Королева моих грез

Халед отложил нож и подался вперед, облокотившись на стол.

– Я для них местный парень, который разбогател. И это не осталось незамеченным.

– Я думала, ты из Москвы.

– Я впервые попал в Москву, когда закончил службу в армии, имея при себе вещмешок и непомерные амбиции. До тех пор я видел только горы.

– Ты родился там? – Джиджи подалась вперед, уставившись на него своими голубыми глазами.

– Да. Мой отец был профессиональным военным, его подразделение дислоцировалось в Чечне. – Он начал собирать сэндвич, укладывая на поджаренный хлеб толстые куски ветчины и нарезанные кружочками помидоры.

– Разве это не опасное место?

– Мой отец получил снайперскую пулю, когда мне было четыре года. Моя мать осталась одна. Она была вынуждена вернуться к родителям, они жили в горах чуть западнее того места, где я родился. Она снова вышла замуж за местного овчара. У нас никогда не было денег – только овцы.

– Сожалею о твоем отце, – сказала она. – Наверное, это было ужасное время для вас с мамой.

– Для матери. Ей было немного за двадцать, образование у нее было минимальным. Так что шансов поднять меня в одиночку у нее почти не было.

– Но она снова вышла замуж?

– У него была земля, дом и уважение односельчан. Он был большим человеком. Она считала, что это лучше того, что у нее было.

– У нее был ты.

– У нее был угол в родительском доме, в котором она была проклята за то, что вышла замуж за русского солдата.

– Но почему?

– Она забеременела до того, как родители поженились, а там, где я родился, Джиджи, не все принимают русских солдат с распростертыми объятиями. Это долгая история о войне между Россией и кавказскими народами. Никто не был рад их браку.

– Твои родители были счастливы?

Халед понял, что успел рассказать Джиджи то, чего никому еще не рассказывал. Он не любил вспоминать о той поре своей жизни. Так почему именно сейчас? Может, потому, что строительство дороги висит на волоске?

– Почему мы вообще говорим об этом?

От подобного тона Халеда обычно замолкали даже мужчины. Он не хотел так говорить с Джиджи, но не смог подавить волну гнева, когда они начали говорить о его родителях.

Джиджи моргнула:

– Я просто хотела узнать тебя получше.

Да. Она и еще куча журналистов.

А потом он вспомнил фотографию ее матери и чувства Джиджи к родному отцу. Халед догадывался, что Джиджи о разбитых семьях знает достаточно, чтобы открыть ей то, что она хотела услышать.

– Мои родители очень сильно любили друг друга.

– Ты не выглядишь слишком счастливым, говоря об этом. – Джиджи вопросительно вздернула бровь.

– Любовь – слишком высокопарное слово.

– Но мы не можем сами выбирать, в кого и когда влюбляться.

Халед вынул из холодильника кувшин с холодным чаем.

– Любовь не спасла моего отца от шальной пули, не накормила мою мать, не защитила ее от нападок, когда она вынуждена была вернуться домой. Любовь только осложнила ей жизнь.

– Откуда тебе знать? Почему ты не думаешь, что все могло быть наоборот? В ее жизни была любовь, и она сохранила о ней светлые воспоминания…

Он поставил кувшин на стол с такой силой, что чай выплеснулся.

– Я скажу тебе, почему, Джиджи. Мой отчим не смог ей простить того, что она любила моего отца. Не имеет значения, что она делала, – этого никогда не было достаточно, чтобы погасить его ревность. В том, как он к нам относился, не было ничего хорошего и светлого.

Халед осознал, как тяжело дышит. Джиджи откинулась на спинку стула, но не отшатнулась от него.

– Думаю, Карлос все еще любил мою мать даже после того, как она отказалась связать с ним жизнь. Наверное, поэтому он взял меня к себе после ее смерти. Но меня он так и не полюбил. С самого начала я видела от него только унижения, – призналась Джиджи.

– Но почему? Ты же его родная дочь!

– Потому что она любила меня, – просто сказала Джиджи, – но не любила его. – Халед молчал. – Вот видишь, у нас гораздо больше общего, чем мы сами думали.

Джиджи смотрела на него полными надежды глазами. Халеду стало трудно дышать. Она не понимала, что нельзя сравнивать их жизни, не понимала, кто он такой на самом деле.

Сейчас Халед был рад, что отвел ее на кухню, а не в спальню, иначе она могла бы прочитать в нем больше, чем ему хотелось бы открыть. Сегодня он устроит ее в гостевой комнате, а завтра отвезет в отель. Пришло время снова установить между ними барьеры.

– Ты перестала общаться с отцом? – грубовато спросил он.

– Он в Барселоне. Мы иногда говорим по телефону. Я не умею надолго затаивать обиды. И ты, кажется, тоже.

– Не торопись с выводами, – пробормотал он. – Расскажи о своем отце.

– Отец старается загладить вину, но он человек старой закалки. Он думает, что воспитывал меня правильно: в строгости, без похвал и одобрения.

– Закручивая канаты вокруг твоих ног?

– О нет. Я делала это сама, стараясь ему угодить. Карлос все-таки не садист.

– Когда я смотрю на твои шрамы, мне хочется подкараулить твоего отца в каком-нибудь укромном месте.

– Это не обязательно. Хотя пещерная женщина, живущая во мне, оценила твое предложение.

Борясь с желанием овладеть Джиджи прямо на кухонном столе, Халед подлил еще чая в ее стакан. Он накормит ее, а потом отправит спать. Одну. Джиджи вонзила зубы в сэндвич и застонала от удовольствия. Халед скрежетнул зубами. Господи, помоги ему пережить эту ночь!

– Как вкусно, – пробормотала она с набитым ртом. – Ты король сэндвичей.

– Я упомяну это в разговоре с инвесторами, – буркнул он, наблюдая, как она ест. – Ты действительно проголодалась.