Один из российских олигархов

– Ты не выгонишь меня. Если захочу уйти – не отпустишь, если уйду – вернёшь, и не постесняешься проявить своё невежество.

– Замолчи, пожалуйста.

– Пожалуйста, замолчать я могу. Что могу долго делать,

так это молчать – молчать и думать.

– Ты пришла, чтобы вытянуть из меня Душу? Ах да, – такой цели у тебя не могло быть, сказала же, что те, кто служат Дьяволу, Души не имеют.

– Была она у тебя до недавнего времени, поэтому я здесь, и потому ещё, что удивлена, очень, что не съела твою Душу ржавчина до конца при такой жизни.

– Ты пришла за моей смертью…

– Ты же хотел, чтобы я пришла.

– Понимаешь же, если… – я должен буду умереть. – Она отрицательно покачала головой.

– Говоришь: внимательно читал мои книги… Если это так, то знаешь, что у меня герои умирают только в трёх случаях: от старости, от неизлечимых болезней, и тогда, когда загубили Душу – ты не подходишь ни к одному из них.

– Больше всего жалею о том, что начал читать твои книги. С маленького безобидного романчика про любовь всё началось. В ванной комнате заставил свою подругу, что-нибудь почитать, и она предложила мне твой роман. Душевная, на редкость, девочка попалась. Вынужден был ее, потом подарить нужному человеку, а романчик меня твой зацепил – своей наивностью, простотой с большим намёком.

Кстати, моюсь каждый день, и всегда чувствую себя грязным, выходя из ванной комнаты. А если случается, что не помылся вечером, страшные сны по ночам спать не дают. Вспоминаю всегда своё детство.

У моего деда в деревне была баня по черному. На лето я приезжал к нему, и мы с ним каждую пятницу ходили мыться. Все в деревне позже перестроили свои бани: чугунные, железные печки установили, стены дощечками обшили, а он не стал этого делать. «Нет места, где бы я себя таким чистым чувствовал, как в этой бане», – говорил дед. Вот и для меня нет места с тех пор, где бы я чувствовал себя таким чистым, как в той, дедовской деревне. У меня есть в России такая баня… – он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и замолчал.

– Баня есть, а ощущения чистоты после неё нет, – сказала она и подошла к нему; постояв немного, наклонилась над ним так же, как он до этого, взявшись за подлокотники кресла, прошептала ему на ухо, дотрагиваясь своими пышными волосами до его щеки:

– Ты веришь мне, что я хочу тебе помочь? Я хочу, чтобы ты снова чувствовал себя чистым.

– Верю… – хочу, чтобы только ты это сделала. Да, и не сможет этого сделать никто, кроме тебя… – я это точно знаю. Скажи, что необходимо для этого?

Ты будешь меня слушаться? – спросила она шёпотом, касаясь губами его уха.

Он открыл глаза, сверкнувшие от злости, схватил её за руки выше локтей, резко отодвинул от себя, встал.

– И это всё, чего ты от меня хочешь?! Здорово придумано! У меня ещё одно забытое чувство проявилось: я восхищён!!! – Никогда! Я всегда буду делать только то, что хочу и никому не позволю мной командовать! Слышишь, никому! – Он крепко, до боли сжимал её руки.

– Слышу… и услышала бы, если даже ты не произнёс бы ни слова.

– Уходи! Немедленно… или я попрошу, чтобы тебе помогли.

Она скептически улыбнулась, пристально смотря ему в глаза.

– Вежливо как… А, почему бы сразу не попросить помочь – и всё кончено… или чувствуешь, что не кончится это никогда? Если думаешь, что, произнося свою последнюю фразу, не знала, что власть так просто не отдают, то ошибаешься – я это очень хорошо знаю, – она глубоко вздохнула, убрала его руки от себя, отошла снова к окну, он сел в кресло. – В твоей ситуации, чтобы отдать власть, надо отдать то богатство, которое имеешь… А имеешь ты нечестным трудом нажитое состояние и власть имеешь такую же нечестную, чёрную, и поднялся ты к ней … – она замолчала.

– Ну, договаривай: как я поднялся к ней?

– Надо ли?..

– Действительно… Надо ли? Одно название мне – «российский олигарх»!

– «Российский олигарх» – он отличается по смыслу от олигархов всех времён и народов, я бы его назвала «постсоветский-имперский олигарх» и в этих словах не только наследственная олигархия от времён имперских, но от советской высшей номенклатуры – от тех родовых связей, что не прерывалась никогда и думаю, никогда не прервётся.

– Да, в твоих словах… он замолчал, потом засмеялся и сказал, – да, я такой – судьба у меня такая.

– И что, гордишься этим?

– Горжусь! А почему бы нет?

– А надо бы стыдиться.

– А я не стыжусь.

– А надо. Может быть, французскому, германскому или испанскому олигарху можно гордиться, но только не российскому – бывшему партийному и комсомольскому деятелю.

– Ну да, грабители мы своего собственного народа – читал, читал. А все иностранные олигархи честные, да? – Он снова, долил себе вина, отпил, спросил, – почему не пьёшь?

Она подошла к столу, выпила до дна оставшееся вино, затем налила пол-бокала, села в кресло. Всё это время он смотрел на неё исподлобья.

– Когда увидел тебя на фотографии впервые, подумал, что ты на ней ненатуральная. Не мог поверить, что такие бывают… – писатели. Но, сегодня… Ты, действительно, красивая женщина… что-то в тебе есть такое, что притягивает, хочется смотреть и просто дотронуться – не по-скотски, а по-человечески. От тебя как будто тепло идет. Когда ты наклонилась надо мной сейчас, я почувствовал на какой-то момент состояние чистоты, как после дедовской бани. Где—то читал, что физическая оболочка многих философов не соответствует воплотившейся в эту оболочку Душе…

Не дав договорить ему, она встала, сделала шаг к нему, остановилась:

– Я должна уйти.

– Почему? – он улыбался. – Почему?! Ты же сказала: не уйдёшь ни за что.

– Сейчас должна уйти.

Он сцепил руки, прижал их к подбородку и, продолжая улыбаться, полушёпотом произнёс:

– Ты уйдёшь только тогда, когда я позволю.

– Что?!

– Да, да – такой невежественный. Невежество – моя неотъемлемая черта характера, я уже это слышал. – В комнате по-прежнему, как фон к происходящему, звучала тихая мелодия.

Он подошёл к ней и, ничего не говоря, взял из её руки бокал, поставил на стол, обнял за талию, повел танцевать. – Я хочу так танцевать вечно, – прошептал он ей у самого уха.

– Зачем обманываешь? Я же знаю, о чём ты думаешь.

– Сейчас не знаешь, о чем я думаю, коль задала этот вопрос.

– Знаю.

– Нет, не знаешь.

– Скажи.