Детский сад, штаны на лямках

– Наша няня – вовсе не прислуга, она практически член семьи, что-то вроде тети. И между прочим, ее труд весьма неплохо оплачивается.

Я хотела сказать, что обычно тетям не платят за общение с племянниками, но сдержалась. Алка наверняка решила бы, что я специально придираюсь, потому что завидую. Возможно, если хорошенько покопаться в моем подсознании, так оно и было.

В хозяйской спальне преобладали спокойные цвета: белый, коричневый и оттенки бежевого. Алка продемонстрировала новые занавески, затем вытащила из шкафа для сравнения старые. Мне лично разница показалась несущественной, но я с жаром подтвердила, что новые шторы «ну просто идеально вписались в интерьер»!

Наконец хозяйка вспомнила об ужине, и мы спустились на первый этаж.

– Замучаешься вот так целый день по лестнице бегать, – заметила я.

– А зачем бегать?

– Мало ли зачем. Перекусить, например, захочется. Чайку попить с плюшками.

– Мы не едим мучное, – отрезала Алка, – от него развивается кариес.

– Ну а ребенок? Ему же постоянно что-то надо на кухне. Думаешь, няне легко туда-сюда шастать?

– За это ей и платят, – довольно равнодушно отозвалась хозяйка, доставая столовые приборы для Алябьевой. – Ладно, девчонки, рассаживайтесь. Кому какой салат положить? Вот с кальмарами, этот – с сыром, а тот – с бужениной. Учтите, что основное блюдо у нас будет ризотто с курицей и грибами.

Я восхищенно ахнула:

– Алка, неужели ты сама всё приготовила?

Хозяйка тонко улыбнулась:

– Не совсем. Возможно, ты не знаешь, но у нас ресторан. Между прочим, лучший в городе, называется «Sелена». Первая «эс» пишется по-английски, как доллар.

Я усмехнулась: очевидно, Алка держит нас за необразованных деревенщин. «Эс» как доллар! Да я, на минуточку, владею двумя европейскими языками! И турецкий перевожу со словарем.

– У вас? – уточнила я. – В смысле – у вас с Никитой?

Легкая тень набежала на ее лицо.

– Формально ресторан принадлежит Никите, он там директор, но на мне реклама и связи с общественностью. Вы были в «Sелене»?

Мы с Ленкой синхронно покачали головами.

– Еще побываете, – обнадежила Алка, – юбилей Марии Николаевны будет проходить там. Слушайте, у меня припасена бутылка чудесного французского винца, может, выпьем по глоточку?

Я выразительно вытаращила на Алку глаза: с какой это радости нам напиваться? Но Ленка неожиданно попросила:

– Мне бы чего покрепче…

– Есть водка и коньяк.

– Давай коньяк.

Она залпом опрокинула рюмку коньяка и даже не поморщилась. Мы с Алкой, цедившие красное вино, обменялись многозначительными взглядами.

И тут Алябьеву прорвало:

– Сегодня я пришла за Костиком в сад, а меня там уже ждали…

Глава 3

Когда Лена пришла за сыном в детский сад, в группе его не оказалось.

– Где Костик? – спросила она.

– Там, – неопределенно махнула рукой воспитательница. – Пройдите к заведующей, с вами хотят поговорить.

Мать вспомнила, что минуту назад видела перед воротами полицейскую машину, и испугалась:

– С Костей что-то случилось?

Воспитательница ничего не ответила, и охваченная паникой Ленка помчалась к руководству.

В маленький кабинет набилась куча народу. Сначала Алябьева выхватила лицо заведующей садом Марины Георгиевны Бизенковой, потом узнала инспекторшу из соцзащиты, кажется, ее звали Ольга Валентиновна Махнач. Остальные трое мужчин были полицейскими в форме. При ее появлении все встали, один страж порядка, тот, что постарше, зачем-то вытащил резиновую дубинку и принялся постукивать ею по ладони.

Ленка поняла, что случилось что-то страшное, и прошептала ватными губами:

– Где мой сын? Он жив?

– С Константином все будет в порядке, – сухим тоном отозвалась инспектор Махнач. – Елена Сергеевна, довожу до вашего сведения, что отдел опеки и попечительства принял решение изъять у вас ребенка.

До Ленки не сразу дошел смысл сказанного. Сначала она обрадовалась: «Жив, жив Костик! Если хотят изъять, значит, жив!» Потом обомлела:

– Как «изъять»? За что?!

– За ненадлежащее исполнение родительских обязанностей. С ребенком жестоко обращаются в семье. Мы зафиксировали на его теле синяки и ссадины, которые остались после побоев.

– Вы в своем уме?! – закричала мать. – Я Костика не бью! Да, у него есть синяки на ногах, но это от катания с горки! Покажите мне хотя бы одного ребенка, который катается на санках, без синяков!

Присутствующие никак не отреагировали на ее эмоциональную речь. С тем же успехом Алябьева могла обращаться к детским стульчикам, расписанным под хохлому.

Инспекторша продолжила обвиняющим тоном:

– Психолог отмечает, что мальчик замкнут, тревожен, не хочет говорить о матери, боится идти домой. Ребенок неухожен, явно голодает, ходит в грязной одежде.

– Ну что за бред вы несете! – Елена воззвала к заведующей детсадом: – Марина Георгиевна, да скажите же им! Разве я бью Костика? Разве он голодает? Разве у него грязная одежда? Это ведь неправда!!!

Бизенкова не ответила, только закатила глаза к потолку, словно сцена действовала ей на нервы.

Алябьева поняла, что все бесполезно. Что бы она ни сказала, это ничего не изменит. Они пришли забрать Костика и заберут его в любом случае. Что-то странное стало происходить со слухом, слова долетали до нее с огромными паузами. Махнач ритмично открывала и закрывала рот, а Елена слышала лишь обрывки: «жестокое обращение… существует угроза жизни ребенка… немедленно изъять».

Ленка осознала, что еще секунда – и она грохнется в обморок. Усилием воли она заставила себя стоять, даже расправила плечи.

– Отдел опеки и попечительства подал в суд иск о лишении вас родительских прав. Заседание состоится через неделю, вот повестка, распишитесь. – Инспекторша сунула в руки Алябьевой бумажку.