Чёрный утёс

В дверь тихонько постучали, и комнату осветила свеча. Агнес стояла в длинной ночной сорочке и побитом молью халате.

Расшитые золотыми нитями рукава поистрепались, а на мягких тапочках больше не звенели бубенчики.

Поношенная одежда королевской семьи отдавалась придворным и слугам. Нокте следила, чтобы ни один из ее нарядов не уплыл к благородным, но гнусным дамам – те изнуряли себя нещадными диетами, лишь бы влезть в дорогие платья королевы.

Агнес успевала ловко перешить одежду на себя или раздавала верным камеристкам, перепадало кое-что дочерям и племянницам поваров. Дворцовые слуги единственные, кто относился к Нокте по-доброму.

После того как служанка однажды поймала некую графиню на краже драгоценностей своей госпожи, Агнес стала прятать подаренные королем украшения по шкатулкам и сундукам.

Временами Нокте казалось, что служанка как серый кардинал: знает обо всем происходящем во дворце, но вмешивается, только когда чувствует угрозу своей госпоже или невинным слугам.

– Н е засиживайтесь, приятных вам снов, госпожа, – улыбнулась Агнес и ушла. Полоска света под дверью исчезла.

«Кому понадобилась смерть этих тритонов? Неужели в Имбре творится что-то неладное? Для чего кому-то жемчужины?» – вопросы мучили Нокте, пока начавшийся шторм не заглушил мысли, а сон не сморил ее.

Глава 3

Агнес приблизилась к заставленному пустыми кубками столу и откашлялась, привлекая внимание госпожи. Нокте подняла на нее взгляд, склонила голову набок и слабо поморщилась. После второго трупа ее мучила бессонница, к которой добавились частые головные боли и невероятная жажда. Она вновь утратила аппетит, а после длительной ходьбы накатывали приступы тошноты.

– Госпожа, пойдемте, я должна кое-что вам показать, – пробормотала Агнес, поманив за собой.

Нокте отложила перо, пропустила между страниц дневника ленту и, сделав последний глоток воды из очередного кубка, последовала за служанкой.

Они миновали коридоры, увешанные обветшалыми, утратившими краски гобеленами, спустились по лестнице в подвал, а оттуда в винный погреб. Агнес указала на узкую черную дверь в глубине помещения и зажгла свечу в стоящем на полу фонаре. Кислый запах вина смешивался с сыростью, тленом. В отблесках свечи Нокте видела местами облепленные ракушками моллюсков стены, мох и стекающие по каменной кладке в желоба струйки воды.

– Удивляюсь, как в таких условиях вино не испортилось, – проворчала Агнес и, сунув ключ в дверной замок, со скрежетом прокрутила. Дверь нехотя поддалась, и фонарь осветил еще одну лестницу: широкие, местами растрескавшиеся ступени уходили в черный провал заполненного темнотой грота. Со сталагмитов в воду с эхом падали капли, постукивая о корму привязанной к узкой пристани лодки. Моряки доставляли свежие морепродукты в замок через проход в гроте, откуда Бастиан забирал корзины. Во время сильных приливов Черный утес затапливало до погреба (повару пришлось перетащить неиспорченное вино в кухню). С возвращением Нокте стихия поуспокоилась, и потопов больше не случалось.

Агнес с Бастианом пришлось изрядно потрудиться и нанять в помощь местных, чтобы сделать Черный утес пригодным для жизни людей, а не морских тварей. Работы и по сей день оставалось предостаточно, однако Агнес не унывала. Нокте удивлялась крепкому здоровью старушки: та ни разу не пожаловалась на боли в спине или ломоту в костях.

– Госпожа, вы что-нибудь видите? – щурясь, служанка поводила фонарем, боясь, что некоторые из ступеней могли обвалиться и она рухнет в ледяную воду (плавать старушка не умела). Нокте перехватила фонарь, взяла Агнес под руку и стала спускаться первой, пока они не остановились у покачивающейся на воде лодочки.

Встревоженные светом, от кормы по веревке испуганно расползлись крабы, исчезнув среди облепивших дно водорослей. От растений исходило голубовато-зеленое мерцание, позволяя и без фонаря разглядеть гальку, перламутровые раковины и вросшее между камней окоченевшее тело тритона.

– Бастиан нашел его сегодня, когда забирал морепродукты. Как же мертвец здесь очутился? Неужели принесло течением… – Старушка с кряхтеньем опустилась на колени, всматриваясь в «двуногого». – Выглядит словно спит. До чего красив: волосы черные, чешуя сверкает!

Нокте поставила фонарь рядом с Агнес и спрыгнула в воду, ощутив опоясавший бедра холод.

– Куда вы, простудитесь же! – проворчала служанка, и ее голос эхом разнесся по гроту. – Вот непослушная девица!

Добравшись до тритона, Нокте взяла его за колыхающуюся руку и попыталась вытянуть тело, но камни и водоросли никак не отпускали его. Зелень надежно оплела ноги и шею, в центре груди виднелся порез.

«Прости меня». Девушка поджала губы и, протянув руку, нащупала пальцами пустоту – жемчужина отсутствовала.

Сердце Нокте болезненно сжалось, дыхание перехватило, а взгляд затуманился. Сквозь пелену она увидела живого тритона, услышала дивный напев знакомого до боли голоса – ее собственного, которым она обладала с рождения и отдала морской колдунье в обмен на ноги. Тритон полз к ней из воды, губы несчастного расплылись в счастливой улыбке, взгляд зачарован, разум одурманен пением.

Нокте прижала ладони к горлу, ощутив пальцами порезы жабр. «Это пою не я!» – с испугом подумала девушка. Опустив взгляд ниже, она увидела вместо привычных ног склизкий бледно-серый хвост, каким не обладал ни один морской житель. На животе виднелись грубые швы, будто конечность наспех пришили к туловищу, между пальцев с черными ногтями белели перепонки. Нокте коснулась лица и ужаснулась: оно принадлежало неизвестной, в чьем теле она оказалась, и именно на ее песню заманили несчастного. «Уходи, берегись!» – хотела крикнуть девушка, но чужой голос не умолкал. По каменному полу поползла тень. Не своими глазами Нокте увидела костяное лезвие: рукоять украшали мелкие клыки сородичей.

Жертва лежала у хвоста Нокте. Тритон гладил ее разорванные плавники и даже не вскрикнул, когда орудие вошло в его грудь. Песня стала еще громче. Мужская рука отбросила сердце и вырвала окровавленную жемчужину – в полумраке та обрела нежно-розовый оттенок. Нокте потянулась к умирающему тритону и закрыла его глаза.

– Госпожа, возвращайтесь! Ему уже не помочь. – Голос Агнес вернул девушку в грот.

Охваченное резкой слабостью тело онемело, левая рука перестала слушаться. Нокте обернулась к Агнес и стала пробираться сквозь воду, замедляя шаг, пока не остановилась: холод остудил охваченный огнем разум, в ушах зазвучал крик служанки, и девушка потеряла сознание.

Черный утес

Шестнадцать лет назад

Йоханес неотрывно глядел на русалку, боясь пошевелиться. Ему казалось, что стоит сделать крохотный шажок, как морская колдунья набросится на него, перегрызет горло, и старик-отец останется совсем один.

– Боишься? – Русалка провела ноготком по своим окровавленным губам, облизнулась и поманила рукой. – Подойди, я не могу как следует разглядеть тебя.

Напевный голос колдуньи будто оплел Йохана незримыми нитями, и он приблизился к ней. Мурены зашипели, расплескивая воду своими вертлявыми телами, та хлынула юноше на ноги, смыла кровь с песка и утянула надкушенное овечье сердце. Одна из мурен ловко перехватила мясо пастью, вторая попыталась вырвать. Их потасовку прервала вызванная колдуньей шумная волна: питомцы исчезли в пене, оставив на поверхности пузырьки воздуха.

– Негодницы, никак их не воспитаю, – проворковала колдунья, коснувшись плеча Йохана. Тот зачарованно глядел на нее. – Как твое имя, мой маленький пастушок?

– Йоханес, – прошептал-прохрипел он, склонив голову на бок и ощутив виском ледяную, немного влажную ладонь русалки. Мысли в голове путались. Один голос кричал ему: «Беги!» – другой: «Оставайся на месте».

Колдунья погладила юношу по щеке и одарила поцелуем.

– Люблю смелых, а ты еще и красив… – шепнула она Йохану на ухо, обдав рыбным смрадом.

Губы пастуха покалывало, на кончике языка ощущался солоноватый привкус. Русалка вдруг перестала казаться ужасным монстром и превратилась в привлекательную женщину с рыбьим хвостом, чья чешуя сверкала жидким серебром.

– Хочешь погладить?

Колдунья притянула его к себе, черные локоны упали на грудь Йоханеса, оставив на рубахе влажные следы. Дрожащими пальцами юноша коснулся бедра русалки, ощутил бархатистость чешуек и услышал стон.

– Я сделал тебе больно? – удрученно спросил он, но в ответ получил насмешливый взгляд.

– Нисколько, мой дорогой. Уже очень давно ни один человеческий мужчина не прикасался ко мне, я истосковалась по теплу. – Колдунья поддела шнурок его рубашки ногтем и распустила узелок.

От смущения у Йохана загорелись щеки, тело охватил жар, который русалка мгновенно остудила, стянув с него рубаху и запечатлев на груди поцелуи (от них остались крохотные багровые следы укусов). Холодные, немного склизкие руки колдуньи погладили юношеские плечи и плоский живот.

От напряжения в висках застучало, дыхание перехватило, Йохан едва устоял на ногах. Сильные руки колдуньи успели подхватить юношу и уложили на песок. Всего на миг Йоханес увидел настоящую женщину – с длинными ногами, нежной, румяной кожей. Черные тугие локоны накрывали лицо юноши, когда колдунья склонялась над ним и до боли кусала-целовала его губы. Запах крови усилился, смешавшись с сыростью и вскружив пастуху голову. Волны с шумом ударялись о камни грота, убаюкивая любовников.

– Приходи еще… – донесся до пастуха напев колдуньи, выскользнувшей из объятий засыпающего Йохана.

Он пробудился от холода. Осмотревшись, юноша приподнялся на локтях и вскрикнул от боли: бедра, грудь и руки покрывали успевшие подсохнуть порезы, оставленные русалочьими плавниками. Самой колдуньи в гроте не оказалось. Растворилась, будто смытая волной ракушка.

Подобрав разорванную одежду, Йохан тяжело вздохнул и вернулся к стаду. О мертвой овце он даже не горевал, соврав отцу, что та сорвалась с утеса.

* * *

Агнес успела схватить госпожу за руку, прежде чем та пошла ко дну. Поднатужившись, служанка вытянула девушку на пристань. Времени, чтобы позвать на помощь Бастиана, не было.

– Помоги отнести госпожу в спальню, – взмолилась она, обернувшись к незаметно подплывшему Хаосу. Любопытство того стало удачей для старухи.

Тритон ощетинил плавники, зашипел и, смерив служанку презрительным взглядом, нырнул на глубину. От пристани отделилась волна и, накрыв тело Хаоса, окружила плотным водяным шаром и подняла в воздух.