Старомодная девушка

– На улице такой дождь, что выйти нельзя. А дома все такие сегдитые, что со мной не хотят иггать, – ответила сидящая на ступеньках Мод, когда Полли спросила, почему она так свирепо и громко воет.

– Ладно, давай поиграю с тобой, – вызвалась Полли. – Только, пожалуйста, замолчи, а то маму разбудишь. Ну, во что мы играем?

– Не знаю, – буркнула ее маленькая собеседница. – Мне все надоело. И иггушки мои все сломаны, кгоме Клагы, – дернула она за ногу свою французскую куклу, которую небрежно держала вниз головой.

– А я вот как раз собираюсь сейчас шить одежду для куклы своей младшей сестры, – весело объявила Полли. – Хочешь пойти посмотреть? – Она надеялась развлечь Мод и одновременно закончить работу.

– Не хочу! – топнула ногой та. – Потому что тогда эта кукла будет выглядеть лучше, чем моя Клага. С нее ведь нельзя снять одежду, а Том ею недавно иггал как мячиком во двоге и всю испачкал.

– Давай тогда срежем ее одежду, и я тебе покажу, как сшить новую, которую ты с нее сможешь снимать и опять надевать, – нашла выход Полли.

– Давай, – тут же повеселело лицо у Мод. – Гезать я очень люблю.

Обе, расположившись в пустой столовой, принялись за работу, и чуть позже зашедшая сюда Фанни стала свидетельницей крайне забавной сцены: Мод, заливисто хохоча над лишенной шикарного парижского платья Кларой, заставляла ее выделывать на столе залихватские танцевальные па.

– Ну ладно еще она, – поморщилась Фан. – Но тебе-то, Полли, должно быть стыдно играть в куклы. Я вот до них давно уже не дотрагиваюсь.

– Вот уж совсем не стыдно, – ответила ей с улыбкой подруга. – Смотри, как развеселилась Мод. И сестре своей я доставлю огромное удовольствие тем, что сошью для ее куклы. Гораздо, по-моему, интереснее, чем прихорашиваться по десяти раз в день или тратить время на чтение глупых, пустых романов.

И Полли снова сосредоточилась на своем рукоделии.

С Фанни они ранним утром немного поконфликтовали. Поводом послужила прическа гостьи, которую Фан порывалась сделать такой же, как у своих подруг, на что Полли категорически не согласилась, а Фан из-за этого разозлилась.

Теперь ей уже было неловко за свою вспыльчивость, к тому же сделалось скучно в одиночестве, и она виновато произнесла:

– Ладно, милая, не сердись. Лучше пойдем займемся чем-нибудь интересным.

– Не могу. Я уже занята, – сосредоточенно работала иголкой Полли.

– Ты всегда чем-нибудь занята! Ни разу еще такой девочки не видала! – воскликнула с возмущением Фан. – И как ты всегда умудряешься не скучать? – с любопытством воззрилась она на подругу, которая уже надевала на куклу красивое шерстяное платье.

– Потому что мне всегда есть чем заняться. Только не думай, что я иногда не люблю, как ты, полежать на диване с книжкой в руках или попросту отдохнуть и о чем-то спокойно подумать. Лучше скажи, как считаешь, к этому платью лучше подойдет фартук из белого муслина или из черного шелка? – спросила Полли, с удовольствием глядя на результат своего труда.

– Белый муслиновый, – убежденно проговорила Фан. – С кармашками и красными и голубыми бантами. Сейчас я тебе покажу.

И, внезапно забыв о презрительном отношении к куклам, которое совсем недавно настолько категорически высказала, Фанни уселась за стол и взялась за шитье не менее увлеченно, чем две остальные девочки.

Скучного дня с затяжным противным дождем будто и не бывало. Время в столовой для девочек полетело быстро и весело. В их пальцах мелькали иголки с нитками, в унисон с шитьем лилась беседа, для которой они находили всё новые темы.

– Шейте, шейте, мои дорогие, – поглядела на них с улыбкой заглянувшая в столовую бабушка. – Куклы такие славные компаньонки. И шить для них просто дивное удовольствие. Только, Мод, делай стежки поменьше. А ты, Фан, потщательнее обметывай петли. И кроить следует поточнее, – перевела она взгляд на Полли. – Иначе ведь изведешь понапрасну ткань. Давайте-ка так: та из вас, кто лучше всех справится, получит в награду кусок белого шелка на кукольный капор.

И Фанни, услыхав это, вдруг начала работать с таким азартом и рвением, что удостоилась приза. Ведь она шила только свое, а Полли вынуждена была постоянно отвлекаться на Мод, которой показывала то одно, то другое. Зато мистер Шоу, залюбовавшись тремя сияющими лицами за столом, сказал:

– Вот это Полли! Какое устроила яркое солнце в ненастный день!

– Ну что вы, сэр, – зарделась от похвалы девочка. – Я всего-навсего помогла Мод сделать новое платье для куклы.

И она действительно так считала. Просто ведь существуют вроде бы маленькие и совсем незначительные задачи, за которые тем не менее надо кому-то взяться, и тот, кто первый решился на это, развеет хмурь и ненастье. Немного бескорыстия, доброты и отзывчивости, и глядь – тучи, застлавшие горизонт, рассеялись, и вас овевает теплый ласковый свет даже в плохие и не сулящие радости дни. А ведь таких дней никому из нас не избежать.

Этот свет щедро и бескорыстно изливают на своих чад любящие матери. И его в избытке было дома у Полли, где все с такой чуткостью относились друг к другу. А вот в семье Шоу его не хватало. И, удивляясь, насколько каждый живет здесь сам по себе, лишенный участия и теплоты остальных, Полли старалась сама проявлять к ним участие. Забота ее была ненавязчива, но именно этим и располагала, и в какой-то момент обитатели холодноватого дома Шоу вдруг начали чувствовать, каждый по-своему, что она им просто необходима.

Даже вечно занятый чем-нибудь мистер Шоу делался с каждым днем все добрее и внимательнее к юной гостье. Он сам не уловил, с какого момента она вдруг начала по утрам выходить на улицу вместе с ним, настолько естественными и ненавязчивыми стали их прогулки. Пока мистер Шоу деловито следовал сквозь парк на работу, Полли развлекала его веселой беседой, а на прощание непременно с улыбкой желала ему хорошего дня. И вскорости мистер Шоу, поначалу вообще едва замечавший ее присутствие, вдруг поймал себя на ощущении, что чего-то не хватает, когда она в силу каких-нибудь обстоятельств не могла составить утром ему компанию.

Возвращаясь теперь домой, он видел в окне головку с коричневыми кудряшками, в передней находил заботливо приготовленные для него тапочки, а в гостиной – газету, лежащую именно на том месте, где нужно, и саму Полли, готовую о нем позаботиться.

«Как мне хотелось бы, чтобы Фанни была на нее похожа», – думал все чаще глава семьи Шоу, украдкой наблюдая за девочками из-за развернутой газеты, когда им казалось, что он, поглощенный какими-то политическими или экономическими новостями, вовсе не замечает их присутствия. И с этой мыслью его начинало охватывать чувство чего-то почти безвозвратно упущенного. Ибо за кучей заботивших его дел у него не нашлось сил и времени с теплотой и отзывчивостью относиться к детям. А чувства такие должны идти с двух сторон, источник их быстро пересыхает, если постоянно наталкивается на равнодушие.

Полли своим отношением разбудила в мистере Шоу желание изменить атмосферу в семье, но он совершенно не знал, как это сделать, с чего начать, смогут ли дети увидеть в нем что-то иное, кроме замкнутого в себе и безучастного к окружающим субъекта, к которому никто из них не обращался без крайней надобности.

И вот вскорости в этой преграде, столь опрометчиво возведенной им между собой и детьми, появилась первая брешь. Это произошло как-то вечером, когда девочки перед сном пожелали всем спокойной ночи и Полли поцеловала бабушку.

– Ну ты прямо как ребенок, – фыркнула Фанни. – Знаешь ли, мы уже слишком взрослые для подобных нежностей.

– А мне не кажется, что для этого можно когда-нибудь стать слишком взрослой, если кого-то любишь, – ответила гостья.

– И ты совершенно права, дорогая! – воскликнул вдруг с такой пылкостью находившийся здесь же глава семейства, что Фанни в совершеннейшем изумлении пробормотала:

– А мне казалось, тебе такое совсем не нравится, папа.

– Нет, дорогая, мне очень нравится, – простер к ней руки отец, и она, мигом забыв, что подобные нежности взрослым девушкам не пристали, запечатлела у него на щеке поцелуй.

Миссис Шоу в свойственной ей манере тоже была привязана к Полли. Кто еще, кроме этой девочки, мог в периоды частых ее недомоганий так весело и с такой заботой откликаться на ее раздраженный зов и исполнять множество ее требований и поручений. Полли часами читала ей вслух, занимала ее разговором и по первому требованию отыскивала одну из ее бесчисленных шалей, которые та меняла по многу раз в день.

Ну и конечно же, бабушка души не чаяла в гостье. Ведь Полли не просто наносила ей визиты вежливости, а с удовольствием проводила время в ее старомодных комнатах, осваивая искусство самого разнообразного рукоделия или просто наслаждаясь беседой с ней. Пожилая леди впервые за много последних лет вновь начала ощущать себя нужной и интересной кому-то, а с этим жизнь ее обрела давно утраченную насыщенность.

С Томом все складывалось сложнее. То он вел себя с Полли очень по-доброму, то вдруг принимался дразнить ее и пугать, и ей было всегда неясно, что за причина превращает этого мальчика из ее друга, с которым так хорошо и весело проводить время, в подлинное стихийное бедствие. Порой спокойная полоса длилась достаточно долго, и Полли уже готова была подумать, что он стал другим, но потом он снова принимался за свое. Какое-то время спустя она просто махнула рукой на все его выверты, однако по-прежнему оставалась к нему участливой, ибо попросту не могла поступать по-другому, если видела, что способна кому-то помочь.

– Что это с тобой? Урок слишком трудный? – осведомилась она как-то вечером, покосившись на ту часть стола, где сидел мрачный Том, окруженный потрепанными учебниками.

В глазах у него застыли уныние и растерянность, и он с такой силой сжимал себе голову, вздыбив пальцами и без того вечно взъерошенную шевелюру, будто боялся, как бы без этой страховки она не лопнула от неимоверного напряжения.

– Слишком трудный? – взвыл в ответ он. – Да мне какое дело до этих древних карфагенян! Регул был, конечно, славный полководец, но он у меня уже в печенках сидит! – И Том врезал в сердцах кулаком по хрестоматии Харкнесса для чтения на уроках латинского языка.

– А мне латынь нравится, – улыбнулась Полли. – Я с удовольствием занималась ею вместе с Джимом. Покажи-ка, что там у тебя за текст. Вдруг я сумею помочь тебе, – предложила она после того, как Том, промокнув платком распаренное лицо, освежил себя щедрой порцией арахиса.

– Ты? Да девчонки вообще ничего в латыни не смыслят, – бросил презрительно Том.

Полли давно успела привыкнуть к подобному проявлению благодарности и признательности с его стороны, а потому, ничуть не обидевшись, глянула на замызганную страницу латинского текста, посредине которого Том застрял, и так хорошо начала читать его, что пораженный мальчик, забыв об орехах, уставился на нее и с изумлением слушал, пока она не умолкла.

Восхищение, впрочем, недолго владело им, и в следующий момент он, буравя ее исполненным подозрения взглядом, изрек:

– Знаем мы эти ваши девчачьи хитрости. Специально ведь подготовилась загодя, чтобы пустить пыль в глаза. Только меня не надуешь, мэм. Перелистни-ка с дюжину страниц и снова попробуй мне почитать. Вот тогда-то я посмотрю, как ты ловко справляешься с латынью.

Полли послушно перевернула страницы и вновь принялась читать даже более гладко, чем в первый раз.

– Не пытайся меня подловить, Том, – засмеялась она, завершив фрагмент. – Я эту книгу давно уже одолела.

– И откуда ты столько всего знаешь? – снова впал в изумление он.