Детский сад, штаны на лямках

– Что за ерунда! Да меня вообще здесь не было! Я на улице стояла, по мобильнику разговаривала, охранник может подтвердить. Правда же, мужчина?

Пенсионер тупо на меня уставился. Я прямо-таки слышала, как ворочаются шестеренки у него в голове.

– Ну, – замычал он, – вроде бы да, она на улице стояла…

В этот момент у меня как нельзя кстати зазвонил телефон.

– Вот видите, я же вам говорила, – важно заявила я, как будто это действительно что-то доказывало.

И рысью затрусила к выходу. Надо сматываться, и поживее!

Звонила, естественно, Алка.

– Что там у тебя творится? – зашипела она в трубку.

– Дурдом, – ответила я, вырываясь на улицу.

И это была чистая правда.

Глава 6

В родную школу я примчалась, когда закончился третий урок. Я уже собиралась предъявить охраннику журналистское удостоверение, но он пропустил меня так, видимо, принял за одну из родительниц.

Внутри практически ничего не изменилось. Конечно, интерьер стал более современным, вместо плаката «Претворим в жизнь итоги XXVII съезда КПСС!» висел аполитичный лозунг «Школа – наш второй дом», но в целом все осталось по-прежнему. Даже уборщица точно так же ворчала на первоклашек, имевших неосторожность пробежать по свежевымытому полу. Это была, безусловно, уже другая уборщица, но тряпкой она елозила с точно таким же остервенелым выражением лица, как пятнадцать лет назад.

Некоторые люди вспоминают школу с содроганием, но только не я. У меня с ней связаны лишь приятные воспоминания. Учеба давалась мне легко, вела я себя примерно и была на хорошем счету у педагогов. К счастью, в нашем классе не было откровенных хулиганов и маргинальных личностей, которые бы портили жизнь остальным. Так что я без внутреннего сопротивления открыла дверь учительской, где меня уже ждала бывшая классная руководительница.

Выглядела Мария Николаевна на удивление хорошо. Да что там «хорошо», выглядела просто замечательно! Дай бог всем нам так выглядеть в семьдесят лет! Стройная, подтянутая, глаза задорно блестят. И одета великолепно – в серые шерстяные брюки, белую водолазку и норковую жилетку.

С некоторых пор я разбираюсь в мехах. Одна меховая фабрика в Воронеже заказала мне тексты для каталога своей продукции. Так вот, та норка, что сейчас на Марии Николаевне, редкого голубого цвета. Сияющая холодная красота меха похожа одновременно и на снежный иней, и на мерцание драгоценного камня сапфира, поэтому цвет так и называется – «сапфир». Он очень идет платиновым блондинкам и пожилым дамам, благородно оттеняя их седину. Один из самых дорогих мехов, между прочим. Я хотела было прикупить себе шубейку, но заоблачная цена не позволила даже подступиться.

Я мгновенно оценила жилетку: мех натуральной окраски и отличной выделки, вещь пошита из цельных шкурок, а не из кусочков. Детей у Марии Николаевны нет, насколько я знаю, она так и не вышла замуж, целиком посвятив себя профессии, но, должно быть, у нее имеются богатые родственники, которые материально помогают, потому что на учительскую зарплату такую роскошь не купишь.

Сначала Мария Николаевна расспрашивала меня о моей жизни, я подробно отвечала: живу в Москве, работаю журналисткой, есть своя квартира, не замужем.

– Не затягивай с замужеством, – строго сказала она, – а то получится, как у меня. Всё выбирала чего-то, перебирала, а потом в сорок лет спохватилась, стала искать бывших женихов, а из них половина женились, а другая половина – уже умерли.

Я усмехнулась:

– Если бы было из чего выбирать, я бы обязательно выбрала.

– Выбор есть всегда, – назидательно изрекла пожилая дама, – просто надо снизить требования к жениху. Брак – это союз несовершенного мужчины и несовершенной женщины, а идеальный брак – когда эти несовершенства совпадают. Ищи себе ровню!

Я задумалась: хм, получается, что идеальный вариант для меня – это добродушный толстячок, который хотел бы осчастливить весь мир, но слишком ленив, чтобы проснуться ради этого на полчаса раньше. Нет, увольте, такие мужчины мне совсем не интересны. Я предпочитаю энергичных мужчин спортивного типа, ставящих перед собой практичные цели и уверенно к ним идущих, – короче, моих полных противоположностей. Кстати, теперь понятно, почему они меня совсем не замечают: наверное, тоже ищут себе ровню.

– Ладно, не будем отвлекаться, – вернула меня к действительности Мария Николаевна, – в нашем распоряжении есть сорок минут. О чем ты хотела со мной поговорить?

Я включила диктофон. Хорошо, что я подготовилась к интервью и заранее написала вопросы в блокноте. Я задавала свои вопросы, слушала ответы и кивала, сохраняя на лице заинтересованное выражение, однако мысли мои были далеко. Из головы никак не выходила картина: толстые ноги инспекторши Махнач, безжизненно раскинутые на грязном полу.

Я размышляла: неужели и правда Ленка Алябьева убила чиновницу соцзащиты? Зачем она это сделала? Даже сумасшедший сообразил бы, что этим поступком подписывает себе смертный приговор. Теперь Ленка уже никогда не увидит своего ребенка. Сколько дают за убийство? Лет пятнадцать. Когда она выйдет из тюрьмы, Костику исполнится двадцать. Это будет потерянный, глубоко несчастный человек. Известно, как ломает детей детский дом. Захочет ли он вообще встретиться с матерью? И доживет ли Ленка до этой встречи? Смертность среди заключенных в России – самая высокая в мире…

– Люся, я вижу, ты меня совсем не слушаешь, – с мягким укором сказала Мария Николаевна.

– Простите, задумалась.

– О чем, если не секрет? Наверное, мальчики в голове?

Я улыбнулась:

– Мария Николаевна, вы забываете, что я давно уже не школьница. Если мне за тридцать, то моим «мальчикам» скоро на пенсию выходить. Нет, я думаю о Лене Алябьевой, помните ее? Вчера мы случайно встретились, и…

Я не хотела рассказывать правду. Какой смысл? Помочь старушка ничем не сможет, только разволнуется до инфаркта.

– В общем, Ленка выглядела какой-то пропащей, что ли. И еще мне показалось, что она пьет…

– Пила, – подтвердила Мария Николаевна, – и довольно сильно.

Я так и подскочила на стуле:

– Да что вы говорите?!

– Увы. Через три года после того, как Лена окончила школу, погибли ее родители. На железнодорожном переезде автобус столкнулся с товарняком, позже выяснилось, что машинист потерял сознание и поезд мчался без управления. Это была ужасная трагедия, двадцать восемь жертв, в городе даже был объявлен траур. Ты помнишь этот случай?

Я покачала головой:

– Нет, я тогда в Москве жила.

– Вот в этом самом автобусе и ехали родители Леночки Алябьевой. Она в одночасье стала круглой сиротой, пришлось самой о себе заботиться. Лена тогда училась в институте, стипендии на жизнь катастрофически не хватало. Когда ты молода, хочется и одеться красиво, и вкусно покушать. Она решила обменять квартиру, оставшуюся от родителей, на комнату с доплатой. Дело было в лихие девяностые годы, а она – двадцатилетняя неопытная девчонка. Конечно, ее обманули, вместо денег подсунули фальшивые купюры. А комната, которую она якобы купила, по документам принадлежала не продавцу, а совсем другому человеку. Короче, она осталась без жилья, без денег, да еще с кучей долгов, которые успела к тому времени набрать. Написала на мошенников заявление в милицию, но ей намекнули, чтобы не рыпалась, иначе окажется на кладбище рядом с родителями. Время такое было, и за меньшее людей убивали, а тут – квартира…

Мария Николаевна вздохнула, на ее лицо набежала тень.

– А дальше что было?

– Ну, что дальше. Бросила институт, пошла работать на машиностроительный завод, жила в общежитии. А там известно какой контингент – каждый вечер пьянки-гулянки. От безысходности Лена стала попивать и втянулась. Женщинам ведь много не надо, два стакана вина в день – и через месяц ты уже хроническая алкоголичка. В общем, допилась она до попытки самоубийства. Раньше с этим было строго, каждого самоубийцу, если он выживал, конечно, принудительно клали в психушку на лечение. Вот и Алябьева попала в психбольницу. Представь мое изумление, когда я увидела ее там собственными глазами!

– Вы-то что делали в психбольнице? – удивилась я.

– Навещала соседку по квартире, у нее был маниакально-депрессивный психоз. Диагноз звучит угрожающе, но она была абсолютно безобидная, только всегда очень унылая, похожа на грустную овцу. Пришла я, значит, к соседке, а в палате для самоубийц встретила свою бывшую ученицу! Чувства, которые я тогда испытала, не передать словами. Прежде всего ощутила огромную, просто неподъемную вину. Меня не покидала мысль: может, это мы, педагоги, что-то проглядели?

Сразу видно, что Мария Николаевна – человек старой, еще советской закваски. При социализме люди сначала спрашивали с себя: «Что я могу дать обществу?» – а потом уже: «Что общество может дать мне?» Причем в большинстве случаев второй вопрос даже не возникал. А сегодня учителя считают, что они никому ничего не должны. Если ученик не усваивает материал, это его проблемы. Если он попал в дурную компанию, это вина родителей. А педагог ни за что не отвечает, потому что у него мизерная зарплата и расшатанная нервная система!

– К счастью, Люся, медицина творит чудеса. Не всегда, конечно, но порой результат бывает поразительным. Лена Алябьева полностью избавилась от алкогольной зависимости, полностью! Думаю, прежде всего это заслуга ее лечащего врача. С тех пор она больше не пьет! Ни капли!

Я вспомнила, каким привычным жестом Ленка вчера опрокидывала коньяк, и с сомнением спросила:

– Вы уверены?

– Абсолютно! Через год она зашла ко мне в школу и выглядела чудесно! Сказала, что завязала с выпивкой, восстановилась в институте и перевелась на заочное отделение. С завода она ушла, устроилась менеджером и совершенно довольна жизнью!