Полученные результаты заставили И. Дайена коренным образом пересмотреть и представления о происхождении австронезийских языков. Согласно его подсчетам, единый праавстронезийский язык мог существовать примерно 3 тыс. лет до н. э. Носители этого праязыка жили в Западной Меланезии (на Новой Гвинее, в архипелаге Бисмарка и на Соломоновых островах) [22].
Неожиданные результаты были получены и автором данной статьи по индоарийским языкам, в частности, относительно места среди них цыганского языка (языков). Согласно традиционным классификациям, цыганский язык многими исследователями a priori относится к центральным индоарийским языкам и считается близким к хинди [23]. Однако же глоттохронологический анализ недвусмысленно указывает на его особое положение внутри индоарийской языковой группы (подсчеты проводились по методике Старостина) [24] (см. таблицу выше на данной странице).
Степень близости проанализированных индоарийских языков Индостана оказалась больше, чем их близость к цыганским языкам (диалектам), что позволяет выделить особую цыганскую подгруппу внутри индоарийской языковой группы. Особое положение, судя по всему, занимает и непальский язык, однако соображения о его взаимоотношениях с другими индоарийскими языками пока не выходят за пределы гипотез.
Лексикостатистический анализ позволил по-новому взглянуть на классификацию тюркских языков. Подсчеты, проведенные по методике Старостина, привели к следующим выводам [25].
1. Разделение тюркских языков на четыре самые древние ветви (якутскую, тувинскую, булгарскую и западную) произошло практически одновременно в течение трех первых веков нашей эры.
2. Якутский и тувинский язык не обнаруживают особой близости друг к другу и должны рассматриваться как принадлежащие к разным подгруппам.
3. Другие тюркские языки Сибири и Китая (были рассмотрены хакасский и саларский), видимо, относятся к основной (западной) подгруппе тюркских языков, хотя и выделились из нее ранее, чем остальные языки этой подгруппы.
4. Булгарская подгруппа (чувашский язык) равноудалена от других подгрупп тюркских языков и выделилась из единого тюркского праязыка не ранее (а, возможно, даже несколько позже), чем другие ветви.
Эти результаты, опять же, отличаются от традиционной классификации, основанной на географическом, фонетическом и морфологическом принципах [26].
Выводы
Итак, в настоящее время метод глоттохронологии остается единственным надежным методом, позволяющим производить относительную и абсолютную датировку времени языковой дивергенции. Он может использоваться в нескольких целях:
1) Установление предположительного родства сравниваемых языков и ориентировочное выявление степени этого родства. Подобную работу целесообразно проводить в тех случаях, когда степень родства языков неясна или даже непонятно, родственны ли они вообще. Соответственно и процесс составления списков может не быть абсолютно строгим.
2) Определение относительной хронологии, т.е. порядка отделения различных родственных языков от единого ствола. Эта работа может проводиться лишь тогда, когда родственные отношения языков уже установлены, однако не ясны их взаимоотношения внутри одного таксономического единства. Требования к строгости составления списков здесь выше, чем в предыдущем случае.
3) Определение абсолютной хронологии, т.е. конкретного времени расхождения языков. При подобном использовании метода глоттохронологии необходимо очень тщательное составление списков с учетом семантических особенностей включаемых в них слов, внимательный анализ их этимологий и исключение заимствований. Только в таком случае результаты абсолютной глоттохронологии могут быть признаны достоверными.
Именно от этого подхода мы вправе ожидать достаточно сенсационных результатов уже в самом ближайшем будущем. Для этого даже не нужно проводить слишком кропотливой работы (хотя, конечно же, занятия глоттохронологией требуют определенного труда, а не абстрактных эссеистических рассуждений). Намного важнее преодолеть косную традицию, основанную порой только на авторитете давно изживших себя теорий.
Примечания
Впервые статья была опубликована в журнале: Сибирский лингвистический семинар. – Новосибирск, 2002. – №1. – С. 15—23.
1. Swadesh M. Lexicostatistic Dating of Prehistoric Ethnic Contacts with Special Reference to North American Indians and Eskimos // Proceedings of the American Philosophical Society. – Vol. 96. – 1952.
2. См., например, статью: Swadesh M. Diffusional Cumulation and Archaic Residue as Historical Explanations // South-Western Journal of Anthropology. – Vol. 7. – 1950.
3. Swadesh M. Towards Greater Accuracy in Lexicostatistic Dating // International Journal of American Linguistics. – Vol. 21. – 1955.
4. Сводеш М. Лексикостатистическое датирование доисторических этнических контактов // Новое в лингвистике. – Вып. 1. – М., 1960. – С. 23—52; Сводеш М. К вопросу о повышении точности в лексикостатистическом датировании. – Новое в лингвистике. – Вып. 1. – М., 1960. – С. 53—87.
5. См.: Старостин С. А. Сравнительно-историческое языкознание и лексикостатистика // Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока (Материалы к дискуссиям международной конференции). – Т. 1. – М., 1989. – С. 3—39.
6. Калыгин В. П., Королев А. А. Введение в кельтскую филологию. – М., 1989. – С. 203.
7. Об этом много и неоднократно писалось. См., например, анализ семантических сложностей списка М. Сводеша в работе: Bromley M. The Linguistic Relationships of Grand Valley Dani: A Lexico-statistical Classification // Oceania. – V. XXXVII. – 1966. – P. 286 – 291. Ср. также: Хойер Г. Лексикостатистика (Критический разбор) // Новое в лингвистике. – Вып. 1. – М., 1960. – С. 88—107; Звегинцев В. А. Лексикостатистическое датирование методом глоттохронологии (лексикостатистика) // Новое в лингвистике. – Вып. 1. – М., 1960. – С. 15.
8. Впрочем, эта точка зрения не общепринята; имеются гипотезы и об исконном происхождении этого слова, см.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. – Т. 1. – М., 1986. – С. 409—410.
9. Там же. – С. 702—703. Точка зрения, опять же, не общепринятая; по мнению О. Н. Трубачева, слово может быть заимствовано из тюркских языков, см.: Трубачев О. Н. Славянские названия домашних животных. – М., 1960. – С. 29.
10. Фасмер М. Указ. соч. – С. 267. Есть и другие гипотезы.
11. Дьячок М. Т. Глоттохронология цыганских диалектов Европы и Азии // Сибирский лингвистический семинар. – Новосибирск, 2001. – №1. – С. 34—36.
12. Там же. – С. 37—40.
13. Сводеш М. Лингвистические связи Америки и Евразии // Этимология. 1964. Принципы реконструкции и методика исследования. – М., 1965. – С. 272—311. См. там же подробные примечания А. Б. Долгопольского (с. 311—322).
14. Первая цифра обозначает число родственных слов, цифра в скобках – общее число слов, участвовавших в сравнении. Далее указан процент родственной лексики.
15. См. Климов Г. А. Основы лингвистической компаративистики. – М., 1990. – С. 125.
16. Dye W., Townsend P., Townsend W. The Sepik Hill Languages: A Preliminary Report // Oceania. – V. XXXIX. – 1968. – №2. – P. 153. Подсчеты проводились по стословному списку М. Сводеша, дополненному еще 20 словами.
17. Вахтин Н. Б., Головко Е. В. Соотношение языков эскимосско-алеутской семьи по лексикостатистическим данным // Лингвистические исследования. 1986. Социальное и системное на различных уровнях языка. – М., 1986. – С. 55.
18. Girdenis A., Mažiulis V. Baltų kalbų divercencinė chronologija // Baltistica. – T. XXVII (2). – Vilnius, 1994. – P. 9.
19. Как писал об этом В. Н. Топоров, «роль славянских лексических параллелей к прусскому языку исключительна», см.: Топоров В. Н. Прусский язык. Словарь. А – D. – М., 1975. – С. 5.
20. Dyen I. The Lexicostatistical Classification of the Malayo-Polynesian Languages // Language. – V. 38. – 1962; Dyen I. A Lexicostatistical Classification of the Austronesian Languages. – Baltimore, 1965. И. Дайен использовал 196-словный список, в основу которого лег список М. Сводеша.
21. Сирк Ю. Х. Австронезийские языки // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Задачи и перспективы. – М., 1982. – С. 218.
22. Подробно об этом см.: Беллвуд П. Покорение человеком Тихого океана. – М., 1986. – С. 151—153.
23. См.: Зограф Г. А. Языки Южной Азии. – М., 1990. – С. 31. Имеются также попытки сблизить цыганский язык и с другими языками Индостана, в частности, с гуджарати, см.: Kochanowski J. Trois enigmes tsiganes // Lingua posnaniensis. – T. XXV. – Warszawa – Poznań, 1982. – P. 107.
24. Дьячок М. Т. Глоттохронология цыганских диалектов. – С. 39—40.
25. Дьячок М. Т. Глоттохронология тюркских языков (предварительный анализ) // Наука. Университет. 2001. Материалы второй научной конференции. – Новосибирск, 2001. – С. 15—16.
26. Самойлович А. Н. Некоторые дополнения к классификации турецких языков. – Пг., 1922. – С. 15. Подробно о различных схемах классификации тюркских языков см.: Гаджиева Н. З. К вопросу о классификации тюркских языков и диалектов // Теоретические основы классификации языков мира. – М., 1980. – С. 100—126; Гаджиева Н. З. Тюркские языки // Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990. – С. 527.
Лексикостатистический список С. Е. Яхонтова: проблема верификации
Лексикостатистический список С. Е. Яхонтова был предложен известным советским лингвистом-востоковедом в начале 1960-х гг. Он представляет собой несколько видоизмененный список М. Сводеша [1], разбитый на две части. Первый из этих списков включает 35 слов: ветер, вода, вошь, глаз, год, дать, два, знать, зуб, имя, камень, кость, кровь, кто, луна, новый, нос, огонь, один, полный, рог, рука, рыба, собака, солнце, соль, ты, умереть, ухо, хвост, что, этот, я, язык, яйцо. 32 слова входят в 100-словный список М. Сводеша, 3 слова (ветер, год и соль) добавлены С. Е. Яхонтовым. По мнению С. Е. Яхонтова, этот список включает наиболее устойчивую лексику любого языка мира. Второй список включает 65 слов и содержит менее устойчивую лексику.
Список С. Е. Яхонтова, составленный из 35 слов, в отличие от списка М. Сводеша, изначально не был рассчитан на проведение каких-либо углубленных лексикостатистических исследований. Его предназначение – сориентировать исследователя в вопросе, являются ли данные языки родственными и в какой мере.
Преимуществом 35-словного списка является его краткость, которая позволяет быстро определить, являются ли анализируемые языки родственными или нет. Естественно, наиболее плодотворной сферой применения списка С. Е. Яхонтова являются малоизученные языки, еще сохранившиеся в настоящее время в Латинской Америке, Африке, Новой Гвинее и отдельных районах Азии. Генеалогическая классификация этих языков до сих пор разработана недостаточно. Существует большое число языков, которые считаются изолированными или «неклассифицированными» (этот термин используют в случае недостатка данных). Кроме того, возможно применение списка и в тех случаях, когда родственные связи тех или иных языков до сих пор вызывают споры (так обстоит дело, например, с чукотско-корякскими и ительменскими языками [2]).
Статистические параметры определения степени языкового родства при использовании 35-словного списка С. Е. Яхонтова были предложены С. А. Старостиным [3]. Кратко они могут быть сформулированы следующим образом:
1. Близкородственные языки (например, славянские или германские) имеют более 30 родственных слов в списке.
2. Языки, родственные на уровне языковых групп внутри языковой семьи (например, индоевропейской), насчитывают более 15 родственных слов в списке.
3. Языки, родственные на уровне макросемей (например, ностратической), имеют более 5 схожих слов в списке.
4. Если же количество родственных слов меньше 5, то это означает, что либо данные языки не являются родственными вообще, либо их родство настолько далеко, что не может быть доказано методами традиционного сравнительно-исторического языкознания. Сходство слов при этом возникает в результате заимствования или случайного совпадения.
Проблема, однако, состоит в том, что в случае, когда мы имеем дело с малоизученными языками, говорить о родстве слов можно только предположительно. Обычно в качестве гипотетически родственных слов рассматриваются слова, имеющие одинаковое значение и близкие по своему внешнему облику. Так, в частности, долгое время анализировались лексикостатистические списки по папуасским языкам [4].
В результате основным критерием при определении близости языков оказывается не действительное генетическое родство слов, а их фонетическое сходство. Следует, однако, отметить, что в случаях, когда языки претерпевают существенные фонетические изменения, сходство даже родственных слов может отсутствовать, ср., напр., испанское agua и французское eau «вода» (<лат. aqua) или индонезийское dua и иааи (меланезийский язык Новой Каледонии) lo «два» (<праавстронез. *duva’).
Таким образом, если родственные связи языков не установлены (а именно на работу с такими языками во многом и рассчитан список С. Е. Яхонтова), то на практике приходится учитывать лишь внешнее подобие слов. Естественно, что точного критерия «похожести» слов предложить нельзя: одна и та же пара слов может казаться похожей для одного человека и непохожей для другого. Тем не менее, существуют и явно сходные слова, ср., напр. русское новый и итальянское nuovo или индонезийское darah и иааи dra «кровь» (<праавстронез. *ddaγah). Именное такие слова и будут принимать участие в анализе.
Чтобы проверить, насколько эффективно применение списка С. Е. Яхонтова в условиях, когда нам неизвестны родственные связи слов, а во внимание принимается лишь их фонетическое сходство, рассмотрим списки по следующим языкам: русскому, английскому, испанскому и хинди. Эти языки относятся к разным группам в пределах индоевропейской языковой семьи, причем, как показывают исследования, проводившиеся в различное время и различными учеными, расстояние между этими группами примерно одинаково (см. таблицу).
Рассмотрим, сколько слов из этих списков будут действительно родственными, а сколько – похожими лишь внешне.
Подсчеты дают следующие результаты (см. таблицу).
В русском и английском языке имеется 18 родственных слов: ветер – wind, вода – water, два – two, знать – know, имя – name, кто – who, новый – new, нос – nose, один – one, полный – full, солнце – sun, соль – salt, ухо – ear, что – what, этот – this, я – I, язык – tongue, яйцо – egg.
Из них по меньшей мере 8 слов сохраняют фонетическое сходство и воспринимаются как родственные с первого взгляда, без обращения к истории языков: ветер – wind, вода – water, два – two, новый – new, нос – nose, полный – full, солнце – sun, соль – salt.
В русском и испанском языках имеется 20 родственных слов: ветер – viento, дать – dar, два – dos, имя – nombre, кость – hueso, кто – quien, луна – luna, новый – nuevo, нос – nariz, один – uno, полный – lleno, солнце – sol, соль – sal, ты – tú, умереть – morir, ухо – oreja, что – que, я – yo, язык – lengua, яйцо – huevo.
По крайней мере 10 слов сохраняют фонетическое сходство: ветер – viento, дать – dar, два – dos, луна – luna, новый – nuevo, нос – nariz, солнце – sol, соль – sal, ты – tú, умереть – morir.
В русском и хинди имеется 15 родственных слов: дать – denā, два – do, знать – jānnā, имя – nām, кость – haddi, кто – kaun, новый – nayā, нос – nāk, огонь – āg, полный – bhar-pūr, солнце – surya, ты – tū, умереть – marnā, что – kyā, яйцо – andā.
Родственными с первого взгляда могут быть признаны по крайней мере 8 слов: дать – denā, два – do, знать – jānnā, новый – nayā, нос – nāk, огонь – āg, ты – tū, умереть – marnā.
Аналогичные подсчеты могут быть проведены и между другими парами сравниваемых языков: английским – испанским, английским – хинди и т. д.
Таким образом, можно сделать следующий вывод: в пределах одной языковой семьи (на уровне языковых групп) фонетически сходными оказывается примерно половина родственных слов. Иначе говоря, языки могут быть признаны родственными в пределах одной языковой семьи, если в списке С. Е. Яхонтова имеется не менее 7—8 фонетически близких слов с одинаковым значением.
Нетрудно предположить, что в случаях более отдаленного языкового родства (например, на уровне более глубоких семей или макросемей), количество фонетически близких слов будет существенно меньше. Так, сравнение списка С. Е. Яхонтова для турецкого и японского языков, родственных в пределах алтайской языковой семьи, распад которой произошел значительно раньше, чем индоевропейской (примерно в 6 тысячелетии до н. э.), дает следующие результаты.
В японском и турецком списках оказывается всего 5 родственных слов: «год» (япон. tosi – тур. yıl <праалт. *dila), «камень» (япон. isi – тур. taş <праалт. *tiōl’a), «один» (япон. hitotsu – тур. bir <праалт. *birV), «что» (япон. nan (i) – тур. ne <праалт. *ŋia-), «я» (япон. watasi – тур. ben <праалт. *bä-) [5]. Из них лишь одна пара слов (япон. nan (i) – тур. ne) близка фонетически. Прийти к каким-либо значимым выводам на основании одного слова, конечно же, невозможно.
Итак, использование 35-словного списка С. Е. Яхонтова возможно только в том случае, когда глубина языкового родства сравниваемых языков примерно равна возрасту индоевропейской языковой семьи, т.е. находится в пределах 3—4 тыс. лет до н. э. Для определения более отдаленных родственных связей необходимо использовать другие, более точные, методы. Тем не менее, список С. Е. Яхонтова представляет собой достаточно надежный инструмент, позволяющий дать предварительную оценку степени языкового родства и указать лингвисту на направление дальнейших исследований.
Примечания
Впервые статья была опубликована в сборнике: Иностранные языки в научном и учебно-методическом аспекте. – Новосибирск, 2008. – С. 14—18.
1. См. Сводеш М. Лексикостатистическое датирование доисторических этнических контактов // Новое в лингвистике. – Вып. 1. – М., 1960; Сводеш М. К вопросу о повышении точности в лексикостатистическом датировании // Новое в лингвистике. – Вып. 1. – М., 1960; Дьячок М. Т. Глоттохронология: пятьдесят лет спустя // Сибирский лингвистический семинар. – Новосибирск, 2002. – №1.
2. Володин А. П. Ительменский язык // Языки мира. Палеоазиатские языки. – М., 1977. – С. 60.
3. Starostin S.A. Old Chinese Basic Vocabulary: A Historical Perspective // Journal of Chinese Linguistics. – V. 8. – Berkeley, 1995.
4. Леонтьев А. А. Папуасские языки. – М., 1977. – С. 23.
5. Старостин С. А. Алтайская проблема и происхождение японского языка. – М., 1991. – С. 82—107.
Акцентная база (к постановке проблемы)
1. Введение
Сложность и кажущаяся бессистемность правил акцентуации слова во многих языках давно стала притчей во языцех. В свое время А. А. Потебня писал: «Не знать множества формальных и тонических особенностей русского языка, столь сложного по входящим в него стихиям и трудного в формальном и тоническом отношениях, – простительно даже хорошо образованному русскому» [1]. Отсюда – многочисленные попытки дать представление об ударении словарными списками [2] и признание фонологической, по сути дела необъяснимой, сущности словесного ударения в русском языке [3].
Аналогично обстоит дело и при описании других языков, не обладающих стабильной системой ударения. Так, авторы учебника языка масаи, в котором ударение, так же как и в русском, несет смыслоразличительную нагрузку, А. Такер и Дж. Мпааеи [4] разделили свою книгу на две примерно равные части. В первой из них даются основы грамматики, во второй объясняются правила акцентуации.
Таким образом, большая теоретическая важность вопросов акцентуации и неполноценность описания системы ударения классическими описательными способами вынуждают искать новые решения старой проблемы.
2. Определение акцентной базы
Решить проблему упорядочения акцентных типов в любом языке, обладающем нефиксированным ударением, можно, очевидно, лишь нетрадиционными методами. При этом целесообразно исходить из характеристики ударения в тех языках, в которых ударение не несет смыслоразличительной нагрузки и является абсолютно или позиционно фиксированным. К первым относятся акцентные системы языков, имеющих ударение:
а) на первом слове фонетического слова (чешский, венгерский, грузинский);
б) на последнем слоге слова (тотальные окситоны) (турецкий, якутский);
в) на втором от конца слога слове (тотальные парокситоны) (польский) и др.
Ко вторым мы относим акцентные системы, место ударения в которых не является абсолютно фиксированным, а зависит от фонетического облика слова. Таковой является, например, акцентная база гавайского языка [5] или египетского варианта разговорного арабского языка [6]. Во многих подобных языках возможны отдельные исключения из общего правила, например, в польском – пропарокситонное ударение в глагольных формах 1 pl. и 2 pl.: czekáliśmy, czekáliście, которые, однако, достаточно немногочисленны.
При попытках воспроизведения слов из языков, обладающих другими акцентными системами, носители языков с фиксированным ударением (если они не имеют специальной лингвистической подготовки), как правило, допускают стандартную ошибку, заменяя исконное ударение в этих словах ударением, свойственным их родному языку. Так, для чеха представляет большую сложность акцентирование слов русского языка, в которых он стремится ставить ударение на первый слог слова. В речи говорящих по-русски поляков обнаруживается тенденция ставить ударение на предпоследний слог.
В данных случаях перед говорящими находится правильная система, к которой он в идеале стремится. Всего этого человек лишен в тех случаях, когда он сталкивается с незнакомыми ему словами, встречающимися, например, в письменном тексте. Акцентуация таких слов осуществляется по стандартным правилам языка говорящего: слово *tatata чех, скорее всего, произнесет с ударением на первом слоге, поляк – на втором, француз – на третьем. Таким образом, налицо явная предрасположенность ставить ударение в конкретном слоге, которая наиболее отчетливо проявляется при воспроизведении асемантических звуковых комплексов (АЗК). Совокупность правил, согласно которым носитель языка ставит ударение в тех случаях, когда он не ориентируется на традиционное произношение, мы называем акцентной базой.
3. Возможности экспериментального исследования акцентной базы
Наиболее удобным способом изучения акцентной базы является анализ акцентуации АЗК, имитирующих непроизводные слова данного языка.
Мы провели несложный эксперимент, иллюстрирующий это положение. Двенадцати информантам, для которых русский язык является родным, было предложено прочитать 30 АЗК, среди которых были выделены следующие группы:
а) АЗК, оканчивающиеся на согласный (5 двусложных, 5 трехсложных);
б) АЗК, оканчивающиеся на -а (5 двусложных, 5 трехсложных);
в) АЗК, оканчивающиеся на -о (5 двусложных, 5 трехсложных).
Были подобраны такие АЗК, которые не вызывали бы у информантов ассоциаций со значимыми словами русского языка. В соответствии с методикой психолингвистического эксперимента опрос был построен таким образом, чтобы испытуемые не догадывались о преследуемых целях.
Результаты эксперимента представлены в приведенной выше таблице.
Исследование показало, что в современном русском языке действуют три правила, характеризующие его акцентную базу:
1) Если АЗК оканчивается на согласный, ударение ставится обычно на последний слог.
2) Если АЗК оканчивается на гласный, ударение ставится на предпоследний слог.
3) Постановка ударения на третий и далее от конца слог не свойственна акцентной базе русского языка.