Трагикомедия бродяги любви

Тут Джовано прекрасно понял цель Гертруды, его сразу осенило, что будет дальше и что его главного защитника, аббата Гоцци нет дома, от когтей Гертруды его некому сейчас выручить, от ужаса у него закружилась голова, а по телу пробежал неприятный холодок.

«А-а-а! Что дела-а-ать?! Как спасаться? Как сейчас бы отвязаться от Гертруды, этой глупой разнаряженой напудренной мартышки, которую я боюсь?! Не хочу я ещё никакой близости с ней, я не готов, мне ещё это совершенно не нужно, хочется, чтобы она просто сейчас отстала! Эх, как не вовремя уехал Гоцци! Какая досада! Что делать? Попробую просто отказать Гертруде, а если не сработает, крикну, может, кто из слуг придёт и спугнёт её…» – подумал отрок и с кислым растерянным видом ответил:

– Хм, Гертруда, я, конечно, не ребёнок, прекрасно понял, что я тебе понравился, и что ты предлагаешь, мне, конечно, понятно выражение «интимная близость», но я совершенно не хочу этого, меня это не заинтересовало, да и Гоцци, если узнает, что мы сошлись за его спиной, устоит нам обоим знатную головомойку. И, вообще, жили мы каждый своей жизнью, и было хорошо, давай и не будем ничего менять, займёмся каждый своими делами. Тебя устаивает ответ «нет»?

Гертруда же игриво спросила:

– Что это с тобой, Джованни? Испугался, как мальчишка? И, неужели тебе не хочется провести время со мной, красавицей, разве твоему мужскому самолюбию нисколько не прельщает, не польстило внимание такой шикарной девушки?

Джовано совсем стало не по себе, его сильно заколотило от испуга, он с трудом ответил:

– Гертруда, я, конечно, признаю, что ты – редкая красавица, но пока меня твоё внимание не прельщает, а пугает, и всё. Ты сопоставь свой рост и вес и мой рост и вес, заметила, что я мельче тебя буду? Странная из нас, несуразная будет пара, мальчик-отрок и взрослая девица двадцати лет, боюсь, у нас в постели ничего не выйдет ровным счётом. Я просто опозорюсь перед взрослой женщиной. Лучше поищи себе достойного кавалера среди своих ровесников, и не надо на меня смотреть, как удав на кролика…

Гертруде этот ответ не понравился, у неё вызвало раздражение боязнь Джовано, ей казалось, что он сильно преувеличивает об их разнице в росте и весе, что не настолько он меньше её, чем пытается выставить сейчас, у неё не возникало никакого желания, кроме заполучить желанное удовольствие.

Поэтому она без слов грубо схватила юного Джовано за плечо, потянула на себя и взялась за одежду на отроке…

… Скоро на полу уже лежали красивая лента цвета морской волны из волос Джовано, рубашка это же красивого цвета с кружевами тоже уже лежала на полу, а кружева были изрядно порваны.

Джовано знобило от ужаса, к такому он ещё не был готов, но потом он собрался с духом и подумал: «Так, а почему я терплю это? Если у меня не хватает физической силы защитить себя, нужно попробовать словами поставить её на место. Просто соберусь с духом и уверенно скажу, что не буду это делать, если не отстанет, буду звать на помощь. Может решительность, и строгость голоса урезонят Гертруду?».

– Гертруда, – постарался как можно увереннее и строже сказать миловидный отрок, – отстань! Отстань сейчас же! Я же сказал «нет», значит «нет»! Если не прекратишь, я буду кричать и звать на помощь, чтобы все слуги сбежались, а потом всё расскажем о тебе Гоцци! Не надо!!! Не хочу, не надо!!!

Гертруда же на это больно вцепилась в плечи Джовано и грубо прошипела:

– Так, Джованни, не смей сейчас мне даже пискнуть! Учти, что если откажешь мне или на свою беду сейчас закричишь, и кто-то из слуг прибежит, или проболтаешься о случившемся Гоцци, да я же так всё подстрою, такого Гоцци насочиняю про тебя, столько подстав тебе устрою, что Гоцци выгонит тебя отсюда на улицу. Если сам не сбежишь, потому что я тебе житья не дам! Так что не хочешь голодать в подворотне, делай, как я сказала и не смей рассказать кому-нибудь!

У Джовано внутри всё похолодело от ужаса, всё тело лихорадило с большой силой, он смирился, и подрагивающими руками стал раздеваться дальше с мыслью: «Ужас! Ну, ничего, лучше сдержать испуг и согласиться на любовь с этой ненавистной Гертрудой, у которой пудры на причёске больше чем ума в голове, но остаться дальше в доме аббата Гоцци, чем нажить себе проблем. Если она выполнит свои угрозы, я ведь на улице пропаду просто от голода, а здесь поживу до семнадцати лет, потерплю, чтобы образование получить, да и всё…».

…Собственно через полчаса уже всё кончилось. Гертруда, очень даже довольная полученным удовольствием, встала, кокетливо прикрывшись одеялом, и стала приводить себя в должный вид: расчесала разлохмаченные волосы, одела сначала все нижние пышные юбки и корсет, а потом само шикарное платье и украшения, затем стрельнула в адрес Джовано своими лисьими глазками и промолвила:

– Что ж, было очень приятно, я жду, что когда Гоцци уедет надолго в следующий раз, мы повторим нашу романтичную встречу…

…Джовано же лежал в своей кровати в любимой ночной рубашке цвета морской волны с кружевами и синими ленточками, изображая, будто бы ничего не случилось, но самочувствие мальчика-отрока оставляло желать лучшего. Он весь закутался в тёплое одеяло, так его знобило от переживаний, от температуры слегка покрасневший, с закрытыми глазами он лежал, задёрнув сиреневый балдахин с мыслью: «У-у, ненавижу Гертруду, тоже мне, выискалась липовая «самка богомола»! Ничего, я это терплю только чтобы до окончания учёбы продержаться, не оказаться на улице из-за неё, а потом буду самостоятельным человеком и забуду о ней. Эх, мама-мама, папа-папа, что же вы так легко забыли обо мне, мне бы сейчас так пригодилась ваша помощь, хоть какая…».

… Уже поздним вечером в имение вернулся Гоцци, ничего не подозревая, переоделся в домашнее, помыл руки и спросил у служанки:

– Я сегодня задержался почти на весь день, всё ли в прорядке в доме, не случилось ли каких-либо происшествий без меня? Не жаловались ли на что-нибудь моя сестра Гертруда и мой воспитанник Джовано Казанова?

– Сеньор Гоцци, – ответила скромно служанка, – Все указания по хозяйству в имении, что вы дали слугам, выполнены, сеньора Гертруда, как и обычно, у себя, а новость только одна, увы, сеньор, печальная: Джовано сейчас лежит с лихорадкой и жаром в постели, у него сегодня резко ухудшилось самочувствие. Ваш уважаемый воспитанник Казанова сказал, что простудился, но вы сами разберётесь, если скажите, мы тут же пойдём за врачом…

Гоцци и удивился, и расстроился, подумав: «Бедный милый Джованни, что же случилось? Может, правда, простыл? Странно всё как-то, слишком резко у него жар поднялся для обычной простуды. Нужно подняться к нему и, если всё так, как мне сейчас сказала служанка, нужно будет звать врача…».

… Аббат осторожно вошёл в комнату Джовано, и сердце его заболело от жалости, когда он приподнял сиреневый балдахин и увидел отрока Джованни в таком болезненном состоянии.

– Мальчик мой, – с сочувствием протянул Гоцци, пощупав его лоб – Ты же болен, вон, как тебя, бедняжку, лихорадит и жар поднялся, не волнуйся, отдыхай, учёба пока подождёт, а я сейчас же пошлю за доктором…

Джовано же смотрел на Гоцци своими огромными карими глазами, полными боли и тоскливой печали, словно пытался сказать Гоцци своим видом: «Нет, это не простуда, со мной случилось что-то более для меня неприятное, пожалуйста, заметь это, заметь, пожалуйста, догадайся сам о том, что я тебе боюсь рассказать, помоги, умоляю, мне страшно…».

… Но Гоцци не понял мольбы во взгляде, только послал скорее за врачом, а мрачный сухощавый врач средних лет осмотрел Джовано, достал из мягкого саквояжа две бутылочки и подал их Гоцци со словами:

– Поверьте мне, господин, ничего страшного, это лёгкая простуда, угрозы для жизни нет, он быстро поправится, вот, увидите, господин Гоцци, что дней через пять-шесть он уже выздоровеет и снова сможет приступить к учёбе. Я вот, выписал ему две микстуры, будете давать пять дней, одна жаропонижающая, а вторая травяная из шалфея от кашля и насморка, так же эти дни пусть отдыхает, никакой нагрузки, побольше пьёт и хорошо кушает, и за эти пять дней он как новенький будет…

Гоцци с большой радостью расплатился с врачом за микстуры и осмотр и со счастливым облечением ответил:

– Спасибо вам, доктор, что так всё объяснили хорошо, я так разволновался, не было бы что-нибудь похуже, опасного для здоровья или жизни, а раз вы говорите, что при лечении и постельном режиме он так быстро поправится, мне сразу легче стало, выполню всё, как должно…

… Так ни добрый учитель Гоцци, ни хладнокровный врач не поняли, что на самом деле случилось с мальчиком, и пять дней Джовано лежал у себя, терпел совершенно бесполезные микстуры, со скукой одиноко ждал, пока Гоцци или кто-то из слуг придут к нему с едой, лекарством или пьём. Чтобы не было грустно и скучно, Джовано взялся читать в кровати какую-то комичную художественную книжку о приключениях авантюриста. И, надо сказать, на пятый день отрок Джованни уже оправился от жизненного удара, и на следующий день вернулся к прежней жизни и урокам с Гоцци.

… Увы, жизнь Джовано от этого легче не стала, от домогательств Гертруды он так и не избавился, и четыре месяца каждый раз, когда аббат Гоцци уезжал на целый день, Гертруда упрямо с тем же настоящим костром любовной страсти ждала Джовано у себя в спальне, чтобы интимно и романтично провести время. Джовано же терпел необходимость быть возлюбленным Гертруды, скрипя зубами, но уже совершенно без страха, просто с чувством брезгливости и презрения, мысленно ругая её «глупой болванкой для парика», «пустоголовой куклой с буклями и пудрой», «медузой Горгоной» и «стервой».

… Их странный роман уже затянулся уже на четыре месяца, когда всё изменилось.В тот день, как и обычно, аббат Гоцци с утра нарядился и сообщил обитателям имения, что сегодня его не будет до обеда.

Гертруда, довольная, как и обычно поспешила в свою спальню приготовить «ложе любви», а Джовано сразу стало немного кисло при мыслях о его обязанности перед Гертрудой.

…Конечно, отрок Джовано побоялся сейчас что-то сказать против Гертруды и решил потерпеть «объятия этой медузы Горгоны», и как Гоцци уехал в карете, Джованни и Гертруда снова оказались в одной постели за любовными утехами…

…Они не знали, что Гоцци сегодня очень торопился на важный приём и забыл очень важную для себя вещь: при его слабом здоровье пожилой аббат, когда уезжал далеко, брал с собой нюхательную соль, в душных помещениях у него иногда начинались головокружения. Вот и сейчас, заметив, что поехал на приём без столь важной для него вещи, он решил, пока успевает вернуться за ней домой, когда же приехал и взял нюхательную соль, он заметил, что горничные Гертруды, увидев его, пришли в явный ужас.

Гоцци заподозрил подвох, забыл сразу о приёме и строго спросил:

– Так, а что это у вас за испуг и замешательство? Что случилось такое в доме, что вас так вогнало в краску? Где моя сестра сеньора Гертруда?

Горничные растерялись ещё больше, чем ещё сильнее насторожили и рассердили Гоцци, и кое-как промямлили:

– Господин, сеньора Гертруда у себя в спальне и она попросила нас посмотреть, чтобы её не тревожили, она… вы, пожалуйста, не сердитесь на неё сильно…

Тут Гоцци догадался, что пытаются срыть смущённые горничные: у Гертруды сейчас в спальне какой-то кавалер!

«Ах, какая подлость! Ну, сестра, я от тебя такого не ожидал, как родители наши отошли ко Господу, я ж всё для тебя, хотел тебе выгодный брак и счастье, а ты!!! Опозорила нашу семью! Родители наши были образцом добродетели, я сам соблюдаю нравственность, являюсь аббатом, примером своему приходу, а ты, Гертруда, значит, уже до греха блуда докатилась?! Какой позор и в свет, и перед паствой теперь! Ну, я сейчас заскочу и тебе, и твоему ухажёру, не знаю, кто он, но он в любом случае тоже получит, такую головомойку устрою!!!» – решил в гневе для себя Гоцци, с разозленным перекошенным лицом быстро без стука открыл за золотую ручку, позолоченную расписанную бордовыми розами дверь…

… И увидел, что вся одежда этой парочки висит на красивой расшитой цветами шторке, зелёный атласный расшитый золотой ниткой балдахин распахнут, а в постели Гертруда и Джовано Казанова. Когда Гертруда и Джованни сейчас так внезапно увидели разгневанного Гоцци, оба испугались, правда Гертруда намного сильнее, ведь они-то знали, что Джовано невиновен, что она вынудила шантажом его на отношения. Гертруда от испуга завизжала и укуталась стыдливо в одеяло, а Джовано, весь раскрасневшийся от стыда быстрей ветра проскочил за шторку и быстро стал там одеваться во весь свой сложный модный наряд и приводить в порядок разлохмаченные волнистые тёмно-русые волосы с мыслью: «Просто катастрофа! А-а-а! Какой позор, стыд! Что делать? Как сейчас оправдываться перед Гоцци? Ну, ладно, попробую не паниковать, а как-то спокойно объяснить, что я невиновен, она меня вынудила, что я недобровольно в этих отношениях, а эта напудренная кукла пусть за себя потом сама отвечает, домогалась меня, раз Гоцци узнал, я правду ему расскажу, пусть она сама со своими проблемами разбирается…».

Гоцци же разъяренно подскочил сначала к Гертруде и прокричал гневную тираду:

– Сестра, значит, так мы благодарим старшего брата за заботу?!! Опозорила меня перед всеми!!! Я же аббат, причём уважаемый своей паствой за благочестивый образ жизни, а что теперь?!! Теперь все смеяться над нашей семьёй будут, мол, сами молятся, а ничего не соблюдают, вон, Гертруда уже потеряла невинность, согрешила!!! А я тебе такое шикарное приданое собирал, хотел тебя замуж хорошо выдать, чтобы у тебя стоящая семья потом была, а теперь тебя конюх даже замуж не возьмёт!!! А наши родители возлагали ещё на нас такие надежды!!!

Напуганная Гертруда кое-как промямлила в ответ:

– Гоцци, брат, не расходись так сильно, пожалуйста, прости, я понимаю, как я виновата, но пойми…

Гоцци прервал её криком:

– Слышать от тебя сейчас ничего не хочу, позорище!!! Вставай, одевайся, да я тебе в первую очередь выпорю розгами знатно, побольней, чтобы неповадно было!!! Ни я, ни родители тебя не наказывали, а сейчас я точно тебя высеку!!!

Испуганная Гертруда, побелев от испуга, стала просить:

– Ой, Гоцци, брат, не надо, пожалуйста…