Хорошие жены
«Она пытается полюбить политику ради меня, так что я постараюсь полюбить её шляпки, это будет вежливо, – подумал Джон Справедливый и добавил вслух: – Очень красиво. Это то, что называется чепцом для завтрака?»
«Милый, это же шляпка! Моя самая лучшая шляпка для посещения концертов и театров».
«Прошу прощения, она такая маленькая, что я, естественно, принял эту шляпку за одну из тех невесомых вещиц, которые ты иногда носишь. Как она надевается?»
«Эти кружевные ленточки застёгиваются под подбородком с помощью бутона розы, вот так». И Мэг проиллюстрировала это, надев шляпку и посмотрев на него с видом спокойного удовлетворения, что было неотразимо.
«Восхитительная шляпка, но я предпочитаю лицо под ней, потому что оно снова выглядит молодым и счастливым». И Джон поцеловал это улыбающееся лицо, сильно смяв бутон розы под подбородком.
«Я рада, что тебе нравится, и я хочу, чтобы ты сводил меня на один из новых концертов как-нибудь вечером. Мне действительно нужна музыка, она создаст мне настроение. Ты согласен?»
«Конечно, я сделаю это от всей души, мы сходим на концерт и везде, куда тебе будет угодно. Ты так долго сидела взаперти, что это принесёт тебе исключительную пользу, и мне самому будет это интересно, кроме всего прочего. Как это пришло тебе в голову, маленькая мамочка?»
«Ну, на днях я говорила с мамой и поделилась с ней тем, как я нервничала, злилась и была не в духе, и она сказала, что мне нужны перемены и поменьше тревог, так что Ханна поможет мне с детьми, а я приведу в порядок дом, и буду время от времени немного развлекаться, просто чтобы не превратиться в беспокойную, разбитую старую женщину раньше времени. Это всего лишь эксперимент, Джон, и я хочу попробовать его провести как ради тебя, так и ради себя, потому что в последнее время я позорно пренебрегала тобой, и я собираюсь сделать дом таким, каким он был раньше, если получится. Надеюсь, ты не возражаешь?»
Неважно, что сказал на это Джон или как мало шансов было у маленькой шляпки на спасение от полного разрушения. Всё, что нам нужно знать, – это то, что Джон, похоже, не возражал, судя по изменениям, которые стали постепенно происходить в доме и его обитателях. Всё, конечно же, не превратилось в рай на земле, но всем стало лучше благодаря новой системе разделения труда. Дети процветали под отцовским началом, ибо педантичный, непоколебимый Джон привнёс порядок и послушание в Детское Царство, в то время как Мэг пришла в себя и успокоила нервы разнообразной физической активностью, небольшими удовольствиями и долгими доверительными беседами со своим благоразумным мужем. Дом снова стал уютным, и Джону не хотелось покидать его, если только он не брал с собой Мэг. Теперь сами Скотты заходили к Брукам и находили маленький домик весёлым местом, полным счастья, довольства и семейной любви. Даже Салли Моффатт любила здесь бывать. «Здесь всегда так тихо и приятно, это положительно на меня влияет, Мэг», – говорила она, задумчиво озираясь вокруг, как будто пытаясь раскрыть, в чём очарование этого места, которое она могла бы придать своему большому дому, полному великолепного одиночества, потому что там не было буйных, жизнерадостных младенцев, и Нед жил в своём собственном мире, где для неё не было места.
Это семейное счастье Джон и Мэг обрели не сразу, но они подобрали к нему ключ, и каждый год совместной жизни учил их, как им пользоваться, чтобы открыть сокровищницы настоящей любви к дому и взаимопомощи, которыми могут обладать самые бедные люди, а самые богатые не могут купить. Это своего рода долгий ящик, в который молодые жены и матери могут согласиться попасть, ища там защиты от треволнений и мирской суеты, находя верных друзей в маленьких сыновьях и дочерях, которые крепко держатся за них; не боясь горя, бедности или старости, в ясную погоду и ненастье идя бок о бок с верным другом, который в истинном смысле старого доброго саксонского слова является «главой семьи[78]», узнав, как узнала Мэг, что самое счастливое царство женщины – это её дом, её высшая честь – искусство править им не как королева, а как мудрая жена и мать.
Глава 16. Ленивый Лоуренс
Лори поехал в Ниццу, намереваясь пробыть там неделю, а остался на месяц. Он устал от одиноких скитаний, и привычное присутствие Эми, казалось, придавало домашнее очарование заграничным сценам, в которых она принимала участие. Он немного скучал по «ласкам», которые раньше получал дома, и снова наслаждался их вкусом, потому что никакое внимание, каким бы лестным оно ни было, со стороны незнакомых людей, и вполовину не было таким приятным, как сестринское обожание девочек Марч. Эми никогда не «ласкала» его так, как её сёстры, но сейчас она была очень рада его видеть и крепко держалась за него, чувствуя, что он – член дорогой ей семьи, по которой она тосковала больше, чем хотела бы в этом признаться. Они, конечно, находили утешение друг в друге и много времени проводили вместе, катаясь верхом, гуляя, танцуя на балах или бездельничая, потому что в Ницце никто не может быть особенно трудолюбив во время весёлого сезона. Но, развлекаясь, по-видимому, самым беззаботным образом, они полусознательно делали открытия и формировали мнение друг о друге. Эми ежедневно росла в глазах своего приятеля, а он в её глазах падал, и каждый интуитивно узнал правду ещё до того, как было произнесено хоть слово об этом. Эми старалась угодить Лори, что ей удавалось, потому что она была благодарна ему за многочисленные удовольствия, которые он ей доставлял, и платила ему теми небольшими услугами, которые истинные женщины умеют оказывать с неописуемым очарованием. Лори не прилагал никаких усилий, а просто позволял себе плыть по течению как можно более комфортно, стараясь забыть о своей любви, думая, что все окружающие женщины просто обязаны сказать ему доброе слово, потому что одна из них была с ним холодна. Ему не стоило никакого труда быть щедрым, и он отдал бы Эми все безделушки в Ницце, если бы она согласилась их принять, но в то же время он чувствовал, что не может изменить мнение, которое она о нём сформировала, и слегка побаивался проницательных голубых глаз, которые, казалось, смотрели на него с таким отчасти печальным, отчасти презрительным удивлением.
«Все уехали на день в Монако. Я предпочла остаться дома и написать письма. Я уже закончила и еду в Вальрозу рисовать, а ты поедешь со мной?» – спросила Эми, встретив Лори в один прекрасный день, когда он, как обычно, забрёл к ней около полудня.
«Ну да, но не слишком ли жарко для такой долгой прогулки?» – медленно ответил он, потому что затенённая гостиная выглядела привлекательно после яркого света снаружи.
«Я собираюсь взять маленький экипаж, Батист будет править, так что тебе ничего не придётся делать, кроме как держать зонтик и беречь свои перчатки», – ответила Эми, бросив саркастический взгляд на безупречные лайковые перчатки, которые были слабостью Лори.
«Тогда я с удовольствием поеду». И он протянул руку за её эскизником. Но она сунула его под мышку с едким:
«Не утруждайся. Мне это не составит труда, а вот тебе, кажется, такое не по зубам».
Лори поднял брови и лениво последовал за ней, когда она бегом сбежала вниз, но, сев в экипаж, он сам взял поводья, и маленькому Батисту не оставалось ничего, кроме как скрестить руки у себя на груди и заснуть на своих козлах.
Эти двое никогда не ссорились. Эми была слишком хорошо воспитана, а Лори теперь стал слишком ленив, поэтому через минуту он с вопросительным видом заглянул под поля её шляпы. Она ответила ему улыбкой, и они поехали дальше в самом дружеском расположении духа. Это была прекрасная поездка по извилистым дорогам, богатым живописными пейзажами, которые радуют глаза, восприимчивые к красоте. Здесь – древний монастырь, откуда до них доносится торжественное пение монахов. Там – пастух в деревянных башмаках, коротких брюках, остроконечной шляпе и грубой куртке, перекинутой через плечо, – он играет на дудке, сидя на камне, в то время как его козы скачут среди камней или лежат у его ног. Мимо проходят кроткие ослы мышиного цвета, нагруженные корзинами со свежескошенной травой, везущие хорошенькую девушку в капоре, которая едет верхом между зелёными снопами сена, или старушку, попутно прядущую на прялке. Смуглые дети с добрыми глазами выбегают из причудливых каменных лачуг, чтобы предложить проезжающим букеты цветов или гроздья апельсинов прямо на ветках. Искривлённые оливковые деревья покрывают холмы своей серо-зелёной листвой, в садах висят золотистые плоды, а большие алые анемоны окаймляют обочину дороги, в то время как за зелёными склонами и скалистыми вершинами на фоне голубого итальянского неба возвышаются островерхие белые Приморские Альпы.
Вальроза вполне заслужила своё название, потому что в этом климате вечного лета розы цветут повсюду. Они нависают над аркой, протискиваются между прутьями больших ворот, нежно приветствуя прохожих, и выстраиваются вдоль аллеи, петляющей между лимонными деревьями и пушистыми пальмами, в сторону виллы на холме. Каждый тенистый уголок, где скамьи располагают к тому, чтобы присесть и отдохнуть, полон цветов, в каждом прохладном гроте – мраморная нимфа, улыбающаяся из-за вуали цветов, и в каждом фонтане отражаются алые, белые или бледно-розовые цветы роз, склоняющиеся к воде, чтобы улыбнуться своей собственной красоте. Розы покрывают стены домов, ниспадают с карнизов, взбираются на колонны и буйно вьются по балюстраде широкой террасы, откуда открывается вид на залитое солнцем Средиземное море и белостенный город на его берегу.
«Это настоящий рай для медового месяца, не так ли? Ты когда-нибудь видел такие розы?» – спросила Эми, останавливаясь на террасе, чтобы насладиться видом и роскошным ароматом, распространявшимся повсюду.
«Нет, не видел, и такие шипы меня тоже не кололи», – ответил Лори, засунув большой палец в рот после тщетной попытки схватить одинокий алый цветок, который рос за пределами его досягаемости.
«Попробуй опустить ветку и выбрать тот цветок, у которого нет шипов», – сказала Эми, срывая три крошечных кремовых розы, которые усыпали стену позади неё. Она вставила их ему в петлицу в знак дружбы, и он постоял с минуту, глядя на них со странным выражением лица, потому что итальянская часть его натуры имела отпечаток суеверия, и он как раз находился в том состоянии сладковато-горькой меланхолии, когда молодые люди с богатым воображением обычно придают значение мелочам, повсюду отыскивая пищу для романтических фантазий. Он подумал о Джо, когда потянулся за колючей красной розой, потому что она часто выбирала такие в оранжерее его дома и носила их, так как яркие цветы были ей к лицу. Бледные розы, которые преподнесла ему Эми, были из тех, что итальянцы кладут в руки усопшим, а не вставляют в свадебные венки, и на мгновение он задумался, не было ли это предзнаменованием для Джо или для него, но в следующее мгновение его американское здравомыслие взяло верх над сентиментальностью, и он рассмеялся таким искренним смехом, которого Эми не слышала с тех пор, как он приехал.
«Это хороший совет, тебе лучше последовать ему и поберечь свои пальцы», – сказала она, думая, что его развеселила её реплика.
«Спасибо, я так и сделаю», – ответил он в шутку, а несколько месяцев спустя сделал это всерьёз.
«Лори, когда ты собираешься поехать к своему дедушке?» – спросила она наконец, усаживаясь на скамью, выполненную в сельском стиле со спинкой, украшенной резьбой.
«Очень скоро».
«Ты говорил это дюжину раз за последние три недели».
«Осмелюсь заметить, что короткие ответы избавляют от затруднений».
«Он тебя ждёт, и тебе правда надо поехать».
«Гостеприимное же ты создание! Я сам знаю, что мне надо».
«Тогда почему ты этого не делаешь?»
«Природная испорченность, полагаю».
«Ты хочешь сказать, природная лень. Это просто ужасно!» – И вид у Эми был суровый.
«Не так ужасно, как кажется, потому что я бы только докучал ему, если бы приехал, так что я мог бы остаться и досаждать тебе ещё какое-то время, ты лучше это переносишь, на самом деле, я даже считаю, что это в высшей степени тебе полезно». И Лори устроился поудобнее на широком выступе балюстрады.
Эми покачала головой и открыла свой эскизник с выражением смирения на лице, но она твёрдо решила прочитать нотацию «этому мальчишке» и через минуту начала снова:
«Чем ты сейчас занимаешься?»
«Наблюдаю за ящерицами».
«Нет, нет. Я имею в виду, что ты намерен делать и чем хочешь заняться?»
«Выкурить сигару, если позволишь».
«Какой ты несносный! Я не одобряю сигары и позволю тебе курить только при условии, что ты разрешишь мне поместить тебя в мой эскиз. Мне нужна человеческая фигура».
«С превеликим удовольствием. Как ты хочешь меня изобразить: в полный рост или в три четверти, стоящим на голове или на ногах? Я почтительно предлагаю тебе позу лёжа, а затем добавь и свою фигуру в эскиз и назови его: «Dolce far niente[79]».
«Оставайся как есть и можешь даже спать, если хочешь. Я намерена усердно поработать», – сказала Эми самым решительным тоном.
«Какой восхитительный энтузиазм!» – и он прислонился к высокой вазе с видом полного удовлетворения.
«Что бы сказала Джо, если бы увидела тебя сейчас?» – нетерпеливо спросила Эми, надеясь расшевелить его упоминанием имени своей ещё более энергичной сестры.
«Как обычно, “Уходи, Тедди. Я занята!”» – Он рассмеялся, говоря это, но смех прозвучал неестественно, и тень пробежала по его лицу, потому что звук произнесённого знакомого имени задел ещё не зажившую рану. И тон, и тень на лице Лори поразили Эми, потому что она уже слышала и видела их раньше, и теперь она подняла глаза как раз вовремя, чтобы уловить новое выражение лица Лори – страдальческий серьёзный взгляд, полный боли, досады и горя. Это выражение исчезло прежде, чем она успела хорошо его рассмотреть, и прежний безразличный вид вернулся к нему снова. Она с минуту наблюдала за ним с наслаждением художника, думая, как он похож на итальянца, когда так лежал, греясь на солнце, с непокрытой головой и глазами, полными южной мечтательности, потому что он, казалось, совсем забыл о ней и впал в задумчивость.
«Ты похож на рельефное изображение одного молодого рыцаря, спящего вечным сном на своей могиле», – сказала она, тщательно выводя чётко очерченный профиль на фоне тёмного камня.
«Хотел бы я им быть!»
«Это глупое желание, если только ты не совсем испортил себе жизнь. Ты так изменился, что я иногда думаю…» – Тут Эми остановилась и посмотрела на него наполовину робко, наполовину задумчиво, но более многозначительно, чем её незаконченная фраза.
Лори заметил и понял нежное опасение, которое она не решалась выразить, и, глядя ей прямо в глаза, сказал так, как обычно говорил её матери: «Всё в порядке, мэм».
Это удовлетворило Эми и развеяло сомнения, которые беспокоили её в последнее время. К тому же, это тронуло её, и она выразила это, сказав сердечным тоном:
«Я так рада! Я не считала тебя совсем плохим мальчиком, но я подумала, что ты, возможно, растратил деньги на развлечения в этом порочном Баден-Бадене, потерял голову из-за какой-нибудь очаровательной, но замужней француженки или попал в некоторые другие неприятности, которые молодые люди, похоже, считают необходимой частью зарубежного турне. Не оставайся там на солнце, лучше иди сюда, ляг на траву и «давай подружимся», как говорила Джо, когда мы забирались в угол дивана и делились секретами».
Лори послушно растянулся на траве и начал развлекаться, втыкая маргаритки под ленты лежащей рядом шляпы Эми.
«Я совершенно готов к секретам». – И он с явным интересом поднял глаза на неё.
«Мне нечего рассказывать. Можешь начинать».
«У меня нет ни секрета за душой. Я подумал, может быть, у тебя есть какие-нибудь новости из дома…»
«Тебе известно всё, что произошло в последнее время. Разве ты не часто получаешь письма? Я думала, Джо шлёт тебе их целыми стопками».
«Она очень занята. Я всё время переезжаю с места на место, так что, знаешь ли, невозможно регулярно переписываться. Когда же ты начнёшь работу над своим великим произведением искусства, Рафаэлла?» – спросил он, резко меняя тему разговора после очередной паузы, во время которой он задавался вопросом, знает ли Эми его секрет и хочет ли она поговорить об этом.
«Никогда, – ответила она с унылым, но решительным видом. – Рим начисто лишил меня тщеславия, потому что, увидев там все эти чудеса, я почувствовала себя слишком ничтожной в жизни, и в отчаянии отказалась от всех своих глупых надежд».
«Зачем отказываться, с такой энергией и талантом, как у тебя?»
«Именно поэтому, ведь талант – это не гениальность, и никакая энергия не может сделать из человека гения. Я хочу стать великой или ничем. Я не буду заниматься банальной мазнёй, поэтому я больше не буду пытаться».
«И что ты собираешься делать теперь, можно спросить?»
«Отшлифую другие свои таланты и стану украшением общества, если у меня будет такая возможность».
Это были типичные для Эми слова, и звучали они дерзко, но смелость молодым людям к лицу, а амбиции Эми имели под собой хорошие основания. Лори улыбнулся, но ему понравился настрой, с которым она взялась за осуществление новой цели, когда похоронила свою заветную мечту, не тратя время на скорбь.
«Хорошо! И вот тут на сцену выходит Фред Воэн, я полагаю».
Эми хранила благоразумное молчание, но на её опущенном лице было такое задумчивое выражение, что Лори сел и серьёзно сказал: «Теперь я хочу поиграть в брата и задать несколько вопросов. Можно?»
«Я не обещаю, что отвечу на них».
«Твоё лицо ответит, если язык не повернётся. Ты ещё не стала светской дамой до такой степени, чтобы уметь скрывать свои чувства, моя дорогая. В прошлом году до меня дошли слухи о вас с Фредом, и я лично считаю, что если бы его не вызвали домой так внезапно и не задержали так надолго, из этого что-то вышло бы, так?»
«Не мне об этом говорить», – мрачно ответила Эми, но её губы растянулись в улыбке, а глаза предательски блеснули, и это выдало, что она понимала, в чём заключалась её сила, и наслаждалась осознанием этого.
«Надеюсь, вы не помолвлены?» – И Лори вдруг стал очень серьёзен и ещё больше похож на старшего брата».
«Нет».
«Но собираетесь, если он вернётся и опустится на колени, как это принято, не так ли?»
«Весьма вероятно».
«Значит, ты любишь старину Фреда?»
«Я могла бы его полюбить, если бы постаралась».
«Но ты не собираешься пытаться до подходящего момента? Какое неземное благоразумие, кто бы мог подумать! Он хороший парень, Эми, но не тот мужчина, который, как я думаю, мог бы тебе когда-нибудь понравиться».
«Фред богат, он джентльмен и обладает восхитительными манерами», – сказала Эми, стараясь сохранить спокойствие и достоинство, но чувствуя себя немного пристыженной, несмотря на искренность её намерений.
«Я понимаю. Покорительницы общества не могут обойтись без денег, так что ты хочешь сделать хорошую партию и начать с этого? Это разумно и вполне пристойно, как говорится, но это звучит странно из уст одной из дочерей твоей матери».
«Тем не менее, это правда».
Это была короткая фраза, но спокойная решительность, с которой она была произнесена, странно контрастировала со сказавшей её молодой особой. Лори инстинктивно почувствовал это и снова лёг на траву, испытывая чувство разочарования, которое он не мог объяснить. Его взгляд и молчание, а также некоторое внутреннее недовольство собой взбудоражили Эми и заставили её принять решение прочитать Лори свою нотацию без промедления.
«Я бы хотела, чтобы ты оказал мне услугу и немного пришёл в себя», – резко сказала она.
«Так приведи меня в чувство сама, моя умница».
«Я бы смогла, если бы попыталась». – И она выглядела так, как будто ей хотелось это сделать немедленно.
«Тогда попробуй. Я тебе разрешаю», – ответил Лори, которому нравилось кого-то поддразнивать, особенно теперь, после долгого воздержания от этого любимого им занятия.
«Ты разозлишься через пять минут».
«Я никогда не сержусь на тебя. Чтобы развести огонь, требуется два кремня. Ты же прохладная и мягкая, как снег».
«Ты не знаешь, на что я способна. Снег может передать свет или вибрацию, если его грамотно изобразить. Твоё безразличие отчасти притворное, и хорошая встряска докажет это».
«Ну, живее, мне это не повредит, а тебе, может быть, даже понравится, как сказал один здоровяк, когда его избивала его маленькая жёнушка. Отнесись ко мне, как к мужу или ковру, и бей, пока не надоест, если тебя устраивает такое упражнение».
Будучи сильно уязвлённой и страстно желая увидеть, как он стряхнёт с себя апатию, которая так изменила его, Эми заточила свой язык и карандаш и начала:
«Мы с Фло придумали тебе новое прозвище. Это Ленивый Лоуренс[80]. Что ты на это скажешь?»
Она думала, что это разозлит его, но он только заложил руки за голову и невозмутимо сказал:
«Неплохо. Благодарю вас, дамы».
«Ты хочешь знать, что я на самом деле думаю о тебе?»
«Жажду услышать».
«Что ж, я тебя презираю».
Если бы она даже сказала: «Я тебя ненавижу» – раздражённо или кокетливо, он бы рассмеялся, и ему бы это даже понравилось, но серьёзный, почти печальный тон её голоса заставил его открыть глаза и быстро спросить:
«Почему же, скажите на милость?»
«Потому что, имея все возможности стать хорошим, полезным и счастливым человеком, ты испорчен, ленив и несчастен».
«Сильные слова, мадемуазель».
«Если ты не против, я продолжу».
«Пожалуйста, это довольно любопытно».
«Я так и думала, что ты найдёшь это любопытным. Эгоистичные люди всегда любят поговорить о себе».
«Я эгоистичный?» – Этот вопрос случайно у него вырвался и был произнесён с удивлением, ибо единственной его добродетелью, которой он гордился, было великодушие.
«Да, очень эгоистичный, – продолжала Эми спокойно и холодно, что в тот момент производило больше впечатления, чем сердитый тон. – Я докажу тебе, почему я так считаю, ведь я изучала тебя, пока мы развлекались вместе, и я тобой совсем недовольна. Ты пробыл за границей почти полгода и только и делал, что тратил время и деньги впустую, разочаровывая своих друзей».
«Разве молодой человек не может как-то развлечься после четырёхлетней зубрёжки?»
«Ты не выглядишь так, будто развлечения пошли тебе впрок. Во всяком случае, пользу тебе это не принесло, насколько я могу судить. Когда мы впервые встретились, я сказала, что ты стал лучше. Теперь я беру свои слова обратно, так как не думаю, что ты и вполовину так хорош, как был тогда, когда я в последний раз видела тебя дома. Ты стал отвратительно ленив, полюбил сплетни и тратишь время на легкомысленные развлечения, тебе начало нравиться, когда дураки льстят тебе и восхищаются тобой, вместо того, чтобы пользоваться любовью и уважением умных людей. С твоими деньгами, талантом, положением, здоровьем и красотой, ах, тебе нравится это старое доброе Тщеславие! Но это правда, поэтому я не могу не сказать об этом, со всеми твоими великолепными данными, которыми можно пользоваться и наслаждаться жизнью, тебе совершенно нечем заняться, кроме как бездельничать, и вместо того, чтобы стать тем человеком, которым ты должен быть, ты всего лишь…» – Тут она остановилась, и в её взгляде читались боль и жалость.
«Святой Лаврентий на железной решётке»[81], – добавил Лори, любезно заканчивая предложение. Но нотация начала производить эффект, потому что теперь в его глазах проснулся блеск, и наполовину сердитое, наполовину обиженное выражение лица пришло на смену прежнего безразличия.
«Я ожидала, что ты так это воспримешь. Вы, мужчины, говорите нам, что мы ангелы, и что мы можем слепить из вас всё, что мы захотим, но стоит нам честно попытаться сделать вам добро, вы смеётесь над нами и не слушаете нас, что доказывает, чего стоит вся ваша лесть», – с горечью проговорила Эми и повернулась спиной к несносному мученику, распростёртому у её ног.
Через минуту рука Лори опустилась на эскиз, не давая ей продолжить рисовать, и он сказал, забавно подражая голосу раскаивающегося ребёнка: «Я буду холёсим, о, я буду холёсим!»
Но Эми не засмеялась в ответ, она не шутила, и, постучав карандашом по его расправленной ладони, серьёзно сказала:
«Тебе не стыдно, что у тебя такая рука? Она мягкая и белая, как у женщины, и выглядит так, будто она никогда ничего не делала, только носила лучшие перчатки от Жувена и срывала цветы для дам. Ты, слава Богу, не денди, и я рада видеть, что на твоих пальцах нет ни бриллиантов, ни больших перстней с печатками, только маленькое старое колечко, которое очень давно подарила тебе Джо. Родная моя Джо, как бы я хотела, чтобы она здесь оказалась и помогла мне!»
«А как я бы этого хотел!»
Рука исчезла так же внезапно, как появилась, и в повторении Лори её желания было столько энергии, что это удовлетворило бы даже Эми. Она взглянула на него сверху вниз, и новая мысль пришла ей в голову, а он лежал, надвинув шляпу на половину лица, как будто чтобы притенить его, и усы скрывали его губы. Она только заметила, как грудь Лори вздымалась и опускалась от глубокого дыхания, которое вполне можно было принять за вздохи, а руку, на которой было кольцо Джо, прикрывала трава, будто пряча нечто слишком драгоценное или слишком нежное, чтобы об этом говорить. В одно мгновение различные намёки и мелочи обрели форму и значение в сознании Эми и поведали ей о том, в чём сестра никогда ей не признавалась. Она вспомнила, что Лори никогда сам не заговаривал о Джо, она подумала о тени, только что промелькнувшей на его лице, перемене в его характере и маленьком старом колечке, которое не могло служить украшением красивой мужской руки. Девушки быстро прочитывают такие знаки и чувствуют их красноречивость. Эми подозревала, что, возможно, любовные переживания были корнем изменений в её друге, а теперь она была в этом уверена. Проницательные глаза девушки наполнились слезами, и когда она снова заговорила, её голос был удивительно нежным и сердечным, каким она могла его делать, если хотела.