с ярким цветом кирпича.

На шпице фронтона горделиво возвышалась трехметровая скульптура льва, выполненная австрийским архитектором Отто Вагнером, – символ сильного и успешного автора. К сожалению, фигура льва не сохранилась.

На первых двух этажах дома располагались большие помещения: зал, смежная с ним гостиная с эркером в башенке. Спальни были устроены в мансардах. Кабинет самого Льва Кекушева был в углу здания, с окном в тихий двор. Все комнаты выходили на роскошную лестницу.

Как мы уже знаем, особняк этот архитектор записал на имя супруги, вот он и вошел в историю как «Особняк Кекушевой». Анне Ионовне он и остался, когда в 1906 году Лев Николаевич покинул дом. А через три года особняк был продан. На фотографии так и не получившегося родового гнезда в архиве Кекушева сохранилась собственноручная надпись: «Дом Смитского»…

Сейчас это здание занимает Военный атташат Египта. Говорят, там бережно сохранилась первоначальная планировка помещений и элементы отделки – деревянные филенчатые двери с зеркальными стеклами, оформление парадной лестницы и другие детали. Вот бы проверить!..

Доходный дом Кекушевой на Остоженке, № 19 (1900–1903)

Доходный дом Грязнова на Остоженке, № 17 (1901)

Практически параллельно со строительством замка Лев Николаевич при участии архитектора В.С. Кузнецова на собственные средства строит рядом доходный дом № 19. И дом № 17 – по заказу крупного чаеторговца Василия Ивановича Грязнова.

Это единое здание, тем не менее сохранившее стилистическое отличие двух домов и имевшее разную нумерацию – № 17 и 19, достаточно на вид простое, но в характерных чертах запечатлело гений автора. Обратите внимание на главный акцент – окна. Они всегда у Кекушева оригинальные, цепляют взгляд. Как и две выступающие по углам домов разные по форме башенки с балконами.

Доходный дом А.И. Кекушевой

Полукруглые окна дома № 17 украшены масками рыцарей. На первом этаже был чайный магазин Грязнова, два верхних этажа сдавались им внаем. Кстати, я прочитала, что проект этого дома был за подписью Сергея Сергеевича Шуцмана – одного из трех братьев-архитекторов. «…Однако специалисты утверждают, что здание, безусловно, один из домов Кекушева. Шуцман был постоянным помощником Кекушева. К сожалению, этот талантливый, хорошо образованный архитектор рано потерял зрение. Однако Кекушев продолжал поддерживать его и обеспечивать заказами. Возможно, это и объясняет тот факт, что под проектом стоит фамилия не знаменитого мастера, а его помощника…»

В 1920-х годах дома № 17 и 19 объединили, и их заняла одна из московских клиник, где хирургом работал А.И. Бакунин. В 1980-х годах на табличке около входа в клинику можно было прочитать «Стационар».

Для декора своего доходного дома Кекушев выбрал листья каштана, они обрамляют вензель владельцев дома на полукруглом аттике здания, они же заполняют картуши между окнами второго и третьего этажей. Кстати, по поводу вензеля: это буквы «А» и «С». Зинаида Одолламская, к примеру, чья интересная статья размещена на сайте «Узнай Москву», видит это, как «А» – Анна (ведь именно на супругу архитектор записал и это строение) и «С» – Сергей Астахов, который позже владел домом. Впрочем, это всего лишь догадки…

Владельцем дома № 19 после продажи его Кекушевой стал Алексей Ильич Бакунин (1874–1945), племянник известного революционера и теоретика анархизма Михаила Бакунина, – и сам по себе личность выдающаяся!

Он родился в селе Чурилове Новоторжского уезда Тверской губернии. Окончил тверскую классическую гимназию, с медицинского факультета Московского университета был отчислен за участие в студенческих беспорядках. В 1896 году участвовал в экспедиции Российского географического общества в Заалтайскую область, Северную Монголию, Уссурийский край, Бессарабию. Зимой 1898/99 года по просьбе Льва Толстого помогал перевозить духоборов с Кавказа в Канаду. Закончил учебу на медицинском факультете Королевского прусского университета в Бреславле. Вернулся в Россию и работал в тверском земстве фельдшером. В 1902 году блестяще сдал государственный экзамен при Казанском университете и получил диплом врача. Был участником Балканской войны. В 1914–1917 годах работал главным врачом госпиталя Московского кредитного общества. Избирался в Государственную думу.

Его супруга Эмилия Николаевна Бакунина (1875–1960), урожденная Лопатина, происходила из славного рода князя Дмитрия Пожарского. И тоже была врачом. Вместе они работали земскими врачами в тверской глубинке, вместе потом на Остоженке, № 19 открыли свою клинику. Она была хорошо продумана и оборудована: на первых двух этажах были светлые благоустроенные палаты, кабинеты врачей, комнаты для электролизации и рентгена, водолечебница, операционная. На третьем этаже поселилась семья Бакуниных. В их апартаментах были гостиная с камином, кабинеты и спальня хозяев, детская, комната няни.

За короткое время клиника Бакуниных, в которой работали талантливые специалисты разных профилей, стала в Москве очень популярной. Здесь оказывали помощь всем, кто в ней нуждался: лечили заключенных Бутырской тюрьмы (в основном – эсеров), принимали раненых во время Первой империалистической войны, а также раненых во время Октябрьского переворота – невзирая, белые они или красные. Здесь был прооперирован видный деятель большевистской партии – секретарь Президиума В ЦИК Авель Енукидзе…

В 1920-х годах дом № 19 был объединен с домом № 17, и площадь клиники значительно увеличилась.

В 1925 году тяжело заболевшего патриарха Тихона не приняла ни одна больница Москвы. Тогда супруги Бакунины предложили поместить его в свою клинику.

В страшное и сложное время оказался во главе Русской православной церкви патриарх Тихон (в миру Василий Иванович Беллавин (1865–1925), в 1917 году ставший первым патриархом после восстановления патриаршества в России. Чтобы спасти церковь от разорения, а ее служителей от расправы, он обратился к властям с письмом:

Патриарх Тихон

«Передайте советскому правительству и Президиуму ЦИК СССР глубокую благодарность – как от меня, так и от моей паствы.

Отныне церковь отмежевалась от контрреволюции и стоит на стороне советской власти.

Церковь возносит молитвы о стране Российской и о советской власти.

Церковь признает и поддерживает советскую власть, ибо нет власти не от Бога…»

После этого новых сторонников в стане безбожников он не приобрел, а многих из старых растерял.

В стране продолжали крушить храмы, сажать или расстреливать священников. А в начале 1925 года в недрах ГПУ была состряпана фальшивка и началась разработка «шпионской организации церковников», которую по замыслу следствия возглавлял патриарх Тихон. Несмотря на плохое здоровье святейшего, его несколько раз арестовывали и по многу часов допрашивали.

После одного такого допроса он и оказался в клинике Бакуниных. Но и здесь патриарху не давали покоя, и прямо в лечебнице был устроен допрос. Как только здоровье владыки немного улучшалось, он торопился к своей пастве.

Вечером 7 апреля 1925 года последний сердечный приступ, и все…

Вскоре после смерти патриарха Тихона без всякого предупреждения лечебница Бакуниных была национализирована и передана в распоряжение Наркомздрава.

Алексей Ильич очень тяжело переживал это. Счастье, что не посадили – ареол имени Михаила Бакунина спас. Он же, вероятно, и помог добиться разрешения на отъезд за границу.

30 марта 1926 года огромная толпа народа: родные, друзья, бывшие пациенты, коллеги и просто знакомые собрались на перроне Белорусско-Балтийского (сейчас Белорусского) вокзала, чтобы проводить семью врачей, заслуживших всеобщее уважение.

Бакунины уехали сначала в Италию (Кави-ди-Лаванья), а потом во Францию. Они поселились недалеко от Парижа, в Сент-Женевьев-де-Буа – центре русской эмиграции. Эмилия Николаевна работала врачом в Русском доме, а Алексею Ильичу не удалось найти работу по специальности, поэтому он в 1927 году уехал в Королевство сербов, хорватов и словенцев, где практиковал в провинции (Нови-Пазар), потом в больнице Российского общества Красного Креста в Белграде. В 1937 году он тяжело заболел, и жена приехала и увезла его во Францию. Там они потом вместе и работали.

Умер Алексей Ильич уже после окончания Второй мировой войны в 1945 году и похоронен на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Эмилия Николаевна и их дочь Татьяна позже захоронены в его могиле.

Их дочери: Наталья (1900–1991), Татьяна (1904–1995), в замужестве Бакунина-Осоргина, – ученый, историк масонства, библиограф.

В 2000-х годах доходный дом Грязнова на Остоженке № 17 был отреставрирован и визуально отделен от соседнего здания: проездная арка была раскрыта, в ней установлены узорчатые ворота, стилизованные под модерн.

Особняк В.Д. Носова на Введенской площади (Электрозаводская улица, № 12) (1903)

На месте Введенской площади, в низине, вплоть до 1800 года, находился «прачечный пруд» на реке Хапиловке. Указом Павла I пруд засыпали, берега Яузы благоустроили, недалеко построили церковь Введения в Храм Пресвятой Богородицы. Вот и площадь стала Введенской.

К середине XIX века этот район стал промышленной зоной Москвы. Более того – соседствовал с бедным жилым районом Хапиловка. В 1875 году Введенская площадь была соединена с центром города линией конки.

Особняк, о котором пойдет здесь речь, совершенно не похож на то, что делал Кекушев до этого, и на то, что сделает позже.

И не только в плане архитектуры – тут удивляться не приходится гению Мастера, который хоть и использовал некоторые любимые приемы, но никогда их не копировал. К примеру, окна. Они большие, но, чтобы терялось меньше тепла, имели двойные рамы с внутренней воздушной подушкой и плотно закрывались с помощью изобретенных Кекушевым оконных задвижек.

Уникальность этого особняка в том, что это единственное здание в Москве в стиле модерн, выполненное из дерева. На то было желание заказчика, который верил в здоровый дух деревянных домов и хотел круглый год чувствовать себя как на даче. Но надо было учитывать наш суровый климат, и особняк построили из дерева в несколько слоев да еще обшили досками.

Отдавая дань времени и модному стилю, дача была не в русских традициях с привычной анфиладой комнат, а напоминала европейскую или даже американскую постройку: все комнаты располагались вокруг центрального ядра – красивой лестницы, ведущей на второй этаж.

В доме были предусмотрены все на тот момент достижения комфорта: канализация, своя котельная и водяное отопление, во всех комнатах стояли большие батареи, закрытые декоративными решетками. Из кранов текла горячая и холодная вода. Был установлен телефон.

В то же время у особняка были и узнаваемые русские дачные черты – открытые закругленные веранды и характерные приемы ар-нуво – невысокая кованая ажурная ограда. Особняк получился изящным и стильным. Но практически у каждого, кто им восхищался, возникал резонный вопрос: а что делает эта красота здесь, в окраинной промзоне?

Но кто знал заказчика, Василия Дмитриевича Носова (1848–1920), тот знал и ответ.

Василий Дмитриевич был, как и многие представители московской торгово-финансовой элиты того времени, из семьи старообрядцев. Его отец вместе с братом в 1829 году перебрались из Ейска в Москву и построили на берегу Хапиловского пруда небольшую фабрику, выпускавшую драдедамовые[4 - Д р а д е д а м (от фр. drap de dames – «драп для дам») – легкая шерстяная ткань с ворсом с разнообразными ткаными рисунками.] платки. Поначалу братья сами ткали, красили и сушили платки, а их жены делали бахрому. Позже они расширили производство и стали делать сукно – поначалу это было так называемое «кавказское сукно», из которого шили черкески. Оно завозилось на Кавказ под видом местного производства. В 1857 году фабрика была перестроена и расширена вдвое. Носовы сумели добиться подрядов для армии и флота: делали мундирное сукно и полотно для флотских рубашек.

В 1880 году, когда Василий Дмитриевич стал у руля «Промышленно-торгового товарищества мануфактур братьев Носовых», они имели амбар в Большом Черкасском переулке, магазин в Лубянском пассаже, а на их фабрике работало более тысячи человек. В конце XIX века здесь освоили производство подушек и одеял, а носовские постельные принадлежности стали пользоваться большим спросом.