ЕДУ Я НА РОДИНУ… Когда Украина скакать перестанет?

На следующее утро захожу в будочку сапожника. Там он не один, рядом милиционер, беседуют за жизнь. Знакомлюсь с сапожником. Он слегка подшофе. Узнав? что я из России, Александр ремонтирует мои босоножки бесплатно. Да ещё пытается угостить пивом.

Спешу навестить мою бывшую одноклассницу, соседку, подружку Валю Белориху. Говорят, у неё шалит сердечко. Подсказывают, что её можно застать на рынке. Да, она, милая моя, там! Торгует немудреными товарами, чаем да маслом. Передаёт маме красивую чашку и чай. Вспоминаем детские годы. Валюша на многих фотографиях рядом со мной. Сейчас она выглядит неплохо. О сердце говорим мало.

Пытаюсь обменять рубли на гривны, но банковские компьютеры постоянно зависают, валюту меняю, как всегда, на базаре. Меняльщики не обманывают. Ищу «Кобзар» Тараса Шевченко. Его стихи и поэмы я помню наизусть до сих пор. В магазинах этой книги не нахожу. С моей любимой подругой Верой идём к нашей однокласснице Гале. Вино, торт, воспоминания. Галя дарит мне «Малий Кобзар», естественно – на украинском. Минуточку, читатель, книга эта всегда рядом. Раскрою, прочитаю. Впрочем, эти строки я знаю наизусть!

На панщинi пшеницю жала,
Втомилася; не спочивать
Пiшла в снопи, пошкандибала
Івана сина годувать.

Драматичный сюжет… У меня дома есть избранные сочинения Тараса Шевченко в переводе на русский язык. Но, что удивительно, поэма «Катерина» на русском языке не учится так легко, как когда-то. На украинском языке она легко входила в моё естество.

Пойду проведаю свою школу. Вот тот корпус, похожий на сарай. Там, в длинном коридоре, в одиночестве я размышляла о жизни, когда учитель географии экстрадировал меня из класса. Сейчас это здание действительно используется как сарай. Главный корпус – приличный, в нём мы учились, кажется, до седьмого класса. Я узнаю фойе, где раньше у нас проходили пионерские сборы и танцы. Сейчас оно стало крошечным, там только арт-объект «Страна сонячних усмiшок» – украинские государственные символы. Классов в этом здании, видимо, не хватало, и одноэтажное здание со странной планировкой выручало. А по соседству располагалась украинская школа, четырёхэтажное здание.

Солидная часть города, состоящая из нескольких десятков улиц, в том числе шанхайских, училась только в этих школах – русской восьмилетке и украинской средней. Остальные школы были далеко.

Тогда никто не считал украинскую нацию титульной. «Украина – понад усе» в наших краях ещё не звучало. Мы, конечно, слышали об агрессивных бандеровцах, но это было где-то далеко – на западе Украины. Нас это почти не касалось, а взрослым было недосуг объяснять что к чему. Лишь иногда мама с негодованием говорила о злодеяниях бандеровцев, которые распинали людей.

…Шумная, орущая, многоголосая толпа-река, галдящая в основном на русском языке, текла на учёбу, превращаясь в водопад. Эта сила стремилась снести ворота, но они выдерживали напор. Потом ученическое братство разделялось на два больших ручья, один стремился в школу украинскую, другой – в русскую. После уроков – опять все вместе. И сразу – на улицу.

Вижу себя сидящей на дереве – вишенку за вишенкой срываю с дерева и приматываю к веточке. Потом с этим деликатесом мчусь на улицу. Сегодня в руках вишнёвая веточка, завтра – краюха хлеба, сбрызнутая водой или постным маслом и посыпанная сахаром. Конечно, мы делились немудрёным яством. Но иногда звучало «Сорок один – ем один!». И все успокаивались – пароль есть пароль! Дома, конечно, заставят выпить стакан козьего молока или ложку рыбьего жира. Лучше не отказываться, иначе улица меня не дождётся! В руках ломоть хлеба с сахаром. Пища богов.

– Сорок восемь – половинку просим.

– Пожалуйста!

Понимаю римлянина, который, пообедав в одиночестве, сказал: «Сегодня я поел, но не пообедал». За дополнительной порцией лакомства опять взбираюсь на вишневое дерево или превращаюсь в попрошайку – ну какая мамочка откажется дать своему безалаберному дитяти бутерброд. И снова – на улицу. Еда здесь вкуснее!

«Здесь я играла. Взрослою вдруг стала» («Гусарская баллада»)

Недавно прочитала книгу нашего друга Виктора Савельева «Пацанские рассказы Витьки-Воробья» о его питерском детстве. Оказывается, вместе с главой «Бутерброды моего детства» я прочитала кусок и своего украинского детства. Застываю. Глаза на мокром месте. Чего это я вдруг? Витька-Воробей меня поймёт! С его пера тоже не всегда капают чернила.

Иногда сестрички Таня и Света, жившие в доме по соседству, приглашали меня к себе в гости. Мама у них работала в детском садике, и у них зачастую на столе появлялись бутерброды со сливочным маслом – булочка по имени городская. Остатки сладки. У нас дома такая булочка не водилась. Иногда мне приходилось долго стоять в очереди даже за кукурузным хлебом. Народ был недоволен этим продуктом – Хрущев был на устах у взрослых. Я же этот хлебушек любила. Сейчас кукурузная мука – ингредиент для ресторанных деликатесов.

После девятого класса родители отпустили меня в Уфу погостить у тётушек. Отправилась я туда вместе с одноклассницей Люсей Фадеевой и её папой – у них в Башкирии тоже родственники были. В Москве Люсин папа купил ей пышную белую булку. Люся ела её одна.

…Однажды снег выпал выше забора. Но и он не мешал нам гулять – лёгкие и гибкие, мы просто перекатывались по снежным сугробам. Но такое бывало очень редко. Снег и мороз – дефицит. На коньках и лыжах не покатаешься. Летом жаркого солнца мало – не позагораешь. Но вот другие соседки-сестрички – Света и Валя Лабунские всегда ходили мимо нашего дома на карьер купаться. А слава об этом месте шла плохая – там якобы на дне валялась дохлая лошадь… Несмотря на это, наша часть улицы тоже присоединялась к таким походам. Через много лет я случайно встречу Валюшу в Уфе. Она станет стюардессой. Мы до сих пор дружим с ней.

Помню, как её мама, ветеринар, периодически навещала нашу хрюшку, заботилась о ней.

Советский строй не мешал нам жить весело и дружно. Вступление детей в пионеры и комсомол многие семьи отмечали торжественно. По выходным родители ходили в кино. Мама всё время напевала мелодии из фильмов. Особенно мне запомнились песни из «Свадьбы с приданым».

Тогда нас не пугали маньяками, на улице мы играли допоздна. Но я всё-таки боялась, боялась… цыганок. Обходила их за три версты, а пряталась почему-то за водопроводной колонкой. Железная защита!

А о нашем здоровье и красоте заботились не только учителя, но и классные санитары с повязкой на руке с изображением красного креста. А что? Круто! В младших классах мы были под контролем вот такого школьного горздрава. Перед уроком санитары проверяли даже чистоту рук.

Конечно, мы критиковали друг друга, писали заметки в школьную стенгазету… Мало что помню. Разве что частушки на школьную тему.

– Я первый ученик среди ребят:
Пятерки в мой дневник, как ласточки, летят.
Теряю счет – пятерки круглый год!
И дома уважение, и в школе мне почет!
– Ха-ха, «почет»! Совсем наоборот!
Четыре двойки в табеле – позорный счет!

– Умею я, друзья, строгать, пилить,
Могу отлично я будильник починить.
Сосед сказал, чтоб мастером я стал,
Ну просто нынче некуда деваться от похвал…
– Ха-ха, похвал, ну разве не бахвал —
Испортил три будильника, какой скандал.

Лишь позже я узнала, что мы слизали эти частушки у знаменитого хора Анатолия Чмырева.

Весной в окна моих уфимских друзей Марии и Галины заглядывают яблони. После сноса домов эти «белоснежки» уже никому не принадлежат. Яблоня в цвету! Какое чудо! Роскошные бело-розовые цветы. Раскидистые ветки, усыпанные похожими на снег яблоневыми гроздьями. Белая метель ещё не наступила. Пишу хокку. Думаю, что это хокку:

Тонкий аромат.
Шмель в белой кипени.
Ловлю его только взглядом.

Смотрю на яблони сквозь годы воспоминаний. Всегда с классом мы ходили на первомайскую демонстрацию. Веточки с яблоневыми цветами мы мастерили своими руками. И колонны демонстрантов напоминали дышащий, переливающийся нежными красками яблоневый сад.

…Четыре волнующих дня в родном украинском городке заканчиваются. На прощание фотографирую дом Вали и Светы. Он и до сих пор в хорошем состоянии, но тогда он мне казался одним из лучших в округе.

Долго ищу сувениры. Торговые комплексы полупустые, никакими приличными сувенирами не пахнет. Но в маленьких магазинчиках много конфет и шоколада. Иду на базар, долго рыскаю там. Не могу отказаться от творога – хозяйка насыпает (там говорят именно «насыпает») мне стакан творога, сверху добавляет «поход» – ещё один стакан. Целый день таскаю творог (там творог называют сыром) в сумке в полиэтиленовом пакете, обнаруживаю вечером, а с ним ничего и не случилось.

Наконец нашла подходящий сувенир – две боксёрские перчатки, на одной надпись «Украина», на другой – «Россия». Ну хоть что-то. Однако сувенир-то символический! Возвращаюсь в Уфу – город, ставший мне родным. «Вернулся я на родину. Шумят берёзки встречные…». Делюсь воспоминаниями с мамой, передаю подарки от наших шанхайских родных и от Вали Белорихи, чьё сердечко по-прежнему вызывает у меня тревогу. Подружка-то она замечательная, искренняя, добрая!

Я чувствую её любовь ко мне. Сызмальства рядом.

«Козявки» и «шмакодявки» в моём классе

Воспоминания не отпускают. Восьмилетка закончилась. Надо учиться дальше. Рядом только украинская школа. Но тогдашние власти продумали этот вопрос. В украинской школе всегда организовывался русский класс. Вот туда-то я и попала.

Первое сочинение на украинском языке – и неуд. У меня двойка? Ну, нет, товарищи! Ко второму и последующим моим работам у Валерьяна Антоновича Мазуренко претензий не было. В начале каждого урока несколько учеников читали свои сочинения вслух. Помню начало одной из моих творческих работ. «Життя не шовкова травичка, на якiй нiг не вколеш». Но на этом уроке меня не вызвали. Вызвали одноклассницу, и она прочитала… моё сочинение, списанное у меня на перемене. Валерьян Антонович оценил его отличной оценкой. И больше не вызывал никого. На уроках украинской литературы мы, конечно, читали Лесю Украинку, Ивана Франко, Павла Тычину и, конечно, Тараса Шевченко.… Вот поэма «Катерина».

Кохайтеся, чорнобривi,
Та не з москалями,
Бо москалi – чужi люде,
Роблять лихо з вами.

Конечно, мы знали, что мы москали, кацапы, но те, кто нас обзывал, сами не знали, что это значит. Тогда мы даже не задумывались над тем, почему девичья «слава на все село недобрая стала». Да и лингвистического анализа (по существу – препарирования) текста, которым сейчас мучают школьников, не было. Эмоции, певучесть – вот что мы находили в поэтических строках. Наше внимание никто не обращал на то, что «Катерина» посвящалась Василию Жуковскому, что москали-то и выкупили крепостного Шевченко из неволи. До сих пор помню наизусть многие произведения Тараса Григорьевича Шевченко – учила я их добровольно. Конечно, мы читали поэму «Гайдамаки»:

Отаке-то було лихо
По всiй Украiнi!
Гiрше пекла… А за вiщо,
За що люде гинуть?
Того ж батька, такi ж дiти, —