Из Парижа в Бразилию по суше

– Ну что ж, сжигаю свои корабли!

– И тем самым спасаешь себя от морской болезни? – обыграл слова Жака Жюльен. – Чтобы осуществить задуманный мною план?

– Какой именно?

– А это пусть станет для тебя сюрпризом! – ответил Жюльен, а про себя подумал: «Ты называешь экватор и Камчатку, словно речь идет о прогулке в Аньер[12 - Аньер, или Аньер-на-Сене – город в окрестностях Парижа.]. Ну что ж, на Камчатке ты побываешь. И еще во многих других местах! Я буду не я, если не заставлю тебя добраться до Бразилии по суше!»

Глава 4

Дружба Жака Арно и Жюльена де Клене началась еще в школьные годы. Жюльен осиротел в двенадцать лет, и опекун поспешно поместил его в коллеж Святой Варвары, чтобы без помех управляться с солидным капиталом своего подопечного. В интернате мальчик был лишен всего – и встреч с родственниками в большой гостиной, и редких долгожданных прогулок за стенами учебного заведения, и даже каникул, проведенных под родимым кровом. Всякий раз, когда веселый рой воспитанников коллежа разлетался по своим домам, маленький миллионер, более несчастный, чем остальные, вместе взятые, оставался в интернате с детьми из Бразилии, Египта и Румынии, которые за сравнительно короткие каникулы просто не успели бы добраться до родины и вернуться назад.

Лишенный тепла семейного очага, не представляя себе, что такое домашнее обучение, Жюльен, однако, не стал лентяем, как многие его сверстники. Наоборот, упорно, со всем пылом юного, жаждущего знаний интеллекта овладевал он науками и прослыл блестящим учеником.

Шел уже третий год пребывания Жюльена в коллеже Святой Варвары, когда однажды после каникул он заметил в толпе растерянных, неловких новичков высокого, краснощекого, нескладного и, судя по всему, насмерть перепуганного увальня. Деревенские манеры и свойственный жителям Турени акцент заранее предполагали, что скоро этот недотепа станет жертвой боевой группировки, державшейся всегда во дворе особняком: задиры то обсуждали скачки на ипподроме, то делились новостями из жизни какого-нибудь известного артиста, – короче, готовя себя к высшему свету, набирались друг от друга массы бесценных сведений, без коих нечего и соваться в парижскую жизнь.

Сим бедолагой и был Жак Арно. Непосредственный, не знакомый с условностями, он уже в силу одного этого становился объектом издевательства со стороны подростков, озлобленных, словно маленькие, измученные возрастными недугами старички. Решив, что простак превосходно подходит к роли мальчика для битья, юные истязатели, изощряясь, старались как можно больнее уколоть беззащитного паренька хлесткими эпиграммами весьма сомнительного вкуса, передававшимися из класса в класс как заразная болезнь. Однако Жак был совершенно равнодушен к едким насмешкам, по-видимому, не вполне понимая их суть.

Стараясь вывести Жака из себя, шалунишки становились все беспощаднее и творили над ним жестокие проказы, к счастью, теперь позабытые в наших школах. А бедный мальчик, затаившись в углу, как побитая собачонка, заливался горючими слезами.

– А ну, хватит! – раздался как-то раз, когда сорванцы снова напали на мальчугана, громкий решительный возглас, и на мучителей обрушился град мастерски нацеленных ударов – и ногами и кулаками. И уж не сосчитать подбитых глаз, рассеченных губ, окровавленных носов. – А ну, смелей! – прозвучал тот же голос. – Делай как я! Бей! Сильней! Еще! Еще!

Жак, сильный от природы, расхрабрился, ощутив поддержку, и принялся наносить не очень ловкие, но весьма чувствительные удары, пока наконец с помощью нежданного защитника, которым оказался Жюльен де Клене, не обратил противника в постыдное бегство.

Отважного защитника, крепкого, отличавшегося бесстрашием, побаивались. И в то же время завидовали ему, поскольку он был богат, и восхищались им, как первым учеником. В общем, во дворе, где прогуливались средние классы, он пользовался довольно высоким авторитетом. И одного его вмешательства в драку было достаточно, чтобы Жака навсегда оставили в покое.

– Чего ты плачешь? – бросил Жюльен с грубоватой нежностью.

– Больно…

– При мне можешь поплакать, но нельзя, чтобы и они видели твои слезы. Тебе обидно, да? Ничего, это пройдет. Если хочешь, давай дружить, и тогда никто тебя больше не тронет. Они все трусы, и стоит только показать им зубы, как сразу же поджимают хвосты.

Жак проникся к Жюльену безграничной симпатией, как случается с бесхитростными душами, встречающими доброго человека. Со своей стороны и Жюльен привязался к нему: обычно ведь любишь того, кого опекаешь.

К ближайшим каникулам Жак приготовил для Жюльена замечательный сюрприз. Впервые распрощавшись на два месяца со стенами коллежа, Жюльен отправился в гости к мадам Арно, в очаровательный уютный домик, расположенный в Монлуи, на левом берегу Луары, в самом сердце Турени. Описать восторг, который охватил сироту, когда он оказался в домашней обстановке, просто невозможно, да, наверное, в том и нет особой нужды. С этого времени для мальчика началась новая, богатая впечатлениями жизнь, и им овладела неодолимая тяга к свободе.

Шли годы. Жюльену доставались лавры за лаврами, Жака награждали похвальными листами за сочинение или стихи на латинском. По окончании коллежа оба друга получили дипломы бакалавра: Жюльен – с отметкой «отлично», Жак – «удовлетворительно», но на большее он и не претендовал.

Жюльен, вступив в восемнадцать лет в права наследования, смог самостоятельно распоряжаться фантастическим богатством. Глубокое презрение, которое он питал к легкомысленным соученикам, довольно на них насмотревшись, предохранило его от ошибок, столь свойственных молодым людям, бросающимся безрассудно в водоворот парижской жизни. Высоко ценя свободу и словно опасаясь, что его вновь заключат в тесные стены коллежа, он отправился в странствие по пяти частям света.

Сначала им двигала исключительно любознательность, желание повидать другие земли и другие народы. Но затем юношей овладела и страсть исследователя. И скитания в трудно доступных краях, сопряженные с научным поиском, позволили Жюльену занять почетное место среди путешественников, которыми по праву гордится Франция. В Гуаякиле[13 - Гуаякиль – город в Эквадоре.] его настигла печальная весть о смерти мадам Арно, которую он оплакивал, как родную мать.

Время от времени, неожиданно, как метеор, Жюльен возвращался ненадолго во Францию, обнимал Жака, выступал на конференциях, писал отчеты для научных обществ, пожимал дружески протянутые руки и снова устремлялся в неведомые дали.

Что же касается образа жизни Жака, то читатель уже получил достаточно полное представление о нем из письма американского дядюшки.

Когда началась описываемая история, друзьям было по тридцать пять лет. Жюльен де Клене, среднего роста, блондин, как и положено сынам Галлии, сохранил стройность двадцатилетнего юноши. Широкий в плечах, узкий в бедрах, он был бесстрашным и выносливым путешественником, не ведавшим ни усталости, ни болезней. Человек придирчивый нашел бы, что у Жюльена слишком правильные и безукоризненные черты лица. Действительно, безупречной формы орлиный нос, пухлые губы и белокурая, аккуратно подстриженная бородка могли бы позволить нам отнести его в разряд салонных красавчиков, если бы не темный загар и настойчивый, внимательный и жесткий, чуть ли не суровый, взгляд исследователя-землепроходца, готового в любой миг отразить нападение хищника или бандита.

Жак, напротив, был сутулым брюнетом с наметившейся лысиной, пухленькими руками, выпиравшим брюшком и приветливой улыбкой на несколько оплывшей физиономии.

Теперь, познакомив читателя с героями, продолжим наш рассказ.

Жак, не привыкший к спиртному, во время роскошной трапезы по рекомендации друга отведал восхитительное бургундское, а затем и несколько рюмочек ликера, услужливо подвинутых к нему Жюльеном, преследовавшим определенную цель. Последствия такой хитрости не замедлили сказаться: Жак разрумянился, развеселился, глаза его горели, и все уже представлялось ему в совершенно ином свете.

– Подумаешь, отставка! – беспечно изрек он, закинув ногу на ногу. – Раз ты считаешь, что так надо…

Официант принес бумагу, чернила и ручку.

– Я предпочел бы бумагу получше. Чтобы выглядело солиднее, – произнес Жак.

– И так сойдет!

– И что же напишу я уважаемому префекту? Я в этом ничего не понимаю. Есть, наверное, какая-то форма. Излагать ли ему причины?

– Зачем! Заверши уведомление об уходе с работы формулой вежливости и подпиши.

– Но объяснение мотивов было бы знаком уважения не только к начальнику, но и к моим коллегам.

– Делай как знаешь.

Жак устроился поудобнее.

– Так вот: «Имею честь, господин префект, объявить вам о своей отставке… Примите, господин префект, заверения в моих почтительных чувствах».

– Да что ты распинаешься в своей почтительности! К чему этот стиль примерного секретаря?

– Милый мой, – серьезно ответил Жак, – когда мне приходилось раньше писать начальству, я всегда кончал заверениями в том, что рад ему служить… Теперь же действительно я могу писать по-другому. Миллионер, отправляющийся путешествовать, – это уже не канцелярская крыса!

– Вот как?

– Я предпочел бы бумагу получше. Чтобы выглядело солиднее

– Да, друг мой, с прежним Жаком покончено, пора в путь! Я чувствую, что преобразился и способен теперь, Бог мне судья, отправиться хоть на Луну.

– Ну, он дошел! – шепнул сам себе Жюльен. – Воспользуемся же с толком его настроением: куй железо, пока горячо! – И затем обратился к другу: – Ну что ж, пошли!

– Куда?

– Вручать заявление.

– А потом?

– Я займусь покупками, а ты мне поможешь.

– Идет!

Жюльен нанял кучера, красовавшегося в белой фуражке, и тот в предвкушении хороших чаевых помчал двух друзей через весь город. Когда дилижанс остановился вскоре у дверей правительственного учреждения, Жак, задремавший было после богатого пиршества, открыл глаза и был несказанно удивлен, увидев здание с охраной перед ним.

– Мне мерещится? – произнес он в недоумении. – Постой, это же не моя контора! Ты ошибся! Ко мне надо ехать до Люксембургского сада!