Жёлтая магнолия

– Тогда и я продолжу думать о вас по своему, – ответила она ему в тон.

– И что же вы можете обо мне думать? Даже любопытно!

– Я думаю, что вы напыщенный сушёный стручок ванили! Такой же дорогой, сморщенный и приторный. Как, впрочем, и все патриции! И мои условия таковы: не вы меня нанимали, не вам меня выгонять. Но, если у вас не хватает духу дать отпор старшему братишке, то имейте достоинство терпеть меня две недели! – воскликнула Миа и тут же подумала, что это ей дорого обойдётся.

Потому что маэстро Л'Омбре посмотрел на неё так, словно собрался наколоть на булавку и засушить между книжными листами. Или поместить в стеклянную колбу. И от этого холодок нехорошего предчувствия пробежал по спине. Тут же вспомнилось то, что она нагадала сама себе, и это только усугубило ощущение грядущих неприятностей.

Наверное, ей всё-таки стоит сделать всё возможное, чтобы он поскорее отправил её прочь. Вывести его из себя, но как-нибудь без кражи серебряных ложек. А ещё стоит изображать из себя дурочку, чтобы он не подумал, что она и правда может узнать какие-то страшные семейные тайны. Возможно, тогда всё и обойдётся. Но при этом нельзя выглядеть шарлатанкой, а то Лоренцо делла Скала не заплатит ей обещанного…

Осталось только придумать, как всё это совместить.

– Ну что же… посмотрим, на сколько вас хватит, монна Росси. И раз мы всё прояснили, то не будем терять времени, прошу, – маэстро сделал жест рукой и открыл дверь, ведущую из гостиной в кабинет. – Вы хотели подробностей – вот они.

Миа надела сумку на плечо и, взяв в руки чашку с кофе, шагнула в распахнутую дверь.

Глава 5. Наблюдательность или предвидение?

Большой светлый кабинет с окнами, выходящими на канал, был заставлен шкафами и шкафчиками, завален книгами и странными предметами, названия которых, как и предназначение, Миа не знала. Стеклянные колбы и сосуды, коробки и свёрнутые карты, заспиртованные уродцы в банках – чего только не было в этой комнате!

Огромный стол из орехового дерева располагался между высоких окон, а рядом стояли ещё бюро-конторка и секретер. И повсюду бумаги, чертежи, записи и зарисовки…

Массивное кресло, обтянутое тёмной кожей – для хозяина, и в пару ему ещё два поменьше – для гостей. Миа обвела кабинет взглядом и подумала, что если всё это вокруг принадлежит маэстро Л'Омбре, то, наверное, он и правда очень умный. Хотя некоторая часть предметов, вроде колб с заспиртованными ящерицами или набора хирургических инструментов, её испугала. Каким бы умным ни был человек, зачем хранить у себя подобные вещи? А тем более странно, когда они принадлежат не маэстро медицины, а патрицию.

Справа от стола, на стене, Миа увидела красочную фреску. Она занимала всё пространство от пола до потолка, и на ней была мастерски изображена карта Аква Альбиции со всеми хитросплетениями переулков, улиц, каналов и мостов. Вот главный Храм и Дворец Дожей, кампанилла Сан-Паоло и Монетный двор, базилика делла Салюте, мосты через Дворцовый канал и волнорез у входа в лагуну. Всё такое выпуклое и яркое, раскрашенное разноцветными красками. И даже разделение на сестьеры – городские районы – было выполнено в разных цветах. Богатые сестьеры – зелёным, а бедные – оранжевым, будто предупреждая ярким цветом: сюда лучше не соваться.

Эта фреска была не просто картой, а целым произведением искусства. Маленькие фигурки торговок на рынках, гондолы, плывущие по каналам, Миа разглядела даже лодки цверров с красно-жёлтыми палатками. Все эти детали делали карту объёмной и почти живой.

А поверх карты тончайшими булавками были приколоты бумажки с рисунками, которые, очевидно, сделал маэстро Л'Омбре. И при взгляде на них Миа почувствовала, как по спине снова пробежал холодок. Рисунки показались ей слишком уж реалистичными.

Девушки с крыльями, изображённые на рисунках, были похожи на спящих фей или на статуи скорбящих ангелов, украшающие обычно вход в склеп. Рядом с каждой висело несколько записок, и от одной булавки к другой тянулись красные шёлковые нити, на которых тоже висели записки. И всё это вместе напоминало какую-то страшную паутину.

Картина была одновременно завораживающей и жутковатой, и Миа, не задумываясь, произнесла первое, что пришло в голову:

– О-ля-ля, Святая Лючия! Глядя на это, я бы подумала, что это вы их всех и убили!

Маэстро обернулся и посмотрел недоумённо сначала на фреску, а потом на Дамиану, и спросил:

– И с чего вдруг такой вывод?

– Всё это, – она поставила чашку с кофе на край стола и махнула рукой в сторону фрески, – похоже на какой-то жуткий план или гербарий! Будто это вы собираете мёртвых бабочек. Или на паутину, в которую они попали, только паука пока что не видно.

Сказала и внезапно подумала, что вот он и паук – стоит и смотрит на неё с ненавистью и презрением, и нацепил бы и её на свою паутину, как этих несчастных, да только не может. Или… пока не может.

И от этих мыслей ей стало совсем уж не по себе. С чего бы это ей такое подумалось?

Маэстро же ничего не ответил на её слова, лишь прищурился, взглянув на Дамиану, а потом на фреску, сел в кресло и закинул ногу на ногу.

– Прошу, монна Росси, – наконец произнёс он, небрежно указав рукой на рисунки, – всё на этой стене. Удивите меня. Блесните предвидением. Четыре девушки, четыре площади, крылья, цветы, полночь. Их всех привезли на лодке и оставили на камнях у воды. Одежду забрали, усыпали лепестками. И никто ничего не видел и не слышал. А теперь посмотрите в ваш шар и скажите хоть что-нибудь… внятное или хоть сколько-нибудь полезное.

Миа пропустила едкий сарказм последней фразы и подошла к фреске.

Так значит их было четыре, а не три! Какой ужас!

Злость понемногу утихла, и теперь Светлейшая окончательно замолчала. Сегодня Миа и так увидела слишком много, вряд ли на неё снова снизойдёт озарение. А жаль. Было бы приятно утереть нос высокомерному маэстро! А заодно и остановить того ненормального, который всё это делает. Но увы, теперь она смотрела на рисунки и видела лишь то… что маэстро Л'Омбре прекрасный художник. Его карандаш был безупречен, и правдоподобность изображённых девушек завораживала и пугала.

Миа окинула взглядом бумажки, приколотые вокруг каждого рисунка, и попыталась прочесть написанные на них заметки, но не смогла. Насколько хорошо маэстро рисовал, настолько неразборчивым оказался его почерк.

– А что здесь написано? – спросила она, указав на один из клочков бумаги.

– Понадобились подсказки? – переплетя пальцы, довольно усмехнулся маэстро, словно ожидал от неё этого замешательства. – Обычный приём шарлатанов – понаблюдать за клиентом, узнать побольше, а потом выдать эти знания за глас божий. Не так ли, монна-Дамиана-Винченца-Росси?

Миа почувствовала, как в ней снова поднимается глухое раздражение, потому что отчасти… Отчасти он был прав. Это и правда приём шарлатанов. И она сама не раз им пользовалась. Но не сегодня! И поэтому стало даже как-то… обидно.

А не шли бы вы к Зелёной деве, маэстро!

Но Миа сдержала свой гнев и не ответила, сделав вид, что увлечена рисунками. Она долго вглядывалась в одну из заметок, пока наконец не разобрала: «Тело ориентировано головой на северо-запад», а возле рисунка другой девушки такую же заметку, только про юго-восток.

– Это имеет значение? То, как лежала… э-м-м… лежало тело? – спросила она, снова ощутив холодок на коже.

Что-то неприятное было во всём этом. Будто, глядя на эти рисунки, всматриваешься в мутную воду лагуны у острова Джанджорно, а там, как говорил дедуля Козимо, водятся чудовища. И ты их не видишь, но они видят тебя и лишь ждут, пока ты зазеваешься.

Конечно, на рынке торговки судачили о том, что какой-то ненормальный убил двух путан, но что в этом такого удивительного? На рива дель Лавадоре такие вещи случаются слишком часто. Но до этого момента Миа и подумать не могла, что девушек уже четверо. И теперь ясно, что не все они путаны. А то, что тела выкладывали на площадях в полночь и осыпали лепестками… вот это было уж совсем жутко.

И история об убийстве пары путан, возможно, обворовавших кого-то своих клиентов или заразивших нехорошей болезнью, внезапно превратилась в нечто мрачное и неподвластное обычной логике.

– А цверра, оказывается, умеет читать?! Это даже любопытно, – произнёс маэстро с какой-то нотой удивления, рывком поднялся из кресла, подошёл и встал рядом. – Скажите, умение читать позволяет выманивать у клиентов больше денег?

– Ваша неприязнь ко мне выглядит странно, маэстро Л'Омбре, и все ваши высказывания и подозрения насчёт… блох и воровства тоже. Особенно учитывая то, что в отличие от вас, я ни слова не сказала о блохах или крысах, обитающих в некоторых палаццо, в которых живут патриции, – ответила она подчёркнуто спокойно, продолжая разглядывать рисунки.

– А вы бывали во многих палаццо? – услышала она вопрос с лёгким оттенком презрения.

– Бывала.

– Боюсь даже предположить, в каком качестве…

– Боюсь, вы меня совсем не знаете…

– Я знаю таких, как вы… Шарлатанок, которые бродят от дома к дому и дурят богатых старух, вроде тёти Перуджио. Не надейтесь, что со мной вы сможете проделать тот же фокус.

– Таких, как я? – Миа презрительно фыркнула и бросила на него косой взгляд. – Да вы ничего обо мне не знаете!

– Не знаю таких, как вы? Но в вас нет ничего особенного. Достаточно просто понаблюдать за вами немного, чтобы рассказать всю вашу историю от самого рождения, – маэстро скрестил на груди руки, давая всем своим видом понять, что она для него открытая книга.

– О-ля-ля! Так теперь вы взялись за предсказания? Что же, удивите меня маэстро! – воскликнула она, не сводя взгляда с карты. – Блесните предвидением.

– Было бы чем. Ваша история такая же, как и весь ваш наряд. Родились в лодке. Побирались, как и все цверры. Воровали, что плохо лежит в богатых домах – отсюда и ваши знания об их жителях. Вы спите в лавке, где торгуют специями… Запах специй… Тут, кажется, всё им пропиталось! Дешёвые духи… Волосы, крашенные конской мочой…

Миа повернулась резко и положила руки на бёдра, как любят делать цверры, когда хотят отправить подальше навязчивого клиента.