Пылающий остров

Юноша поспешно спрыгнул с лошади и бросился к Масео, но встретив тусклый, неподвижный взор любимого вождя, понял, что все кончено, и громко зарыдал, упав на грудь человека, которого он любил, как отца.

А доктор Серрано продолжал до конца разыгрывать свою гнусную комедию. Он быстро расстегнул мундир убитого и приложил ухо к его груди. Убедившись, что сердце перестало биться, предатель поднялся на ноги и воскликнул дрожащим, как бы проникнутым скорбью голосом:

– Все кончено!.. Нашего дорогого Масео не стало… Нужно отомстить за него! Идем, Франциско!

Но молодой человек покачал головой и твердо проговорил:

– Я не отойду отсюда ни на шаг и пока жив, никому не позволю дотронуться до тела моего генерала. Не все же трусы. Надеюсь, кто-нибудь явится сюда за телом.

Серрано сделал свое дело и не находил нужным настаивать. Он молча вскочил на лошадь и вскоре скрылся из вида.

После отъезда предателя из рощи выскочил отряд испанских солдат, чтобы убедиться, что вождь инсургентов действительно убит.

Испанцы быстрыми шагами направились к месту, где лежал убитый Масео и стоял с поникшей головой Франциско Гомец. Юноша надеялся, что бежавшие инсургенты возвратятся за трупом своего вождя, и решился ждать их, а в случае надобности – защищать дорогие останки до последней капли крови.

Заметив приближение испанцев, Франциско укрылся за своей лошадью и выстрелил в них из карабина Винчестера, которым были вооружены все офицеры инсургентов.

Вид этого храброго юноши, почти мальчика, готовившегося оспаривать драгоценные останки у многочисленного и хорошо вооруженного отряда имел столько величия и благородства, что офицер, командовавший испанцами, был поражен и крикнул ему:

– Вы можете удалиться! Мы вас пропустим, оставьте только нам труп!

– Ни за что! – с непоколебимой твердостью отвечал Франциско и снова выстрелил в тесно сплоченную массу испанцев.

Один из солдат упал.

– Пли! – скомандовал испанский офицер.

Целый град пуль посыпался на отважного юношу. Лошадь, за которой он стоял, со стоном повалилась на землю.

Франциско обернулся и, удостоверившись, что отряд его не возвращается, тихо прошептал:

– Бедный генерал, я не могу спасти даже твоего тела!

Он лег на землю за трупом лошади и, превозмогая страшную боль в раненой руке, выстрелил в нападавших еще несколько раз.

Между тем испанцы подходили ближе и ближе, продолжая осыпать одинокого защитника трупа Масео градом пуль.

Но вот Франциско выронил карабин и, вытянувшись, остался неподвижен.

Несколько испанских кавалеристов подскакали и нагнулись над телом Масео.

– Да, это действительно Антонио Масео! – воскликнул один из них.

Громкое восклицание удовольствия пробежало по рядам испанцев.

Командующий отрядом отдал трупу инсургентского вождя честь своей саблей и громко сказал:

– Сеньоры! Нашего самого опасного врага не стало. Воздадим же честь его останкам! Он был храбр и великодушен. Мир праху его!

Он сошел с лошади и преклонил колена над телом изменнически убитого врага. Все последовали примеру своего командира. Затем весь отряд вскочил на лошадей и скрылся в чаще пальмовых деревьев.

Тем временем отряд инсургентов доскакал до своего лагеря и сообщил ужасную весть о смерти Масео. Все пришли в отчаяние от этой вести.

– Отомстим за Масео! Смерть испанцам! – раздалось по лагерю, и крик этот разнесся далеко по окрестностям.

Напуганные грозным криком, испанцы поспешили удалиться и соединиться с главными силами своей армии.

Вскоре многочисленная толпа кубинцев окружила тело своего вождя-героя. Устроив на скорую руку носилки, обезумевшие от горя, громко рыдающие инсургенты положили на них тела любимого генерала и его единственного защитника. Покрыв трупы старым кубинским знаменем, во многих местах пробитым испанскими пулями, плачущие инсургенты понесли их в свои горы.

Пока в лагере мятежников царствовали глубокое уныние, печаль и доходившее до исступления отчаяние, испанцы шумно торжествовали свою легкую победу, не делавшую, однако, чести хваленой кастильской доблести.

Во всей Испании, куда немедленно была сообщена по телеграфу знаменательная новость, смерть Антонио Масео была встречена с шумной, нескрываемой радостью, точно это событие предвещало новую эру счастья целой страны.

Правительству посыпались сочувствия, армии – поздравления; устраивались банкеты, гулянья, вывешивались флаги, делались иллюминации…

Общество было уверено, что со смертью Антонио Масео «пылающий остров» сразу будет умиротворен и все пойдет по-старому. Ни у кого не оставалось и тени сомнения, что Куба, наконец, побеждена.

Слово «победа» передавалось от одного к другому и распевалось на всевозможные лады. Сыпались награды, повышения…

Но вскоре ликовавшие должны были убедиться, что радость их преждевременна. Кубинцы, похоронив своего героя и оплакав его преждевременную кончину, с новой энергией взялись за дело.

Война разгорелась с прежней силой.

Глава XXVI

Пронизанная десятком пуль, Долорес упала мертвой среди клубов дыма.

Не успели нападающие издать крик торжества, как вдруг раздался грохот, сопровождаемый густым белым облаком дыма; когда этот дым рассеялся, перепуганные, оглушенные и ошеломленные испанцы увидели, что человек тридцать из их отряда бьются на земле в предсмертных судорогах.

Вслед за этим выстрелом раздался второй, затем третий, четвертый и так далее, один за другим, безостановочно. Снаряды со свистом и треском так и сыпались, производя страшные опустошения в рядах испанцев, скучившихся в капище, точь-в-точь как были скучены там «водуисты», атакованные кубинцами.

Но где же однако находилось таинственное орудие, изрыгавшее с такой страшной силой смерть? Нигде не было видно ни одного человека, и звуки выстрелов как будто исходили сверху. Не с неба же, в самом деле, сыпались эти ужасные снаряды!

Оставшиеся в живых, точно стадо животных, объятое паническим ужасом, с дикими воплями бросились бежать, куда глаза глядят. Наиболее суеверные даже вообразили, что это месть «воду» за поругание его святыни.

Но вот один из бегущих нечаянно взглянул вверх и увидел над своей головой величественно реявший в воздухе аэростат, напоминавший гигантского альбатроса, распустившего крылья и почти неподвижно парящего в воздухе.

– Воздушный шар! Воздушный шар! – крикнул один солдат. – Ах, они, проклятые, даже шар себе завели!

«Проклятыми» он называл, конечно, кубинских патриотов, флаг которых развевался на переднем конце аэростата, походившего своей удлиненной формой на веретено.

Хотя то, что сначала было принято за сверхъестественное, оказалось совсем обыкновенным, тем не менее оно оставалось страшным; бежать и укрыться от воздушной машины, с которой сыпались такие страшные снаряды, не было никакой возможности.

Но солдаты все-таки бежали, не слушая ни команды, ни угроз, ни просьб своих начальников, – бежали сломя голову, сшибая с ног, давя и топча друг друга. Они бросали оружие, знамена, значки и, руководясь одним слепым инстинктом самосохранения, думали только о собственном спасении.

Между тем аэростат, снабженный, очевидно, сильнодействующим, остроумно придуманным приспособлением, стал быстро спускаться вниз.

Он с каждой секундой увеличивался и бросал на капище огромную черную тень, заслонявшую даже лучи солнца.