Женские заморочки

Соня была шокирована, но опять же нашла причину в себе. Невезучая.

Шли годы, Соне не везло ни с карьерой (да какая там карьера!), ни с друзьями (да и шут с ними, друзьями!), ни с другими положенными в жизни категориями. С семьей у Сони тоже было затишье – план по замужеству не выполнялся, а детей бы надо бы…

Соня слилась с одиночеством и не жалела об этом, если честно.

Но однажды, в автобусе, Соня случайно встретилась глазами с молодым человеком, и ее скрипочка, много лет выводящая унылые гаммы и ровные арпеджио, вдруг встрепенулась и вдарила, вполне уверенно, неожиданно и для себя, и для Сони, «Турецкий марш» Моцарта – отчаянно, залпом, как последним вскриком! И оторопела в паузе, передав эстафету Сониному сердечку.

Парень не сводил с Сони глаз, он смотрел так ошалело, будто и его скрипочка во всю свою немощь играла тот же «Турецкий марш». Он несколько раз моргнул, сглотнул, кадык пробежался сверху вниз, а Соня жадно смотрела на кадык, шею, рыжие реснички, и ее скрипка безостановочно играла на бис.

Они вышли вместе и больше не расставались.

Сеня и Соня были похожи, как брат и сестра, и скрипочки их играли в унисон, и репертуар их был безразмерен – влюбленные купались в прекрасной музыке! И все нужное случилось в Сониной жизни – и семья, и дети, и карьера пошла в рост и ширь, и здоровье поправилось по всем направлениям, и квартира образовалась в важном районе, и необходимые связи завязались… Да что перечислять! Все мы знаем, без чего жизнь не мила.

В жизнь Сони ворвалась, наконец, удача и привела всё в порядок.

Думаете, почему же так получилось?

Да ведь Сеня был из тех – счастливчиков! У него все шло как по маслу. Как же могло быть иначе с его выбором Сони? У везунчиков проколов не бывает!

А Сонина скрипочка подросла, окрепла и стала замечательным солирующим инструментом – ярким, уверенным, виртуозным – совсем как Сенина скрипка, которая в первую их встречу просто подыграла, как интеллигентная и тонкочувствующая особа.

.

Игорёк

Рано или поздно это случилось бы непременно.

Лучше, конечно, поздно, чем никогда. Хотя, с другой стороны, Бернард Шоу говорил: лучше никогда, чем поздно. Можно сказать: лучше никогда, чем кое-как, а можно и так: чем раньше, тем лучше. Но иногда получается, что позже лучше, чем раньше. Вот и остановимся на этом.

Если бы Игорек догадывался, что женщина сорока двух лет, не взирая на внушительные габариты и насыщенную неудачами биографию, способна на злокозненные планы в его, Игорька, адрес – он бы ни за что не расслаблялся!

Кто же знал, что эта вялоокая соседка, с прыщавым сыном подростком, учуяла в нем свой последний шанс?

Кто ж в голову-то брал, что Игорек может кем-то рассматриваться как вариант?

Игорек – не вариант. Он сам это знал точно.

Ни денег, ни шевелюры, ни опыта за щуплыми плечами, ни зычного голоса, ни пытливого взгляда – в общем, ничего такого даже приблизительно.

Честно говоря, Игорька можно было отсортировать в категорию «синий чулок», но это прекрасное наименование принадлежит женскому полу! И даже при условии прожитых незапятнанных развратом тридцати пяти лет, для мужчин не существует безошибочной метки «старой девы», потому что мужские тридцать пять не годятся ни в какие сравнения с женскими теми же цифрами.

Поэтому для мужчин нет и определений, типа «несвежий носок», хотя это было бы по сути справедливо!

На самом деле, Игорьковая семейная недостаточность определялась скучно-шуршащим словом «холостяк».

То есть: ни-ка-кой.

Вернее, какой-никакой, но потенциальный, так сказать, жених.

И сколько бы Игорьком не было просвистано напрасных холостяцких лет, сколько бы не отложил он жировых колец на своих, прости господи, боках, всё – лакомый кусочек партнера для закоренелых холостячек, обидно называемых «старыми девами» и «синими чулками».

И никогда наоборот!

Какой бы цветущей ни была невостребованная вовремя девушка – если она не скопила опыта сознательных разочарований – будет сидеть до самого… до какого-нибудь случайно оступившегося Игорька.

ФИО

Мама дала ему редкое имя: Аскольд. Имя вымерло, как мамонт, а она его где-то откопала и – «На тебе, сыночек дорогой, носи и поминай меня добрым словом…»

Видимо, у нее страсть была к затейливым именам, потому что мужа она выбрала тоже с раритетным именем Селиван. Влюбилась сначала в имя, а потом уже и все остальное разглядела.

Так что сына она родила – Аскольда Селивановича. Ничего так? В конце двадцатого века! И как же она думала, сложится судьба у ее сынишки? А?

В садике, куда мама исправно сдавала его на пятидневку, мальчика называли Аликом. Имя звучало добро, по-домашнему, и ему нравилось. Он и к маме приставал: «Мам, а давай меня Аликом назовем?»

Мама обижалась и говорила: «Асечка (она его Асечкой звала), ну разве тебе не нравится твое имя? Смотри, как звучит торжественно – Аско-ольд…»

Асечке не хотелось торжественно, ему хотелось Аликом. Но маму тоже было жалко и он печалился молча.

В семь лет Асечка пошел в школу. Для учителей, конечно, стала заковыкой его… ах, да, я же про фамилию еще ничего не сказала! А фамилию он носил знатную: Припоздейкин. Ну что за фамилия? Как ее понять? Кем были его предки? Одни вопросы.

Папа рассказывал, что в роду – князья, графья и бароны. И даже, может, царские крови. Историей своего рода он очень гордился. Но прямых улик знатности не было в сохранности, только косвенные. Были письма с ленточками, открытки с Крыма, царские монеты и дагеротипы. И непонятно главное: фамилия-то та же была у них, нет?

Вот такой мальчик, Аскольд Селиванович Припоздейкин, пошел в первый класс. А в школе всех называют строго по журналу, вы же знаете. Никаких там уменьшительно-ласкательных, или облегченных, то есть адаптированных имен.

Любимая первая учительница, знакомясь с первоклашками, живо среагировала на нашего мальчика. Но не на фамилию, почему-то, а на имя.

И сказала: – О! Есть такая опера Верстовского «Акольдова могила». Я помню!

Чего это она вспомнила? К чему?

Бестолковая попалась Аскольду первая учительница. С нее и началась вся неправда его жизни.

Как вы думаете, какое прозвище ему дали одноклассники, а потом и однокурсники? Ну, конечно: Могила.

А учителя (вот ведь тоже, нахалы), взяли и переделали его торжественное и роскошное имя в самое обыкновенное, повседневное: Коля. Упростили, опошлили, обстругали индивидуальность. Просто стали звать его Колей и все.

Пришел первого сентября в школу мальчик Аскольд Припоздейкин. А дня через два-три стал в школу ходить мальчик Коля-Могила.

Митька

Василий завел кота. Вернее, кот пришел сам, мяукнул, Вася открыл дверь и впустил кота в квартиру.

Так у Васьки стал жить кот Митька.

Был он рыжим и деликатным, мало ел, много спал и любил Василия как-то маловыразительно. Котовая ненавязчивость Васю удивляла, даже обижала.

– Митька, Митька! – звал он, соскучившись. – Иди сюда, скотина! Я тебя за что кормлю? Иди, поглажу.