Всевидящее око

Должно быть, я произнес что-то в этом роде. В тот момент я обращал на свои слова не больше внимания, чем на действия. Я знал лишь одно: мне нужно добраться до этих сомкнутых пальцев.

Я не стал опять вытаскивать на поверхность все тело, а опустил свою руку в спирт. Хичкок и Маркис не догадывались, зачем я это делаю, пока не услышали хруст насильно разгибаемого большого пальца на левой руке Фрая. Даже плотный спирт не заглушил хруста суставов. Звук был жутковатым. Я почему-то подумал о курице, которой сломали шею.

– Мистер Лэндор! – закричал доктор.

– Что еще вы затеяли? – крикнул мне Хичкок.

Остальные пальцы разжались быстрее. В тишине палаты хрустнуло еще четыре раза… Ладонь мертвеца раскрылась. На ней лежал желтоватый комочек, мокрый и мятый. То был огрызок бумаги.

Когда я вытащил этот огрызок, развернул его и поднес к свету, Хичкок и Маркис встали по обе стороны от меня. Мы вместе читали написанное, и наши губы беззвучно шевелились, как у школяров, силящихся прочесть написанную на доске латинскую фразу.

СК

ТРЕТ Я

НАЗВ

РОС

– Возможно, это нам ничего не даст, – сказал я, сворачивая клочок и опуская его в карман своей рубашки.

Потом я шумно, с присвистом выдохнул и, глядя в глаза ошеломленным Маркису и Хичкоку, добавил:

– Как вы считаете, нужно вернуть пальцы покойного в их первоначальное, согнутое состояние?

За несколько недель моего пребывания в расположении академии бывали моменты, когда мои сопровождающие ненадолго оставляли меня или позволяли отклониться в сторону. И тогда на пару минут невидимые кандалы падали, и в самом сердце Вест-Пойнта я вновь чувствовал себя самим собой. Я ощущал волосы, щекочущие мне уши, слышал хрипы в левом легком и морщился, когда у меня прихватывало левый бок. Но главное, я начинал слышать биение своего сердца… как тогда, когда впервые очутился в кабинете Тайера. Я радовался этому, значит, во мне еще оставалось что-то, непричастное академии. Я смотрел на кадетов и офицеров, думая, что их-то академия поглотила целиком.

А теперь, читатель, вернемся к тому моменту, когда мы с капитаном Хичкоком, оставив доктора Маркиса возиться с пальцами Фрая, отправились к дому полковника Тайера. По пути нам встретился некий профессор Чёрч, имевший к капитану приватный разговор. Они оба отошли в сторону, а я побрел дальше, пока не оказался в саду, окружавшем дом Тайера. Сад был небольшим, но очень милым местечком. Там росли рододендроны и астры; там стояли дубы, увитые розовым плющом. Я закрыл глаза и представил себя в буковом лесу, где вокруг – ни души.

Мысленная прогулка не удалась, ибо в саду я был не один. Сзади послышался чей-то тихий сдавленный шепот:

– Простите, сэр.

Я обернулся и увидел позвавшего меня. Он скрывался за грушевым деревом (эту породу именуют грушей святого Михаила). Встретить здесь кадета было для меня столь же удивительным, как Встретить эльфа или гнома. Хичкок рассказал мне (да я и сам успел увидеть), что по территории академии кадеты всегда передвигаются группами и строем. Строем они ходят на завтрак, обед, ужин; строем маршируют на занятия, на парад и обратно в казармы. Строй для них начинался с самого утра и заканчивался лишь вечером, в тесном пространстве своей комнатки, чтобы завтра начаться снова. Да простит меня читатель, но кадеты казались мне стадом, которое пастухи по частям перегоняли туда, куда нужно. Мысль о том, что какой-то кадет отважился покинуть строй и отправился по своим делам (более важным, чем окунуть пальцы в Гудзон), была для меня столь же невероятной, как мысль о камне, у которого вдруг выросли ноги.

– Простите, сэр, – повторил он. – Вы – Огастас Лэндор?

– Да.

– Разрешите представиться: кадет четвертого класса[26 - Класс кадета обратно пропорционален году его обучения. Таким образом, первогодки (плебеи) являлись кадетами четвертого класса, а кадеты четвертого года обучения – первого.] По[27 - Да, тот самый Эдгар По (1809-1849) – знаменитый американский поэт и романист, основоположник детективного жанра, который весьма непродолжительное время был кадетом Военной академии в Вест-Пойнте.]. К вашим услугам, сэр.

Начнем с того, что он был значительно взрослее своих однокашников. И не столько обликом, сколько поведением. У тех ребят еще белел пушок на розовых щеках. У них были крупные руки крестьян или мастеровых. В сравнении с ним они и вели себя как школяры, до сих пор боящиеся услышать у себя над головой свист учительского хлыста. Но у этого плебея пушок давно сменился щетиной (об этом свидетельствовали следы не слишком умелого обращения с бритвой). Держался он прямо и уверенно. Короче говоря, поведением своим он больше напоминал не кадета, а офицера, находящегося на лечении и решившего прогуляться по больничному саду.

– Здравствуйте, мистер По, – ответил я.

Из-под нелепого вида кожаной шляпы выбивались две пряди гладких черных волос. Его серо-карие глаза были слишком большими для худощавого узкого лица. Зубы кадета были мелкими и очень ровными (мне почему-то представилось ожерелье из таких зубов, украшающее шею вождя племени людоедов). Деликатные, я бы сказал, зубы, вполне подходящие его облику, ибо человек этот отличался крайней худобой. Исключение составлял лишь массивный лоб, который не могла скрыть даже эта шляпа. Лоб его был бледным и выдающимся вперед. Оставалось только гадать, как тощая шея выдерживает тяжесть головы с таким лбом.

– Сэр, если не ошибаюсь, вам поручено раскрыть тайну, окружающую гибель Лероя Фрая, – сказал кадет По.

– Вы правы.

Официального объявления об этом еще не сделали, тем не менее я не видел смысла отрицать сказанное. Услышав мое подтверждение, он почему-то смешался и замолчал.

– Что заставило вас искать встречи со мной? – не выдержав, спросил я.

– Мистер Лэндор, я считаю, что во имя чести академии обязан поделиться с вами некоторыми выводами, к которым я пришел.

– Выводами?

Да. Выводами по l'affaire[28 - Дело (фр.).] о гибели Фрая.

Произнося эти слова, По встряхнул головой. Мне подумалось, что каждый, выражающийся в подобной манере, должен был бы сделать такой жест – небрежно встряхнуть головой.

– Мне будет очень интересно услышать ваши выводы, кадет По.

Он уже раскрыл рот, но тут же закрыл и быстро огляделся по сторонам. Вряд ли ему хотелось убедиться, что нас никто не видит и не подслушивает. Скорее, он хотел удостовериться в моем полном внимании. По вышел из-за дерева, показавшись мне целиком, затем наклонился ко мне (с некоторой долей извинения за фамильярность) и прошептал на ухо:

– Человек, которого вы ищете, является поэтом.

Произнеся эту фразу, кадет четвертого класса По коснулся своей шляпы, отвесил мне глубокий поклон и зашагал прочь. Самое удивительное – он без труда влился в строй проходящих мимо кадетов.

Как правило, большинство своих встреч мы забываем. Только если какой-то человек потом начинает играть определенную роль в нашей жизни, мы стараемся придать особую значимость первой встрече с ним (или с нею) и найти там то, чего не было. Что же касается По, мои впечатления о нем всегда сохраняли яркость. Хотите знать причину? Этого человека отличала непредсказуемость.

Рассказ Гэса Лэндора

6

28 октября

На следующий же день я нарушил зарок трезвости. Началось, как и все великие прегрешения, с благих намерений. Я отправился домой взять кое-что из вещей. Но что, спрашивается, привело меня на ступени питейного заведения Бенни Хейвенса? Не иначе как перст судьбы. Во рту у меня пересохло так, будто я странствовал по пустыне. Да и Конь мой плелся еле-еле, а на заднем дворе у Бенни всегда найдется охапка вкусного сена. И наконец, как человек штатский, я имел полное право пообщаться с другими штатскими.

Но даже когда я открыл дверь «Красного домика» Бенни, у меня и в мыслях не было выпить спиртного. Я просто собирался отведать гречишных оладий, которые мастерски печет жена Бенни, и запить их смесью лимонного сока и воды со льдом. Но Бенни уже готовил другую смесь – свой знаменитый пивной флип. В особую посуду, где находилась смесь пива с яичным белком и пряностями, он погрузил раскаленный утюг. Воздух мгновенно напитался запахом горячего солода. В огонь очага полетели брызги. Как говорится, не успел я и глазом моргнуть, как оказался сидящим возле стойки. Миссис Хейвенс нарезала ломтики жареной индюшки. Бенни неторопливо наливал свежеприготовленный флип в оловянный кувшин. Я вновь почувствовал себя дома.

Справа от меня восседал Джаспер Мейгун, в прошлом – помощник главного редактора «Нью-Йорк ивнинг пост». Как и я, он покинул город, чтобы поправить расшатанное здоровье. Прошло менее пяти лет. Увы, перемена климата не пошла старине Джасперу на пользу. Он наполовину оглох и ослеп и теперь буквально умолял всех подряд, чтобы ему почитали газеты. Подставив правое ухо, он жадно ловил заголовки новостей: «Ярмарка в Мэсоник-холле»… «Отчет о скончавшихся за неделю»… «Рецепт потрясающего сиропа из аралии»…

В углу восседал Эшер Липпард, пастор епископальной церкви и ярый реформатор. Однажды он чуть не утонул, попав в шторм вблизи Мальты. Липпард был одним из учредителей Американского общества поощрения трезвости. Потом реформаторский зуд перенес его на другую стезю. Нынче от его трезвеннических устремлений не осталось и следа. Липпард пил наравне со всеми и относился к выпивке с не меньшей серьезностью, чем священник к помазанию.

За другим столиком расположился Джек де Виндт, завязший в многолетнем судебном разбирательстве. Он пытался доказать, что изобрел пароход раньше Фултона[29 - Роберт Фултон (1765-1815) – американский изобретатель и инженер, построивший в 1807 г. первый в мире пароход «Клермонт».]. Этот человек слыл местной достопримечательностью по двум причинам: за все он расплачивался… русскими копейками и поддерживал только кандидатов, обреченных на проигрыш. Так, в семнадцатом году он сделал ставку на Портера, в двадцать четвертом – на Янга, а в двадцать шестом – на Рочестера. Говорили, что у де Виндта нюх на неудачников. Однако сам он был бодрым и веселым и с удовольствием делился замыслами на будущее. Как только ему удастся отсудить у наследников Фултона свою законную долю, он займется поисками Северо-Западного прохода[30 - Водный путь между Атлантическим и Тихим океанами, пролегающий через моря и проливы Канадского Арктического архипелага и вдоль северного побережья Аляски. Существование такого прохода было доказано лишь в середине XIX в. Впервые он был пройден в 1903-1906 гг. с востока на запад норвежской экспедицией под руководством Р. Амундсена на судне «Йоа» (с тремя зимовками). Однако первый коммерческий рейс состоялся лишь в 1969 г.]. Джек даже подыскивал ездовых собак для своей грядущей экспедиции.

А теперь о самом Бенни – пастыре этих стриженых овечек. Ему к сорока. Ростом он невысок, лицо со старческим ртом и мальчишескими глазами, украшенное гривой вечно сальных волос. Человек с большим чувством собственного достоинства. Хотя ему частенько приходится обслуживать заскорузлых грубых матросов с речных барж или отъявленных бездельников, на нем всегда безупречно накрахмаленная рубашка и галстук-бабочка (правда, это не мешает ему совершенно не следить за своими волосами). Насколько мне известно, Бенни всю жизнь прожил в долине Гудзона, однако в его речи нередко проскальзывают интонации какого-нибудь захолустного уголка. А еще он обожает рассказывать разные истории.

– Лэндор, я не рассказывал вам про папашу Джима Донегана? Нет? Слушайте… Отец его был деревенским могильщиком. Он не только копал могилы, но и готовил покойников к погребению: наряжал в лучшую одежду, какая от них осталась, а мужчинам еще и завязывал галстуки. Мой дружок Джим сам не больно-то умел завязать галстук. Приходилось просить отца. Тот ему говорил: «Ложись на кровать, закрой глаза и скрести на груди руки, иначе у меня ничего не получится». Скажу вам больше, Лэндор. Он и сам мог одеваться только лежа на спине. При этом ему и в голову не приходило хоть раз взглянуть, все ли у него в порядке сзади. Зачем? Разве кому-то важно, есть у покойника складки на заднице или нет?

В заведении Бенни Хейвенса вы не найдете коктейлей, какие подают в изысканных салунах Манхэттена. Здесь в ходу неразбавленное виски и бурбон, ром и пиво. Ну а если кто-то малость перебрал и уже не слишком соображает, его под видом бурбона угостят «шипучкой», приправленной мускатным маслом. Есть у Бенни еще одна особенность, отличающая его от всех остальных. Он и его жена – единственные граждане Соединенных Штатов, которым законом запрещено появляться в расположении академии. Несколько лет назад их поймали на тайных поставках виски кадетам. Об этом они оба рассказывают охотно, как о военном подвиге, и в их голосах звучит нескрываемая гордость.

– По правде говоря, конгресс должен был бы нас наградить за помощь армии, – любит повторять Бенни Хейвенс. – Солдатам выпивка нужна не меньше картечи.

Кадеты вполне солидарны с Бенни, и, когда их обуревает жажда, они самовольно покидают расположение академии и навещают его заведение. А если им, по разным причинам, это не удается, на выручку всегда приходит Пэтси – служанка и подавальщица в «Красном домике». Под покровом темноты она отправляется в Вест-Пойнт с корзинкой, полной заветных бутылок. Кадеты ждут ее визитов не только из-за возможности промочить горло. По их словам, Пэтси – девчонка сговорчивая, не ломается и любит денежки. Добавлю, что пара дюжин кадетов если не влюблены в Пэтси, то очарованы ею (мы дажедэб заклад бились). Кто знает. Пэтси готова болтать о чем угодно, только не о таких вещах. Весьма возможно, она просто входит в роль трактирной служанки, отвечающую распространенному мнению об этом типе женщин. Вот Пэтси и играет эту роль, одновременно глядя на себя как бы издали. Вообще-то я могу поручиться, что Пэтси отдается лишь одному мужчине, а он не из хвастунов.