Час расплаты

– Да, хорошо, – сказала Рут, собираясь захлопнуть дверь перед его носом.

– Постойте… – Арман придержал дверь рукой. – Почему вы сейчас процитировали Зигфрида Сассуна?

– Почему я говорю то или иное? Пусть каждый решает сам.

На этом она закрыла дверь, и Арман пошел домой, остановившись ненадолго полюбоваться звездами. Многих из них уже не существовало. Остался только их свет.

Потом его взгляд упал на деревню. Которая существовала и одновременно не существовала.

Карту замуровали в стену. Она стала частью здания. Выполняла роль изоляции, защиты. Помогала спасаться от зимнего холода.

Но ее извлекли из стены, и холодные ветра снова выли, снова наступали.

Он поплотнее запахнул куртку и, проходя мимо кухонного окна своего дома, остановился и заглянул внутрь. Рейн-Мари сидела, уперев подбородок в ладонь, и слушала кадетов. Она была так красива. А они – так молоды.

Гамаши пригласили кадетов остаться на ночь, и, пока Рейн-Мари доставала для них свежие пижамы и зубные щетки, Арман позвонил в академию предупредить, чтобы об этой четверке не беспокоились.

Несколько часов он провел в своем кабинете, просматривая программы, намечая даты предстоящих встреч с преподавателями и представителями администрации округа, а Рейн-Мари разбирала в гостиной архивные материалы.

Кадеты, посидев спокойно около наносекунды, решили отправиться в бистро.

После полуночи Арман услышал, как открылась входная дверь. Рейн-Мари давно ушла спать, а он остался ждать молодежь.

Кадеты остановились в дверях его кабинета, где он сидел, закинув ногу на ногу, в очках и с открытой папкой.

– Доброй ночи, сэр, – сказал Натаниэль.

– Спасибо за обед, – сказала Хуэйфэнь. – И за то, что позволили нам остаться.

– Повеселились в бистро? – спросил он.

– Хозяин показал нам, где была спрятана карта, – ответил Жак. – Но добавить к этому ничего не смог.

Амелия прошла мимо дверей, не остановившись, и затопала вверх по лестнице, к кровати. Остальные последовали за ней. Закончив читать, Гамаш встал, запер входную дверь, проверил задний вход и окна. Впрочем, он знал, что, если опасность существует, она не прячется в засыпанном снегом саду. Как и в случае с Великой Китайской стеной, большинство опасностей таились внутри.

Ночью Армана разбудил скрип старого дерева.

Он сел в кровати и настороженно прислушался.

Потом надел халат и тапочки, бесшумно подошел к верхней площадке лестницы и пригнулся.

Оттуда он увидел фигуру, входящую в гостиную из кухни.

Неужели это человек из второй машины? Тот, кто ехал за ними, а потом исчез? Для того чтобы появиться в два часа ночи?

Человек двигался по гостиной. Угли в камине почти погасли. Но их света хватило, чтобы разглядеть темную фигуру, хотя и не настолько хорошо, чтобы опознать.

Наконец человек зажег свет, и Гамаш чуть не упал на задницу. В гостиной, обгладывая куриную ногу, стояло нечто похожее на неудачный результат научного эксперимента. Или на сумасшедшего.

Голова готки, начиненная пирсингом и покрытая татуировками, сидела на розовом теле в цветочек. Амелия, одетая во фланелевую ночную рубашку Рейн-Мари, обшаривала их дом.

Гамаш сделал еще одну заметку на память: поговорить с профессором Маккиннон и попросить ее пройти с кадетами правила проведения тайного обыска.

Пункт первый: получить ордер.

Пункт второй: не включать свет.

Он тряхнул головой, вспоминая, какие глупости они совершали с Мишелем Бребёфом. Хотя им и в голову не приходило обыскивать дом коммандера.

* * *

Амелия изучила книги на полках, потом взялась за семейные фотографии коммандера. Ее жирные от курицы пальцы оставили пятна на снимках. Наконец она добралась до свадебной фотографии. Женщина, по-видимому дочь Гамашей, теперь взрослая и в свадебном платье, а рядом с ней ее новоиспеченный муж.

Амелия постучала штифтиком по зубам.

Арман точно знал, на что она смотрит, хотя и не видел выражение ее лица. Когда кадеты пришли, он подумал, не убрать ли фотографии, но решил не убирать. Фотографии – вещи семейные, но не секретные.

И ему хотелось знать, заметил ли их кто-нибудь из кадетов.

Свет в гостиной погас, и Арман приготовился скрыться в своей спальне, как только услышит ее шаги по лестнице. Однако знакомого скрипа ступенек не последовало. Вместо этого загорелась другая лампа. В его кабинете.

Это было уже чересчур. Он спустился по лестнице и обнаружил Амелию в своем кресле. Она разглядывала еще одну фотографию.

– Поставьте на место, – велел он и увидел, как она вздрогнула от удивления.

Он остановился в дверях.

Амелия поставила черно-белую фотографию на стол.

– Так, как она стояла прежде, – сказал Гамаш.

Она поправила фотографию, глядя на улыбающегося человека в старомодной шляпе и зимнем пальто и женщину в аккуратном суконном пальто, перчатках и шляпке. Женщина держала на руках ребенка, укутанного от квебекских холодов так, что казалось, будто это корзинка с одеждой. Видна была лишь крохотная ручка, ухватившая ее за палец.

На мгновение Амелия подумала, что это месье и мадам Гамаш, но потом поняла, что фотография гораздо старше.

– Ваши родители? – спросила она.

– Вы воспользовались нашей добротой, – сказал он.

– Я просто искала, какую бы книгу почитать.

– Могли бы спросить.

– В два часа ночи? Не хотелось вас беспокоить.

– Это приватная комната. Вещи здесь личные, и вы это прекрасно знаете.

– Личные? – переспросила она, вставая. – Или секретные?