Последний из Саларов

Однако не прошло и двух-трех часов, а запах трупа стал настолько раздражать чиновников, что они пропустили возчика через границу – но с условием, что он вернется назад только после того, как эпидемия холеры закончится. И он двинулся в путь один-одинешенек. В устрашающей тишине на пустой дороге он слышал голос Великого предка, читающего молитвы. В первом же селении погонщик увидел людей настолько оголодавших, что они ели траву, и цвет их кожи отливал зеленым. Прямо у дороги были свалены трупы умерших от холеры, и никто не решался к ним подойти. Погонщик еле вырвался из лап этих голодных. Но в следующем селении на него напали и отняли всё, что он имел съестного: хлеб и масло, крупный черный изюм, орехи и шарики сухого молока. Даже чай ему не оставили. Хотели и мула отнять, но рыдания, вопли и толика денег позволили отстоять напуганное животное.

Он двинулся дальше к Наджафу. Ноги уже не держали, и он понимал, что из следующего города живым не выйдет. Нужно было принимать решение. Он не мог вернуться назад и не в силах был добраться до святых гробниц. И он решил, что временно где-нибудь спрячет тело, а в следующий раз все-таки доставит до места назначения.

Попросив на это разрешения у духа Шазде, возчик свернул с большой дороги. Вскоре он набрел на старые, заброшенные колодцы, ведущие к подземным каналам. Выбрав неглубокий сухой колодец, сгрузил туда гроб и завалил камнями и землей. Прочитал «Фатиху» по покойному, еще раз попросил прощения у него и повернул обратно к границе. Но едва отошел от колодца, как из-за холма выскочил какой-то вооруженный человек и выстрелил в него. Пуля ударила в грудь, рядом с висящим на груди мешочком, в котором он хранил деньги. Погонщик еще сделал несколько шагов и попытался что-то сказать, но колени подогнулись, и он упал, слезы полились из глаз. Умирая, он видел, как этот мужчина-араб подбежал к нему и срывал с него одежду, кошелек с шеи. Выплевывая кровь, успел он взглянуть и на мула, глядящего на него в испуге, и на ручей своей крови, текущей к корням куста возле караванной тропы. В последний миг жизни он вспомнил, что не читал ни полуденный, ни послеполуденный намаз, попытался повернуться лицом к Кибле и не смог. Расстался с жизнью, лежа лицом к востоку. Всё было кончено…

Мужчина-араб уже похлопывал по крупу мула, обнажив в ухмылке желтые, выступающие вперед зубы. На мясо молодого мула найдется много покупателей, и в этих условиях можно было выручить очень хорошие деньги.

Дождь лил густыми струями, и казалось, что с неба свисают волчьи хвосты. Из крытого коридора вначале появился толстый живот Эльяса-знахаря, потом и весь он, облаченный в абу из верблюжьей шерсти, в тюбетейке на голове и с торбой через плечо. Глаза его отливали желтым, как и опаловый перстень на его пальце; это было какое-то особенное, ясное сияние. Женщины смотрели на него с любопытством и страхом. Султан-Али, как всегда, стоял при входе в особняк. Но шазде не показывался.

Эльяс-знахарь прямо здесь, прежде чем с кем-нибудь поздороваться, уже начал свою работу. Словно полицейский инспектор, он осматривал стены, двери; ничто, казалось, не ускользнет от внимательного взгляда. Спустился в подвал под особняком и прежде всего обратил внимание на большие емкости с уксусом и соком незрелого винограда.

– Поставлен ли на контроль уксус и сок незрелого винограда?

– Нет… То есть как?

– А так, что они по природе своей огненны и любят именно эти жидкости. Их медом не корми, а дай сунуться в соленье и маринад.

Знахарь с таким уважением произносил слово «они», точно нечистая сила стояла вплотную рядом с ним. Султан-Али взглянул на кувшин с гранатовым сиропом и, как всегда нечетко выговаривая, сказал:

– О Аллах, и я тоже замечал, что никак отведывает кто-то… Думал, а ну как кто-то из женщин, а то, глядишь, мои собственные детишки… Вон, глянь: следы пальцев остались…

Эльяс-знахарь с таким гневом глянул на него, что лицо Султана-Али приобрело цвет неперебродившего уксуса.

– Осторожнее выражайся, любезный! Даже за спиной человека нельзя так говорить, тем более о них — более живых, чем любой из нас!

И он пожевал губами и поклонился в сторону темного угла подвала, давая понять им, что не следует принимать всерьез слова этого мужлана. Выйдя из подвала, знахарь направился к крытому водохранилищу, заглянул в него. В темном пугающем пространстве было видно, что резервуар полон почти с верхом: оттуда доносились словно бы чьи-то таинственные голоса. Заклинатель прочел молитву и дунул на водохранилище, потом поднялся на крышу здания, с таинственным видом дотронулся пальцем до купола.

– Посмотри. Видишь следы их ног? Именно здесь они и ходят.

Сильный дождь плескался на глинобитных поверхностях, с шумом воду извергали внизу водосточные трубы из обожженной глины. Султан-Али глядел на копытообразные следы их на глинобитной крыше с возрастающим страхом. Вот-вот он, казалось, потеряет сознание, не только от страха, но от самого факта, что он видит ясные и неотрицаемые знаки их присутствия. Да, сейчас воочию он видел невидимый мир; а сами эти шаги загадочных существ он, засыпая и просыпаясь, слышал над своей головой, на крыше, едва ли не каждую ночь.

Эльяс-заклинатель читал молитвы и дул на эти следы, потом спустился с крыши. По дороге заглянул на кухню и ее тоже продезинфицировал молитвой. Возле «берлоги» заметил Обрез-Косу, которая пялилась на дождь, словно глазами связывала его струи в узлы. Он задержал на ней взгляд, негромко пробормотал заклинание и пошел к особняку. Губы его двигались безостановочно, а загадочность поведения привела к тому, что всё пространство еще больше, чем прежде, казалось наполненным ими. Молитву заклинатель читал так, словно хотел этим чтением охладить свои пылающие губы и рот.

– Я должен увидеть шазде, – сказал он. – Имею честь доложить кое-что лично его светлости.

Султан-Али передал просьбу знахаря шазде. Тот допустил к себе Эльяса с чувством беспокойства. Гордость мешала шазде признать в этом вопросе превосходство над собой загадочного иудея.

Войдя в главный зал особняка, заклинатель уселся перед шазде, и его выразительный взгляд словно наполнил весь этот зал.

– Ваше высочество, имею для вас срочное сообщение: они очень сильно обиделись на вас. Большая дерзость, однако предлагаю вашей светлости сделать упреждающий ход. Кажется, они испытывают некоторые мучения.

– Какие мучения, уважаемый? Может, нам еще и извиниться перед ними?

– Что ж, господин, они ведь тоже – создания Аллаха. Они, как и сыны Адама, могут пугаться. Они производят на свет потомство. Испытывают душевные муки, могут терять терпение. Поведением они нам подражают. Читают книги, как и мы, вешают себе украшения на шеи и соревнуются с нами в том, как показать себя…

– Мы поколение за поколением жили в этой усадьбе и ничего такого не слыхали и не видали. Что же случилось именно сейчас, что они вдруг вылезли на свет Божий? Конечно, разные загадочные вещи всегда происходят, но до такой наглости… Мне сдается, это от какой-то из женщин идет, из их головы.

– Очень может быть, ваше высочество. В силу того, что женщины ограничены умом и вообще созданы из левого ребра Адама, нечистые именно их используют как точку опоры. Не исключено, что одна из слабых женщин весьма сильную молитву зарыла где-то в углу усадьбы. В любом случае, им причинили муку и боль, и надо как можно скорее это поправить, в противном случае…

– Что ж, допустим, что им причинили боль. Каково лекарство?

– Я пока этого не знаю… Я должен задать вопросы…

– Вопросы кому?

– Их вождю.

– Что ж, задавай.

– Это не очень просто. Я должен посмотреть ноготь.

– Смотри.

– Здесь есть ребенок, еще не вышедший из возраста невинности?

– Как ему не быть… Да вот хотя бы… Внук его высочества.

Шазде сердито посмотрел на Султана-Али, а Эльяс только сейчас заметил Остатки-Сладки, который стоял у дверей и с изумлением глядел на знахаря.

– Подойди сюда, хороший мальчик.

Шазде подумал о возможной гневной реакции Судабе-ханум, но ничего не сказал. Эльяс взял Остатки-Сладки за руку и поставил его перед собой. Вынул из своей торбы целую горсть каких-то штуковин. Большой палец на левой руке мальчика он смазал оливковым маслом. Взял очень тонкий калам для письма и черными чернилами нанес на ноготь какие-то кривые черточки, потом сказал:

– Мальчик милый, смотри только на этот ноготь и, как только увидишь, что несут трон, сразу дай мне знать.

И знахарь начал читать молитвы и бросать кости. Остатки-Сладки уставился на свой блестящий и выпуклый ноготь и на черточки на нем, которые начали извиваться и двигаться туда-сюда.

– Принесли трон?

– Нет!

Но через некоторое время одна из черточек ожила и превратилась в крошечного человечка. Он снял со спины трон и поставил его на землю. Появился шах в короне и с большим носом и воссел на трон.

– Принесли!.. Принесли…

– Кто сел на трон?

– Шах в короне.

– Спроси его: что он хочет от живущих в этой усадьбе?

Шах в короне вдруг посмотрел на Остатки-Сладки и очень тоненьким голоском начал кричать и ругаться. Чернильные линии пришли в движение и превратились в окно, ружье, солдат, в уходящие вдаль длинные улицы, в тюремную решетку, в девушку с окровавленным лицом, в багровые гранатовые плоды. В голубей…

– Что он говорит?

– Ничего… Кричит только.

– Послушай внимательно: что говорит?