Блюз на земляничной поляне

От этого предположения кожу стянуло судорогой, и сотни мелких иголок вонзились в тело. Марфа поежилась, опасливо оглянулась, настороженно вслушиваясь в ночные звуки.

Отбросить страх – как это трудно! Бывалому путешественнику и то не по себе бывает в дремучей чаще, да еще ночью, чего уж ожидать от нее, по сути, еще девчонки, пусть и квалифицированного специалиста, спортсменки…

Вот именно! Спортсменки! Куда подевались ее физические и моральные достоинства, которыми когда-то гордилась: скорость, выносливость, быстрота реакции, упертость в достижении цели?

Чего она разнюнилась, имея в своем арсенале столько средств?

Сейчас она встанет, пройдет двадцать шагов в сторону высокой ели и проведет перпендикуляр.

Больше не рассуждая, Марфа зашагала вдоль поляны, радуясь лунному сиянию – нечаянному помощнику в ее беде.

Отсчитав ровно двадцать шагов, она остановилась, повернулась влево на девяносто градусов и посмотрела прямо перед собой – впереди, на краю поляны рос какой-то кустарник, за ним белела тонкими стволами березовая роща. Над ее верхушками возвышалась раздвоенная крона гигантской березы.

На нее и надо ориентироваться!

Ни секунды не медля, девушка устремилась в сторону кустарника.

* * *

Очень скоро выяснилось, что ей предстоит продираться сквозь густой малинник. Именно малина, колючая, непролазная, оказалась серьезным препятствием. Но отступать было не в ее правилах. Сжав зубы, мыча ругательства, уворачиваясь от коварных веток, которые то и дело норовили попасть в глаза, Марфа упорно двигалась к своей цели.

Вот тебе и калинка-малинка! Только в песне этот образ милый и безобидный, а в жизни…

Изодранный костюм, расцарапанные в кровь руки, взвинченные до предела нервы – вот расплата за непрошенное вторжение в дикую природу.

Отдышавшись и бегло оценив урон, причиненный любимицей народного эпоса, она продолжила путь – раздвоенная березовая крона маячила в небольшом отдалении.

После пережитого экстрима, идти по березовому лесу было легко и даже приятно. Ноги пружинисто ступали по мягкому травяному покрову, руки были свободны, голову не приходилось склонять перед каждой веткой.

Луна вдруг пропала, спряталась за большое облако, и стало совсем темно. Смутно угадывались стволы берез, все остальное тонуло во мраке.

Марфа чувствовала внутри себя растущие страх и отчаяние. Еще минута, и она не выдержит – заголосит, завизжит, помчится сломя голову, и кто знает, куда ее занесет, может, в глухие-преглухие дебри, где не ступала и еще не скоро ступит нога нормального человека.

Но что это?! Откуда? Снова поющий голос!

Теперь его отчетливо слышно. Красивый, слегка рокочущий, обволакивающий нежными обертонами, бархатный мужской голос – что-то уж совсем невероятное в ночном лесу.

Подчиняясь инстинкту, она побежала, ничего не видя перед собой, одурманенная чудесными звуками, готовая одновременно смеяться и рыдать, но вскоре наткнулась на какую-то стену. Приглядевшись, сообразила, что это всего-навсего изгородь из длинных жердей, высотой не более полутора метров. Еще не осознавая толком, что изгородь – признак человеческого жилья, она машинально перелезла через нее и двинулась туда, где пел мужчина.

Вскоре показались очертания какого-то жилья.

На холме, среди низких построек: бани, сараев, конюшни – возвышался дом с мезонином. В двух нижних окнах горел свет, одно из них было настежь открыто.

Взбираясь на холм, Марфа тяжело дышала. От усталости, волнения и страха. Да-да, страх, а не радость при виде этой странной лесной усадьбы чувствовала девушка.

Как встретят ее хозяева, кто они, почему живут посреди глухого леса, не разбойники ли какие-нибудь типа тех двоих, с платформы Малинное?

Пять ступенек резного крыльца она преодолела как горную вершину, перевела дыхание и взялась за ручку деревянной двери, висевшей на больших кованых петлях. Удивительно, но дверь была не заперта.

В сенях стояла непроницаемая, пахнущая сухими травами тьма, и Марфа, нащупав правой рукой бревенчатую стену, пошла вдоль нее, чувствуя кончиками пальцев маслянистую мякоть пакли.

Вдруг в черной глубине сеней кто-то завозился, раздалось дробное цоканье чьих-то ног и затем – нежное, похожее на птичий клекот, похрюкивание.

Откуда здесь поросенок? Почему он живет не в свинарнике, а в сенях?

Эти вопросы она задавала чисто формально, для успокоения нервов, в то время как ноги ее продолжали двигаться, а руки – жадно искать дверь, ведущую в дом. Наконец, ее рука наткнулась на выступ наличника, нашарила ручку и что есть мочи дернула.

Войдя в полутемную переднюю, Марфа громко поздоровалась, но ее голос, слабый и неуверенный, утонул в волшебных звуках баритона, исполнявшего какую-то протяжную, но вместе с тем ритмичную песню на английском языке.

Никто не встретил ее, никто не вышел из комнаты, из открытой двери которой лился мягкий оранжевый свет.

В доме, в котором звучит такая музыка и поет такой голос, должны жить хорошие люди, подумала Марфа и шагнула в комнату.

Ее убранство нельзя было отнести ни к деревенскому, ни к современному городскому. Здесь было очень красиво и уютно, как не всегда бывает в богатых и претенциозных домах.