Страсть на грани

– Денег, – честно ответила Лера.

– Де-е-е-нег, – голос бывшего мужа в трубке стал веселым, что, как отлично знала Лера, означало крайнюю степень бешенства. – А с чего ты взяла, что я собираюсь тебе их давать?

– Не мне, а твоим детям, – стараясь соблюдать спокойствие, сказала Лера. – У тебя их двое. И они находятся в том возрасте, когда все время хочется есть. Да и одежду на лето мне им купить надо.

– Тебе надо, ты и покупай, – возразил Игорь. – Мне ничего такого не надо.

– Когда мы разводились, то договаривались, что я не буду подавать на алименты, а ты будешь помогать детям добровольно. Если наши договоренности отменяются, тогда я после праздников напишу заявление в суд.

– Да хоть в сто судов, – веселье в трубке стало бурным. – Я ничего тебе, толстой корове, не дам. Ни рубля, ни копейки. Это ж не я от тебя ушел, это ты меня бросила. Так что крутись теперь как хочешь. Кроме того, у тебя ж теперь другой законный супруг имеется, вот пусть этот извращенец, трахающий жирную свинью и получающий от этого удовольствие, тебя и содержит. Вместе с твоими недоносками.

– Игорь, – голос у Леры задрожал, – опомнись, что ты говоришь? Это же твои сыновья. Ты что, забыл?

– Это ты что-то забыла, – голос больше не был веселым, ярость, копившаяся в нем, прорвалась наружу и теперь клокотала у Лериного уха, силясь проникнуть внутрь ее черепной коробки. – Ты предпочла мне какого-то осла, который бросит тебя максимум через год. Неужели ты возомнила, что можешь быть кому-нибудь нужна и интересна, жирная фригидная дрянь? Да с тобой же рядом стоять противно, не то что лежать!

– Тогда что же ты так переживаешь, что я тебе кого-то предпочла? – спросила Лера, внутренне ужасаясь своей смелости. Раньше в разговорах с бывшим мужем она никогда не решалась возражать, сразу принимаясь плакать.

– Я переживаю? Да я ни капли не переживаю. Можете подохнуть там оба. Кретин и уродка. Замечательная парочка. Но пока вы живете вместе, я тебе ни копейки не дам, поняла? Ни копья не получишь, сука! А если ты посмеешь подать на алименты, то я тебя убью, понятно тебе?

– К-как убьешь?

– С удовольствием. Давно руки чешутся тебе шею свернуть. Не смей меня беспокоить из-за денег, образина! Если я решу повидаться с детьми, то позвоню и прикажу тебе их привести в условленное место. Посмеешь ослушаться, будешь наказана.

– Игорь, тебе надо показаться врачу, – Лера вдруг как-то разом устала от обрушивающихся на ее голову оскорблений. – Нормальный человек не может говорить то, что ты говоришь. Ты – не падишах, а я – не твоя наложница. Запомни, я больше не выполняю твои приказы.

– С-сука! – выдохнула трубка. – Попомнишь меня! Я тебе вывеску-то попорчу! В ближайшие дни. И сделаю это с удовольствием.

– Нет, Игорь. Ты больше никогда в жизни не тронешь меня даже пальцем. А вопрос алиментов мы решим в суде. – Лера постаралась, чтобы голос ее звучал максимально твердо.

Трубка еще что-то верещала, но она нажала отбой и виновато посмотрела на Олега, который давно уже пришел из другой комнаты и с интересом слушал ее разговор.

– А зачем ты это все терпишь? – спросил он, глядя в ее расстроенное лицо.

– Олег, я не знаю. Он отец моих детей. Мы с ним десять лет прожили, одиннадцать даже. И как-то по привычке я все еще считаю важным то, что он говорит. Хотя нет, – она чуть помедлила, – сегодня я поняла, что все изменилось. Он больше не властен надо мной и моими эмоциями. Наверное, я тебе должна быть за это благодарна.

– Лера, к тому моменту, как мы встретились, ты уже год была в разводе…

– Если б ты знал, что предшествовало этому году, то не удивлялся бы. Мне самой странно, что я не попала в психушку, не бросилась под поезд, не перерезала себе вены. То, что Игорь творил, не поддается описанию, а я даже пожаловаться не могла. Мама с бабулей с ума бы сошли, а больше это было никому не интересно.

Он все годы нашей семейной жизни меня в грош не ставил, унижал постоянно, на детей внимания не обращал, мог ночевать не прийти. Я все терпела. Думала, какая ни есть, а все же семья. У детей отец должен быть.

– Зачем такая семья? – Олег стиснул зубы, аж желваки заходили под гладкой, к вечеру чуть небритой кожей.

– Мне казалось, что если когда-то я им пленилась настолько, чтобы выйти замуж, то должна терпеть. Кроме того, кому я нужна такая, да еще с двумя детьми!

– Лера, – Олег взял ее за подбородок и внимательно посмотрел в зеленые с коричневыми крапинками глаза. – А ты правда не понимаешь, что очень красивая женщина?

– Я? Красивая? – изумление было таким сильным, что Лера даже поперхнулась.

– Конечно. Я на тебя смотрю, и у меня сердце замирает, какая ты красивая. Твои волосы, твои глаза, у тебя лицо скульптурное, как на картинах эпохи Возрождения. И тело… Я, когда тебя раздетую вижу, то не могу себя контролировать, так тебя хочу.

Голос у него стал хриплым, и, чуть скосив глаза, Лера убедилась, что да, действительно хочет.

– Мы сейчас не можем, – шепотом сказала она и вспыхнула от смущения, – у нас дети в соседней комнате.

– Я дотерплю до ночи, – пообещал ее невообразимый муж, считающий ее красавицей. – Но ты себе цены не знаешь.

– Трудно знать себе цену, когда тебе долгие годы твердят, что ты жирная корова, уродка, образина и черт знает кто еще, – призналась Лера. – Я совсем в себя верить перестала. Он во мне все убил, кроме жутких комплексов. Мне иногда кажется, что у меня внутри прячется сонм чудовищ. И все они кричат, рычат, вопят, кусают и когда-нибудь сожрут меня изнутри.

– Ты очень красивая, чувственная и уникальная женщина, – Олег притянул ее к себе, и она спрятала свое пылающее лицо у него на груди. – И у тебя женственная соблазнительная фигура, которую можно бесконечно гладить, ощущая под пальцами шелковистую прохладную кожу. – Он засунул руку ей в вырез домашней кофточки и пошевелил пальцами, пытаясь поймать сосок. Лера выгнулась дугой от моментально пронзившего ее удовольствия. Он довольно засмеялся.

– А Игорь всегда говорил, что я фригидная, – задумчиво сказала она, размышляя о том, нельзя ли забаррикадироваться от Степки с Антошкой изнутри, чтобы не ждать до ночи, и ужасаясь собственному бесстыдству.

– Твой Игорь – просто больной, – авторитетно заявил Олег, уже двумя руками залезая к ней под кофточку. – Он тебя бил?

– Один раз ударил. После этого я и сказала ему, что развожусь. В тот раз я изменила своему правилу не тревожить бабулю. Убежала к ней в слезах, и она мне сказала, что больше я к нему не вернусь, потому что уважающая себя женщина не может жить со скотом. Уважать я себя к тому моменту уже не уважала, но так боялась Игоря, что действительно решила уйти. Получилось почти через год. И этот год я предпочитаю не вспоминать.

– И не надо. – Голос Олега был нарочито бодр, и Лера видела, что он упорно пытается овладеть собой, то ли из-за ее рассказа, то ли от нереализованного желания срочно лечь с ней в постель. – Ты мне лучше расскажи, откуда в твоем хозяйстве такие красивые морские раковины?

Раковин было десять. Большие, глянцевые, хранящие шум и аромат моря, они отличались изумительной красотой. В своей прошлой, полной горестей жизни Лера любила слушать их успокаивающий голос, нашептывающий, что все обязательно будет хорошо. В последнее время такое утешение ей не требовалось, и она даже как-то подзабыла про раковины.

– Это мне дед дарил, – с готовностью начала рассказывать Лера. – Он очень любил море, каждый год ездил в санаторий, когда с бабулей, когда один. И привозил мне в подарок раковину. То есть дарил не каждый год, конечно. Но частенько.

То есть первую раковину он маме отдал, когда я родилась. Вон ту, розовую. Я ее больше всех люблю. Потом вторую принес, когда мне месяц исполнился. Третью на год подарил.

– Странный подарок для новорожденного ребенка. И для годовалого тоже.

– Ну, я ж тебе говорила, дед очень любил раковины. Он говорил, что в них заключена вся мировая гармония. Но это когда я уже постарше была. А та вот раковина мне на два года подарена, та – на три, вот эта – на пять. – Лера по одной брала тяжелые перламутровые завитки и протягивала Олегу.

– А где на четырехлетие раковина?

– А не было. Только на пять. И следующая – на восемь. Вот эта, видишь, самая большая и тяжелая. Он ее из Крыма привез.

– А потом? – Олег неожиданно для себя заинтересовался морскими подарками. Было в них что-то тревожно-необычное.

– Вот эту он мне на тринадцатилетие преподнес, а вот эта, – голос Леры чуть дрогнул, – эта была последняя, которую он мне подарил. На двадцать один год. И вскоре после этого умер.

– А самую последнюю ты сама покупала? – Олег показал на стоящую с краю совершенную раковину, переливающуюся всеми цветами радуги.

– Нет, эту мне бабуля подарила. В этом году. Сказала, что дед ей наказал, если его не станет, вручить мне в тридцать четыре года.

– Странная закономерность, – нахмурившись, заметил Олег.

– Почему? – удивилась Лера.

– В детстве он тебе их дарил почти каждый год. Потом начались перерывы. После его смерти этот перерыв вообще составил тринадцать лет. – Олег замолчал, словно осененный какой-то мыслью.

– Ты чего? – встревожилась Лера.