– Если бы вы выросли в современном безликом доме, как я, тоже видели бы красоту в старинных вещах.
Он смотрел на нее скептически.
– Это было самое бездушное место на земле. С раннего возраста я всегда знала, что есть места и вещи куда лучше. Более… значимые.
Сибилла вздохнула, осознав, что сказала несколько больше, чем следовало.
– И почему же мебель более значимая, если она старая?
– Потому что у старых вещей есть истории, с ними связанные. А предметы мебели, сохранившиеся до наших дней, были сделаны искусными мастерами. Художниками.
– Да ты романтик, – заметил он, и снова так, словно это было преступлением.
– Нет, я практик. Хотя полагаю, что в детстве я читала книги о других детях, которые жили в старинных домах, и представляла, что когда-нибудь тоже буду.
– Неужели?
Ника так и подмывало спросить, а представляла ли она, как живет в его доме.
– Ничего особенного, – заметила она, защищаясь, – так делают многие дети. А у меня к тому же была на то веская причина.
Ник подумал, что сейчас услышит ее душещипательную историю. Она явно нервничала в его присутствии и от этого становилась все разговорчивее.
– Мне куда больше любопытно, почему тебя так интересует этот дом, – проворчал он.
– Нет, вы спросили, почему меня интересует прошлое.
Так. Возможная аферистка с лишним весом, да еще и зануда.
– Старые дома, несчастное детство…
– Я не говорила, что у меня было несчастное детство. Я сказала, что дом был бездушным. А мы были единственными жившими в нем людьми. Какая ирония.
– В чем же?
Она попыталась сложить на груди руки, но в толстой куртке это оказалось не так-то просто.
– В том, что женщина, растившая меня, была одержима генеалогией. Своей, конечно, не моей.
– Тебя удочерили?
Она молча кивнула, ее миловидное личико застыло.
В пятнадцать лет Ник узнал, что его отец – вовсе не его, и с тех пор его жизнь разделилась на «до» и «после».
– И когда ты это выяснила?
Она взглянула на него, словно раздумывая – отвечать или нет.
– Мне было двенадцать. Тогда мои приемные родители развелись.
– Должно быть, тебе нелегко пришлось.
– Да. Еще тяжелее было, когда они отослали меня.
– Отослали?
Она совсем помрачнела.
– Устроили меня в престижную закрытую школу и там оставили на шесть лет.
Он чуть не рассмеялся. Такая, значит, у нее история?
Избалованная девочка из состоятельной семьи жалуется на школьные годы, проведенные в закрытом интернате. Ну что ж, ему жаль ее. Надо отдать ей должное, она неплохо играет.
– Зато они тебе дали хорошее образование.
– Да, образование они дали мне хорошее, – бесцветным голосом согласилась она, опустив глаза и глядя на свои сложенные ладони. – Но я так редко видела их, а теперь и вовсе нет.
– Печальная история, – резюмировал он, и что-то в его тоне дало ей понять, что не очень-то он ей поверил.
Сибилла вдруг почувствовала себя совсем неловко.
– Да, наверное. Сама не знаю, зачем это все вам рассказала. Не уверена, что вам это вообще интересно.
– Ты удивишься, но мне интересно.
Сибилла не нашла, что на это ответить, да еще не сумела побороть искушение и снова уставилась на его широкие плечи и вспомнила, какой он сильный, как уверенно не дал ей упасть и обнимал ее.
Он поймал ее взгляд, и между ними вдруг что-то вспыхнуло.
– А что интересует вас, мисс Парминтер?
Сибилла осознала, что ее интересует и что этого не должно произойти. Она почувствовала, как жар заливает ее лицо.
– Вообще-то миссис, – в замешательстве поправила она его. – Миссис Парминтер.
– Ты замужем?
Она молчала, не зная, что ответить.
– А твой муж знает, что ты бродишь по ночам с другими мужчинами?
Глава 4
Слишком много плохих воспоминаний для одного вечера. С нее было достаточно. У Сибиллы внутри вдруг словно что-то щелкнуло, и она вскинула руку, чтобы закатить ему пощечину.
К счастью, рефлексы его были молниеносны, он тут же остановил ее ладонь, схватив ее за запястье.