Житейские измерения. О жизни без вранья

Несколько дней Анна провела в сомнениях и, наконец, успокоилась.

– Меня не испортит ни власть, ни деньги, потому что никогда не будет ни того, ни другого.

Пятисотку Анна не меняла и, казалось, о ней забыла. Пристроилась денежка в полупустом кошельке, свёрнутая в несколько раз, затаилась…

А тут злополучный звонок! Махнула Анна рукой:

– Пусть будет так, как должно быть! Поеду! В конце концов, обследование не повредит.

У кинотеатра кучковался народ. Громкий разговор прерывался весёлым смехом. Людей, похожих на сумасшедших, не было. Знакомых Анна не заметила и в одиночестве присела на краешек скамейки. Отцвело лето. Наряды свои летние яркие на осенние скромные поменяло, но разнообразия не отменило.

– Кто в Овсянку? Проходите в автобус! – этот голос был Анне знаком.

В автобусе «внучок» от имени правящей партии и депутата Степанова В. Ф. благодарил присутствующих за активное участие в избирательной кампании, пожелал хорошего путешествия в Овсянку, на родину В. П. Астафьева, величайшего русского писателя. Все аплодировали, только Анна безучастно смотрела в окно: красота необыкновенная, она спасает.

– Вы не местная? К Астафьеву впервые едете? – приставала к ней расспросами соседка. – Я – Оксана. Будем знакомы. Как-то покупала на рынке рыбу. Продавщица покупку в газету завернула. Смотрю, а в ней портрет Астафьева и статья «Совесть земли русской». Спрашиваю, знает ли она этого писателя. В ответ – равнодушное молчание. Анна, нам просто необходимо знать лучших людей и учиться у них сохранять честь, достоинство, умение за правду стоять.

– А Вы тоже за 500 рублей голос продали? – не выдержала Анна.

– Конечно, как и все люди, присутствующие здесь, – нисколько не смутилась Оксана. – А какая разница, как и за кого голосовать? Жизнь всё равно останется прежней. А мы выживем.

– Да, много нас, к сожалению… – подвела мрачный итог Анна.

– Остановка у памятника астафьевской «Царь – рыбе»! – объявил «внучок».

Здесь дышалось легко. Одинаковое для всех небо, одинаковое ощущение лёгкости и свежести. Памятник виден издалека. Хозяин енисейских водных просторов, огромного размера осётр, блеснул на солнце металлическими плавниками. Казалось, он может, но с высоты никак не решится нырнуть в тёмную глубину омутов, чтобы оказаться в родной стихии. Анне тоже хотелось оказаться на другом берегу Енисея, в мире живых, а не мёртвых душ. Мрачному старику Харону, перевозящему души умерших по водам подземных рек в царство Аида, здесь работы нет.

Совсем рядом, напомнив о близком и родном, ойкнула гармошка. Безногий гармонист, в кургузом пиджачке, наброшенном на тельняшку, в бескозырке с ленточками, где написано «Смелый», сидел на асфальте и выбирал мелодию для души. Выбрал. И полилась над енисейскими просторами знакомая каждому русскому человеку песня: «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали…» Руки Анны искали в кошельке деньги. Кроме злополучных пятисот рублей, других не было. Анна протянула их гармонисту.

– А вот таких денег мне не надо. Сколько вас, подкупленных! Диву даюсь! Целый день пятисотки суют – от греха избавляются. Неправедные это деньги… – он перестал играть и отвернулся.

Когда автобус тронулся, и, преодолев участок сложного пути, называемого в народе «Ловушкой», набрал скорость, Анна протянула в открытое окно руку с «пятисоткой» и разжала кулак…

Творец

Учительница русского языка Ольга Степановна Зайцева была поклонницей некрасовского дедушки Мазая.

– Вот человек! – восторгалась она, прочитав пятиклассникам стихотворение «Дедушка Мазай и зайцы» о спасении её однофамильцев. – Собой рисковал, но зайцев от наводнения спас. Кто готов поступить так же? Поднимите руки. Все? Я с вами!

Дети заговорили:

– Надо природу любить и охранять…

– Можно фотографировать…

– А зайцев могло быть больше! Но их ловят силками и убивают! – выкрикнул Димка Скворцов.

– Они погибают и во время наводнения… – продолжила мысль одноклассника Ниночка и заплакала.

Ольга Степановна прикрыла ресницами набежавшие слезы. Зайцевых тоже могло быть больше. Но весной, когда вскрылась река и бурлящие потоки смыли прибрежные кусты, муж, оставив в подарок замечательную фамилию, как в воду канул. Теперь весеннее половодье для неё – не просто природное явление, а событие, вызывавшее бурю необъяснимых противоречивых чувств. Она любила Зайцева и одновременно ненавидела. Хотелось его забыть и хотелось помнить вечно.

В эту пору пятиклассники писали сочинение по картине художника А. М. Комарова «Наводнение». Подготовив детей к творчеству эмоционально, Ольга Степановна погрузилась в печальные мысли. Она ждала своего Мазая, который её, дрожащую, некрасивую, несчастную, укрыв зипуном, спасёт от холода и одиночества. Время от времени взгляд учительницы коршуном кружил над головами учеников, выбирая жертву.

Димка Скворцов, голубоглазый вихрастый мальчишка в отглаженной школьной форме, с «бабочкой» под воротничком белоснежной рубашки, рассматривал картину: «Кругом вода. На ветке берёзы, стоявшей по колено в воде, примостился зайчик. Он ждал помощи…» Димка задумчиво грыз кончик ручки. Вдохновение где-то заблудилось, а может, и утонуло.

– Работай, Скворцов! – взгляд коршуна нашёл жертву.

Димка вздрогнул, и первое слово, как мяч в футбольные ворота, влетело в строчку. За ним последовали другие:

– Одним спокойным днём в лесу жил себе, жил заяц молодой. Тихим безобидным утром ходил маленький зверёк заяц. Гулял себе в лесу. Вдруг наводнение. Малыш испуган. С мордашки не сходит шок! Его безобидные лапки и ушки дрожат от испуга.

На тетрадку капнула Димкина слеза, мысли разбежались – не собрать. Он медленно повернул голову в сторону, вытянул, насколько позволил тугой воротничок, шею и заглянул в тетрадку Нины.

– Смотри. Мне не жалко, – прошептала Ниночка.

Одарив соседку ласковым взглядом, Димка добросовестно списал:

– Наводнение – это когда растекаются реки и озёра, пруды и моря… Звери бежали кто куда: кто прочь, кто на деревья, кто на крыши домов. На заднем плане расположены деревья, до них не добралась вода, она близко, но деревья продолжают стоять неподвижно.

– Хватит. Дальше, Дима, пиши сам. Списывать нехорошо, – Нина освободилась из плена обаяния.

Продолжил сам:

– Заяц постоянно пятился назад, до упора в дерево. Потом дерево скрыло водой, а он забрался на ветку.

Как требовал план на доске, Димка внимательно рассмотрел зайца: «Ничего себе заяц, нормальный такой.»

– Заяц – русак, наверное, ну очень похож на него. Он сидит на сосновой ветке. Сидит необычно – телом вверх. Уши стоят дыбом, как будто ему ещё и холодно. По выражению лица видно, что ему страшно.

Время не шло, а летело. Вот-вот зазвенит звонок. Высунув от старания кончик языка, Димка дописал:

– Спустя час. Уровень воды опустился. Наконец он выбрался. Он осмотрелся. Ужас. Лес разрушен. Деревья переломаны. Ни одного зверька, все убежали. Заяц пошёл на поиски. Вот такая история.

С чувством выполненного долга Димка закрыл тетрадку, ласково её погладил, взглядом победителя обвёл класс, Ольге Степановне улыбнулся.

– Не торопись, Скворцов. Проверил?

Он послушно открыл тетрадь. Проверять не хотелось! Лучше написать что-нибудь от себя, не по плану. Так появились заключительные строчки:

– Когда я был маленький, прадед ходил на охоту и фотографировал животных. Животные его не боялись и чуть-чуть злились, когда он их будил.

На следующем уроке Ольга Степановна рыдала от смеха:

– А ты, Скворцов, удивил, так удивил! Вытворил… В себя прийти не могу. Читай своё творение. Творец!

Сжавшись в комочек, Скворцов, похожий на неоперившегося воробышка, несмело шагнул к доске.

– Одним спокойным днём… – неуверенно начал он. – Малыш напуган… Его безобидные ушки дрожат от страха, – в голосе появились трагические нотки. – Он сидит на сосновой ветке. Сидит необычно – телом вверх. Уши стоят дыбом, как будто ему ещё и холодно. По выражению лица видно, что ему страшно, – голос дрогнул, хлынули слёзы.