Темная сторона сексуальной революции. Переосмысление эпохи эротической свободы

Следует сказать также о возрасте самих насильников. Хотя здесь перекос в сторону молодых мужчин не так велик, как в случае подвергшихся изнасилованию женщин, на графике все же вырисовывается очень четкий пик. Так, одно типичное в этом отношении исследование показало, что 46 % насильников моложе 25 лет, 17 % моложе 18 лет и 15 % моложе 15 лет[71 - T. A. Gannon, R. M. Collie, T. Ward and J. Thakker, ‘Rape: psychopathology, theory and treatment’, Clinical Psychology Review 28 (2008): 982–1008.]. Это соответствует не только возрастному профилю насильственных преступлений в целом, которые в подавляющем большинстве совершаются молодыми мужчинами, но также пику мужского сексуального влечения[72 - Thornhill and Palmer, A Natural History of Rape, p. 72.]. Опять же, если «изнасилование – это не про секс, а про власть», как объяснить эти совпадения?

Был еще один вопрос, в отношении которого меня терзали сомнения, когда я впервые открыла «Естественную историю изнасилования». Согласно исследованиям, доля мужчин среди жертв изнасилования обычно составляет от 2 до 5 %, причем почти все эти изнасилования совершаются другими мужчинами. При просмотре данных мне пришло в голову, что это эквивалентно доле мужчин, идентифицирующих себя в качестве геев или бисексуалов. Простое совпадение, если следовать модели Браунмиллер. Однако, если мы сменим перспективу, это совпадение не может не показаться крайне примечательным, учитывая, что геи и бисексуалы совершают изнасилования примерно так же часто, как и гетеросексуалы, и что среди жертв этих насильников встречаются, разумеется, другие мужчины и мальчики. В связи с этим должны ли мы по-прежнему интерпретировать изнасилование как выражение политического господства, уходящего корнями в патриархат, или вместо этого следует рассмотреть гораздо более очевидную возможность: изнасилование является агрессивным выражением сексуального желания?

Эти открытия оспариваются двумя очень разными группами людей, каждая из которых склонна либо игнорировать данные, либо оспаривать их. И в конечном счете эти группы часто странным образом вторят друг другу. Первая из них – это антифеминистские активисты, отстаивающие права мужчин; вторую же представляют те феминистки, которые, стремясь быть как можно более инклюзивными, намеренно избегают каких-либо обобщений как в отношении насильников, так и в отношении их жертв. Так, во время проведения занятий моя коллега из кризисного центра любила повторять: «Человек может оказаться как преступником, так и жертвой изнасилования вне зависимости от своего гендера». И, хотя это утверждение технически верно – в том смысле, что вы можете найти примеры любой возможной гендерной конфигурации изнасилования, – оно сбивает с толку в самом своем построении.

Во всех частях мира от 98 до 99 % людей, осужденных за половые преступления, – это мужчины, в то время как женщины, составляющие оставшиеся 1–2 %, как правило, совершают преступления совсем другого рода. Например, женщины гораздо чаще становятся преступницами при соучастии лиц мужского пола (обычно это мужья или бойфренды) и почти никогда не нападают на незнакомых людей. Это не означает, что нет ни одного случая, когда женщина изнасиловала бы незнакомца или совершила какое-либо другое типичное для мужчин преступление. В мире, где живет более семи миллиардов человек, редкие события случаются каждый день, однако притворяться, что здесь нет очевидной закономерности, до бесстыдства глупо.

Боюсь, нам следует признать: изнасилование – мужское преступление, и далеко не только у нашего вида. Причина его эволюционного закрепления до удивления очевидна: как выразились Рэнгем и Петерсон, «изнасилование вошло в поведенческую модель некоторых видов, потому что оно может увеличить успех отдельного мужчины в передаче генов следующему поколению (что в конечном счете и является целью любого индивида, участвующего в процессе эволюции)[73 - Richard Wrangham and Dale Peterson, Demonic Males: Apes and the Origins of Human Violence. London: Bloomsbury, 1997, p. 140.]. Другими словами, это один из способов полового размножения самцов, который в некоторых случаях дает эволюционное преимущество.

Это центральный тезис книги «Естественная история изнасилования», в которой эволюционная теория применяется как для понимания причин изнасилований, так и для разработки наиболее эффективных методов их предотвращения. Следует начинать с признания того, что репродуктивная функция предъявляет к женщинам больше физиологических требований, чем к мужчинам (будучи на шестом месяце беременности в момент написания этих слов, могу лично засвидетельствовать этот факт). Беременность длится более девяти месяцев, за ней следуют опасные роды, а потом – еще долгие годы грудного вскармливания и ухода за младенцем. Что касается мужчин, то им для реализации репродуктивных функций в действительности нужно приложить ровно столько усилий, сколько требуется для достижения оргазма. Для отцов также может быть выгодно остаться с матерью и ребенком после зачатия, тем самым увеличивая их шансы на выживание, однако это не всегда необходимо. Мужчина, способный обмануть систему – бросить женщину после оплодотворения и уехать в закат, чтобы оплодотворить еще много других женщин, – распространяет свой генетический материал не менее успешно. Конечно, существует опасность возмездия, в том числе физической расправы со стороны родственников женщины, но в некоторых случаях выгоды могут перевешивать риски. Иными словами, существуют различные способы ведения мужской половой жизни: одна модель поощряет серьезные отношения, другая – беспорядочные половые связи (подробнее об этом в главе 4).

Когда книга «Естественная история изнасилования» впервые была опубликована, она вызвала бурную критику со стороны феминисток, некоторые из которых превратно истолковали содержание этой работы[74 - Dreger, Galileo’s Middle Finger, pp. 118–20.]. Многие из них неправильно поняли выдвинутый аргумент или же отказались признать, что Торнхилл и Палмер не лукавят в своем осуждении изнасилования (хотя авторы на протяжении всей книги изо всех сил старались подчеркнуть вред, причиняемый изнасилованиями и даже посвятили свою работу «женщинам и девочкам в нашей жизни»).

Слишком немногие из этих критически настроенных феминисток осознали, насколько полезной может быть эта книга для разработки политики, которая бы действительно помогала предотвращать изнасилования, не говоря уже о ее пользе для продумывания более широкого вопроса о том, насколько по-разному сексуальная культура может влиять на мужчин и женщин. Я твердо убеждена, что эта враждебность к эволюционной биологии является ошибкой. Поэтому в оставшейся части книги я буду регулярно опираться на доводы биологов-эволюционистов в ходе выдвижения феминистских аргументов. Стоит нам принять, что мужчины и женщины – разные, и мы тотчас столкнемся с многочисленными следствиями этого тезиса.

Как нам с этим быть?

Как много потенциальных насильников среди мужчин? Рада сообщить, что не у всех мужчин есть желание насиловать женщин, хотя число тех, кто хотел бы этого, все равно тревожно велико. Как пишет биолог-эволюционист Дэвид Басс:

Склонность мужчин к изнасилованию зависит от обстоятельств. В одном исследовании мужчин попросили представить, что у них есть возможность принудить женщину к сексу против ее воли без риска быть пойманным, без риска, что кто-либо узнает об этом, без риска заболевания и без риска нанесения вреда своей репутации. 35 % мужчин ответили, что существует некоторая вероятность того, что они принудят женщину к сексу в указанных условиях, хотя в большинстве случаев вероятность была незначительной. В другом исследовании, в котором использовался аналогичный метод, 27 % мужчин ответили, что существует некоторая вероятность того, что они принудили бы женщину к сексу, если была бы исключена возможность, что их поймают. И, хотя эти цифры тревожно высоки, если верить им, они также означают, что большинство мужчин не являются потенциальными насильниками[75 - Дэвид М. Басс. Эволюция сексуального влечения. Москва: Альпина Паблишер, 2017. Перевод изменен. – Прим. пер.].

Еще меньше мужчин признают, что они уже совершали изнасилование, что обычно формулируется в опросах как «принуждение к сексу против воли партнерши». В Соединенных Штатах и Великобритании эта цифра колеблется в пределах 10 %. Социальный психолог и эксперт по домашнему насилию Дина Макмиллан также говорит о 10 % как о приблизительном значении доли мужского населения, которая действительно представляет опасность[76 - Dina McMillan, 13 апреля 2018, https://singjupost.com/unmasking-the-abuser-dina-mcmillan-at-tedxcanberra-full-transcript/.]. Ядро потенциальных насильников составляет меньшинство мужчин, которые почти всегда склонны проявлять сексуальную агрессию, но также существует более многочисленное меньшинство, для которого возможность подобных действий зависит от обстоятельств. К счастью, это также означает, что большинство мужчин не являются потенциальными насильниками – печально известный хештег #NotAllMen в самом деле не обманывает.

К сожалению, потенциальным жертвам нелегко распознать потенциальных насильников. Торнхилл и Палмер отмечают, что «заключенные под стражу насильники проявляют значительно большее сексуальное возбуждение в ответ на изображения сексуального принуждения с применением физической силы, чем мужчины, которые не были осуждены за половые преступления»[77 - Thornhill and Palmer, A Natural History of Rape, p. 76.] (что неудивительно). К этому Басс добавляет, что по своему характеру насильники, как правило, более импульсивны, более враждебны, сварливы, сексуально распущенны, гипермаскулинны и менее склонны к сочувствию по сравнению с другими мужчинами[78 - Дэвид М. Басс. Эволюция сексуального влечения.]. Другими словами, иногда насильников можно распознать или, по крайней мере, сделать обобщение на их счет. Но не всегда.

Так как же избежать встречи с насильниками? Большинству феминисток – как либеральных, так и радикальных – не нравится этот вопрос, и я понимаю почему. Время от времени полиция запускает какую-нибудь кампанию по предотвращению изнасилований, и эти усилия неизменно вызывают бурную ответную реакцию феминисток. Например, в 2015 году полиция Сассекса выпустила плакаты, которые из соображений безопасности советовали женщинам держаться вместе во время ночных прогулок[79 - ‘Sussex Police defends “victim blaming” campaign poster’, 8 апреля 2015, www.bbc.co.uk/news/uk-england-sussex-32216176.]. В ответ последовала феминистская петиция с требованием убрать плакаты. Ее авторки писали, что «вовсе не друзья или прохожие должны заниматься предотвращением изнасилований и сексуальных домогательств. Это требование нужно предъявить людям, в руках которых сосредоточена наибольшая власть в этом вопросе, – самим насильникам»[80 - См. С www.change.org/p/sussex-police-withdraw-your-rape-prevention-posters-which-blames-victims-of-sexual-assault.].

Разумеется, это так! Но вот в чем проблема: насильникам все равно, что там говорят феминистки. Мне не чужд этот феминистский инстинкт – возражать против малейшего намека на обвинение в адрес жертвы преступления, и особенно со стороны полиции, чья репутация – куда ни посмотри – далеко не безупречна. При этом и система уголовного правосудия, мягко говоря, не лишена своих недостатков. Вот почему я провела большую часть своей сознательной жизни борясь как за улучшение текста закона о сексуальном насилии, так и за его лучшее исполнение. И все же для меня очевидно, что плакаты с надписью «Не насилуй» не будут иметь абсолютно никакого эффекта, ведь изнасилование уже запрещено законом, и потенциальным насильникам это известно. Мы можем вопить «не насилуй!» хоть до посинения, но какой в этом смысл?

Мы должны иметь возможность и наказывать за изнасилования, и давать советы, которые помогут уменьшить их количество. Хотя мое презрение к насильникам не ведает границ (я даже в шутку говорю друзьям, что хотела бы торговать крошечными гильотинами – самый простой способ отвадить насильника), все же я устала от феминистского дискурса, неспособного предложить ничего лучше бесконечного повторения слов о том, что изнасилование – это плохо. Да, изнасилование – это плохо. Мы знаем это. А теперь давайте что-нибудь с этим делать.

Есть два способа уменьшить количество изнасилований. Первый – лишать потенциальных насильников свободы, например, заключая их в тюрьму. Второй – ограничивать их возможность действовать в соответствии со своими желаниями. Уровень судебного преследования за половые преступления ужасающе низок во всех частях мира. Так, в Великобритании менее 1 % случаев изнасилования заканчиваются обвинительным приговором. Отчасти это объясняется редкостью сообщений о таких преступлениях, отчасти – недостатками системы уголовного правосудия, а отчасти – тем фактом, что уголовное преследование насильников по сути своей проблематично (за исключением случаев, когда изнасилование совершено незнакомцем в отношении ребенка). Даже в идеальной системе – а это не наш случай – всегда будет сложно однозначно доказать наличие или отсутствие согласия.

Я бы хотела, чтобы осужденные насильники проводили в тюрьме гораздо больше времени – если потребуется, всю жизнь, – поскольку у меня есть большие сомнения относительно эффективности программ реабилитации таких преступников. Одна из подобных программ, проводившаяся в тюрьмах Англии и Уэльса на протяжении более десяти лет, фактически несколько увеличила уровень повторных преступлений[81 - ‘Sex offender treatment scheme led to increase in reoffending’, 30 июня 2017, www.theguardian.com/uk-news/2017/jun/30/sex-offenders-on-group-treatment-programme-more-likely-to-reoffend.]. Моя точка зрения на эту проблему часто подвергается осуждению со стороны тех, кто выступает за отмену тюрем и полиции, как правило, на основании расовой справедливости – они обвиняют меня в «карцеральном феминизме». Мой ответ на это обвинение заключается в том, что женщины и дети, составляющие подавляющее большинство жертв изнасилования, непропорционально часто бывают бедными и небелыми. Если желание защитить этих потенциальных жертв от насилия делает меня «карцеральной феминисткой», то я буду носить этот ярлык с гордостью.

Со своей стороны, осуждающие меня феминистки могут предложить только одну альтернативу тюремному заключению, а именно ресоциализацию, которую обычно пытаются произвести на образовательных воркшопах по теме согласия для детей и молодежи. Я участвовала в разработке и проведении этих занятий и не считаю, что они совершенно бесполезны. В частности, они позволяют достичь двух целей. Во-первых, они учат участников (среди которых могут быть потенциальные жертвы) отличать противоправные действия от действий, остающихся в рамках закона. Во-вторых, они продвигают в школах и других учреждениях политику нулевой терпимости. Например, если участник официального воркшопа по теме согласия был уличен в распространении «порномести»[82 - Порноместь – размещение в публично доступной сети материалов открыто сексуального характера без согласия изображенного в них лица. – Прим. пер.], невозможно считать правдоподобным заявление, якобы он не знал, что это незаконно и наказуемо отчислением.

Однако маловероятно, что эти воркшопы предотвратят изнасилования, потому что причина изнасилований – не в недостатке образования. Сотни тысяч лет сексуального насилия – не только у нашего вида, но и у многих других – не являются следствием какого-то недоразумения, которое можно легко устранить в ходе 45-минутного урока, где детям популярно объясняют, что не нужно насиловать друг друга. И, хотя воспитание действительно имеет значение (как мы увидим, в частности, в главе 5, существуют веские основания полагать, что жестокое порно может усиливать существующий паттерн сексуального возбуждения), всерьез полагаться на ресоциализацию не только глупо, но и опасно.

Если мы будем исходить из данных эволюционной биологии, а не из модели Браунмиллер, мы сможем понять, что в действительности преступники, совершившие изнасилование, – это мужчины, которых попросту возбуждает насилие: они плохо контролируют свои импульсы и встретили свою «подходящую» жертву при «благоприятном» наборе обстоятельств. Например, жертва может находиться в уязвимом положении из-за алкогольного или наркотического опьянения или в силу других причин; кроме того, в число таких «благоприятных» обстоятельств входит отсутствие свидетелей, а также отсутствие страха перед какими-либо юридическими или социальными последствиями. Поэтому как женщины, так и мужчины, работающие в секс-индустрии, находятся в чрезвычайно уязвимом положении (подробнее об этом в следующих главах). При этом с наибольшей вероятностью жертвами изнасилований становится молодые девушки в возрасте от 13 до 25 лет.