Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала

Глава 3. Тот самый погреб

Берёзовая роща, узкая, заросшая спорышом и осотом тропинка, деревянная калитка, задний двор и густые заросли в розовых цветах.

Последние метры своего пути Манька преодолела стремительно и смело, а её сердце стучало так, что обиженная девушка чувствовала, как неистово оно бьётся о рёбра. Справедливое возмущение словами первого красавца деревни заставляло её скрипеть зубами от злости и сжимать кулаки.

– Соляркой разит? – бурчала Манька, пробираясь сквозь колючие кусты шиповника и не чувствуя боли, – Соляркой? – она не заметила, как остановилась перед широкой дверью в заветный погреб четы покойных Ужицких, – Ах, ты… перец! Червивый помидор! – она не находила слов, мучаясь бессильным бешенством.

Маня настолько разнервничалась, что забыла проверить, нет ли поблизости невольных свидетелей её опасного променада, но, судя по тому, что вокруг стояла расслабленная тишина, изредка прерываемая отрывистыми стенаниями одинокой ночной птицы, погони не было.

Глаза, заточенные на осмотр всякого рода механизмов, сами выхватили громоздкий навесной замок, а проворные пальцы принялись с жадностью его ощупывать.

– Потайная дужка! – разочарованно протянула девушка, с неодобрением разглядывая антивандальную, монолитную конструкцию, которую не встречала ещё ни разу – не пользовались люди у них на селе такими хитроумными замками.

Ну, Ужицкий! Ну, дед! Что же за богатства он здесь хранил, если так подготовился? Инцидент с невежливым Рукавицей ушёл на второй план. Что делать-то?

Ковырялась Маня долго, позабыв про осторожность и время, но взломать хитроумный замок ей никак не удавалось. Совершенно вымотавшись, она устало облокотилась об дверь лбом и чуть не потеряла сознание от ужаса – обитое железом дверное полотно заскрежетало, подалось вперёд, слетая с петель и выворачивая поролоновый утеплитель, катастрофически накренилось и… полетело в погреб с жутким грохотом.

Маньке показалось, что адский шум разбудил всех соседей в округе, и даже полная луна выглянула из-за облака, интересуясь происходящим беспределом. Отчаянная девчонка быстро закинула инструменты в сумку, перекинула лямку через плечо, схватилась за голову, заботливо прикрывая лицо рукавами, и бросилась бежать. Шипы кустарника нещадно терзали её худые плечи и колени, но перепуганной воровке было всё равно – от страха она о боли забыла.

Уже за двором Маня поняла, что всполошилась зря, а тревога оказалась ложной – тишина стояла отменная. На пару секунд полная луна осветила покосившиеся кресты старого кладбища и, словно испугавшись чего-то, трусливо закатилась обратно за облако.

– Тьфу ты, – сплюнула девушка, быстро перекрестившись, – Царица небесная.

Ощутимо пахнуло свежестью с ближайшего пруда, и начавшая остывать Манька зябко поёжилась. Чуть слышно зашелестели листья на молодых березках, а в чудной, склонной к изобретательской деятельности голове вспыхнула яркой искоркой мысль о несоответствии.

Дверь в огромный, полный тайн погреб Ужицких открывалась внутрь?

– Чё за чертовщина? – У Сорванца мигом вскипел мозг. Что, чёрт побери, происходит? Как могла она, с её опытом и образом жизни, не понять, что проклятая дверь открывалась внутрь? – Этого не может быть! Просто не может, – Манька не заметила, что разговаривает сама с собой, – Я – профессионал, я – мастер, я…

Раздираемая любопытством, граничащим с маниакальной целеустремлённостью, она решительно двинулась в сторону треклятого погреба, чтобы разгадать его инженерный секрет.

В метре от зияющего проёма Сорванец замялась и остановилась, нерешительно переминаясь с ноги на ногу – из мрачных глубин таинственного подземелья несло плесенью и перебродившим ячменём, но самое странное, что на посыпанную песком землю перед входом падал тусклый, но вполне улавливаемый зрением свет. Манька быстро-быстро потёрла глаза и несколько раз поморгала, но свет никуда не делся. На всякий случай девушка бегло перекрестилась, но не отступила.

– Наверное, старуха не выключила, – убедила она себя и двинулась навстречу неизвестности, бессознательно сжимая кулачки.

Дверь, которая по всем законам физики должна была лежать на ступеньках, забаррикадировав проход, оказалась аккуратно приставленной к боковой стене, а из самых недр подземного помещения мерцал и переливался далёкий огонёк, сильно смахивающий на пламя восковой свечи.

– Чё за, – удивлённая происходящим Манька не договорила фразу и машинально занесла ногу над первой ступенькой. От любопытства и азарта всё тело юной воровки покрылось колючими мурашками, и, словно загипнотизированная, она уверенно направилась по оказавшейся опасно крутой земляной лестнице к манившему, как магнит, источнику света.

По покрытым сыростью стенам плясали причудливые тени, пахло квашеной капустой и грибами, лестница казалось бесконечно длинной и… почти отвесной. На мгновенье Маньке показалось, что она спускается в самый ад, но страшно почему-то не было. Когда-то давно она стала свидетелем дедова рассказа про опасные газы, скапливающиеся в плохо вентилируемых погребах – видимо, что-то подобное с ней сейчас и происходило. Манька глупо захихикала. Двум смертям всё равно не бывать.

Наконец, она оказалась внизу. То, что Манька приняла за пламя свечи, было совсем не свечой… и не пламенем, и не…

– Царица небес-бес…

Верхом на перевёрнутых деревянных ящиках в недрах заветного погреба Ужицких сидело мифическое НЕЧТО. Крупные, упирающиеся в потолок остроконечные рога переливались всеми цветами радуги, вроде детского калейдоскопа, создавая эффект карнавала. Именно эти жуткие рога освещали хмурое убранство подземного овощехранилища, благодаря чему в помещении было нереально светло.

Коренастое, покрытое густой и короткой бурой шерстью тело бугрилось мышцами, а на нижнюю часть были натянуты вполне годные мужицкие штаны. Если бы не копыта на нижних конечностях и ноги коленками назад, Манька подумала бы, что перед ней сильно волосатый мужчина.

– Бес? – повторила Сорванец удивлённо, чувствуя, что мир перед её глазами слегка поплыл. Существо обратило, наконец, внимание на непрошенную гостью, резко и дёргано подпрыгнуло, распрямилось и уставилось на шокированную Маньку раскалёнными до красноты глазами-углями. В руках, если это можно назвать руками, «беса» обосновался… маленький рыжий котёнок! Маня растерянно огляделась, – Э-э?

Вокруг рогатого существа по посыпанному песком земляному полу сновали туда-сюда совсем ещё крохотные котята-сосунки. Манька с удивлением уставилась на смешно копошащихся, полуслепых детёнышей и глупо приоткрыла рот.

– Сиротами остались. Выкармливаю, – объяснило существо низким и грубым голосом, от которого по спине изумлённой гостьи прошла слабая вибрация.

– Так ты ж этот… бес. Ты ж злой, – Манькины голубые глаза расширились до размера чайных блюдец, когда она приметила в углу литровую банку с молоком. В одном из копыт-рук рогатый как-то исхитрился зажать медицинский шприц, лихо вскармливая с помощью него жалкого рыжего сиротку.

– Я не бес, а сам Дьявол, – потупился рогатый смущённо.

– Что ж я беса от Дьявола не отличу? – запротестовала непокорная Манька, – Когда к пьянице Сидору бесы приходили, я его подробно об этом расспросила. Дьявол он же ого-го-го! Чудовище, вроде дракона…

– Разве я к Сидору приходил? Не помню такого смертного, – перебил Маньку Дьявол-самозванец и пожал плечами.

– К Сидору бесы приходили, я ж говорю. Все, как и ты, рогатые и с копытами, в шерсти, вроде каракуля. Бес ты, а не Дьявол, – принялась доказывать Сорванец, убеждённо кивая.

– А так? – произнёс рогатый грозно и спрыгнул с груды ящиков на пол, высекая нижними копытами оранжевые искры. Хрясь, и перед очарованной Манькой мужик невероятной красоты вырос: высокий, плечистый, с обнажённым торсом. Только рога прежними остались. Смущённая Маня почувствовала вдруг, что всё её тело разом вспыхнуло, будто его горячим постным маслом окатили.

– Ой, не надо, – заверещала она, растеряв воинственный пыл, – Сделай, как было! – и зажмурила глаза.

– Дева, – догадался коварный соблазнитель, сбрасывая с себя образ мужчины и снова делаясь мифической зверушкой, – Я – Дьявол. А как мне выглядеть, я решаю сам по настроению. Сегодня я с копытами, потому что так тебе, Маня, мой образ понятнее будет.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Я всё знаю.

– Дьявол! Вот это да! – Манька только что в ладоши не захлопала, – Я-то думала, что ты – воплощение зла, а ты – добряк и скромняга. Кому рассказать, точно не поверит!

– Кому это ты про меня рассказывать собралась, дева, а? – заметно встревожился Дьявол, сажая сытого рыжика в коробку с тряпьём, и подхватывая снующего возле его копыт очередного голодного, только теперь серого котёнка, – Разве я разрешал тебе обо мне рассказывать?

Хитрая Манькина натура не хотела пропустить возможность выгодно поторговаться и не могла не заметить замешательство и тревогу потенциального делового партнёра. Коварный план тут же созрел в её голове, будоража воображение.

– А какой резон мне чужую тайну хранить? Вот, если бы материальный интерес был, тогда я бы подумала, а так, – заявила она нагло, – Нет у меня никакого смысла твою тайну хранить.

– Да я тебя адским пламенем спалю, если расскажешь, – угрожающе зарычал безжалостно зажатый в угол Дьявол, – Вымогательница!

– Не сможешь, ты добрый, – ухмыльнулась Манька вызывающе.

– Ладно, Маня, твоя взяла. Говори, что твоей душе угодно, и убирайся восвояси, – униженно согласился мифический собеседник, тяжко вздыхая. Потянуло запахом кострища.

– Всё выполнишь? Не обманешь? – на пару мгновений девушка засомневалась – дедушка всегда говорил, что сделка с Дьяволом выгодна лишь самому Дьяволу, но рогатый выглядел таким трогательным, таким беззащитным.

– Обижаешь? – насупился тот, и даже рога его как-то опасно потускнели. В сыром и неуютном помещении стало заметно темнее. Манька принялась судорожно ощупывать карманы в поисках фонарика и в ужасе обнаружила, что его нигде нет. Видимо, оставила эту незаменимую по темноте вещицу в сумке наверху.

– Верю-верю, – примирительно согласилась девушка, опасаясь, что рога совсем погаснут, и старый погреб погрузится в полный мрак, – Как же можно чело… дьяволу не верить?

– Приказывай давай, мне всё в этом мире подвластно, даже бессмертие! – приказал рогатый повелительным тоном.

– Значит, так, – начала Манька Сорванец издалека.

Глава 4. Сон в лунную ночь

Разъярённый Петька Рукавица добрался до своего жилища в считанные минуты. Он без остановки ругался и плевался во все стороны, словно заболел туберкулёзом. Проклинал всех баб на свете, особенно часто упоминая госпожу Сорванца Соляркину, которую в ту лунную ночь возненавидел всем сердцем.

Во дворе родительского дома было скромно, но чисто и красиво, потому что Петькина мать бережно хранила порядок, разводила пионы и регулярно проходилась по сорнякам тяпкой, но первый парень на селе этой скромной красоты не оценил – он прошёл, яростный и задумчивый, не разбирая дороги, безжалостно расправляясь с ни в чём не повинными цветами, на ходу срывая их нежные, только-только начавшие распускаться бутоны и злобно пиная их ботинками.

В этот раз ночная, обещавшая стать горячей и страстной прогулка не задалась. Расстроенная тем, что неосторожный Петька выдал её Сорванцу, Марья Парамонова ни на шутку обиделась, назвала первого красавца дураком и настоятельно попросила больше не беспокоить. Трезвый и неудовлетворённый парень заявился домой не под утро, как обычно, а в районе половины второго ночи. Неправдоподобно рано! Заботливая мать заподозрила неладное.

– Петенька, что случилось? – с порога бросилась она к нему с досужими расспросами.

– Что вы, мама, не спите? Ночь на дворе, – буркнул Петька недовольно, небрежно скидывая запачканную грязью обувь.

– Кто моего сыночка обидел? Кто расстроил? – запричитала неугомонная родительница по своему обыкновению, – Цел? Живой? Побил кто? – она протянула к сыну руки в попытке то ли обнять, то ли вцепиться.

– Идите уже спать! – приказал Петька, как мог, холодно, но настойчивая мать бросилась ощупывать его подёрнутое тяжкими думами лицо и целовать в прохладные щёки.

– Петенька, сыночек, – бормотала она, как ненормальная, и Петька дрогнул.

Единственное, что может тревожную мать успокоить – это его сопливые размышления о будущей жене. Так доброй женщине будет понятнее и спокойнее, будто и нет в его жизни никаких важных тем, кроме любовных.

– Ох, мама, не везёт мне в любви, никак не везёт, – посетовал он плаксиво и пафосно, решительно отстраняя от себя стенающую на разные лады мать и заглядывая в её блестящее от слёз лицо, – Решил я Ольгу Колесникову забыть, и к Глафире Щербет посвататься…

– К Глафире?! – мать даже вскрикнула от потрясения, – Не пущу! Через мой труп, Петенька. Глафира – самая голосистая и твердолобая девка на всю нашу область!

– Да, у Глафиры голос, как у соловья. Она в нашем сельском хоре солистка, лидер коллектива. Все её в селе уважают за прямоту и честность. Ты же сама говорила, что в девушке честность важна, – Петька мечтательно закатил болотно-зелёные глаза и театрально вздохнул. В глубине души, ему нравилось провоцировать мать, желающую, с одной стороны, поскорее стать бабушкой, а с другой, опасающуюся, что невестка станет для любимого и единственного сына главнее её самой.

– Соловья? Слониха твоя Глафира, вот кто, в ней же центнера два не меньше! Как ты такую огромную жену кормит собираешься, Петя? – добрая женщина осуждающе покачала головой, – Она же одних конфет килограмм пять в день ест.

– Вы, мама, преувеличиваете. У Глафиры широкая кость и крепкая диафрагма, оттого и голос так хорош, – на мгновенье увлечённый воспоминаниями Петька задумался: с пышнотелой и авторитарной Глафирой у него никогда и ничего не было. Может, и впрямь рискнуть? Вот Марья взбесится. Он злорадно ухмыльнулся.

– Да Глафира твоя, как танк. Ты и сам не заметишь, как она тебя под себя подомнёт. Зачем тебе жена-диктатор? – спустила его с небес на землю мама.

– Ваша правда, мама, – согласился Петька виновато и тут же мысли о сладкоголосой, но властной Глафире отмёл, – Да и не нравилась она мне никогда.

– Молодец, сыночек! Правильно мыслишь, – похвалила разомлевшая от сыновней покорности мать и потащила Петьку в комнату, – Я тебе постель разложила, иди ложись и ни о чём плохом не думай. Девок на свете много. Не из нашего села, так из соседнего жену себе найдёшь. Хорошую и честную.

– Да уж, – произнёс Петька задумчиво, задёргивая шторки и скидывая с себя рубаху, – У нас на селе и не осталось незамужних, мы с тобой уже всех обсудили. Разве что…

– Кто, Петя?

– Манька Волкова, – сорвалось вдруг с его пухлых губ ненавистное девичье имя, обожгло подбородок горьким пламенем, покатилось по полосатому половику наперекор узору, прыгнуло куда-то в поддувало, разворошив давно остывшую золу и поднимая в воздух облако едкой сизой пыли, – А-а-а… пчхи-и-и, – громко чихнул Рукавица, утопая в уютных объятиях благоухающей свежестью постели.

– Я уж думала, что ты никогда этого не скажешь, – материнский голос за печкой стал вкрадчивым и мягким, – Маня – хорошая девушка.

– Что?!

Перед Петькиными глазами ясно вырос образ смелой, коротко стриженной русоголовой амазонки верхом на вороном жеребце. Крепкие, загорелые, стройные девичьи ноги обвивали мускулистое, лоснящееся на солнце тело животного и вдруг впились в него безжалостными шпорами. Шальной, необъезженный конь вскинулся, терзаемый незнакомой, но такой желанной и сладкой болью…

От чувственного потрясения Петька вздрогнул и отчаянно завертелся, тщетно пытаясь отогнать от себя вероломно подкравшееся из темноты наваждение.

– У Мани ресницы длинные и пушистые, а губы розовые, будто малиновым вареньем перепачканы, – продолжала издеваться мать из соседней комнаты, – А ведь она отродясь помадами не красилась. Красавица, каких поискать, а руки золотые… золотые… золотые…

Голубоглазая красавица с пушистыми ресницами тянула к Петьке ручки с тонкими, изящными, обещающими наслаждение пальчиками, призывно и задорно смеясь и приглашая с собой в бескрайнюю синь. Парень пригляделся и оторопел – на девушке не было ни нитки! Колосья пшеницы заботливо скрывали от его жадных глаз все самые волнующие линии и изгибы, но Петька точно знал, что незнакомка согласна подарить ему всю себя без остатка.

Но незнакомка ли? Что-то до боли родное, беззащитно милое. Нос почуял едва уловимый запах солярки.

– Только твоя, – прошептала девушка едва слышно, но в захмелевшей Петькиной голове её тихие, но бесконечно желанные слова прозвучали, как свадебный колокол.

– Маня? – робко спросил он, протягивая к манящему, невыносимо доступному видению руку, и его горячие пальцы утонули в море пшеничных колосьев. Опьяняющая синева неба накрыла их с Волковой прозрачным куполом, не допуская бегства, но убегать пойманный Петька не собирался, – Маня, – понял он, падая в свою первую любовь, как в бездонную, неизведанную пропасть.

– Приснится же такое, – выругался он по утру, озадаченно разглядывая вставшее торчком и никак не желавшее успокаиваться одеяло, – С Сорванцом? Да пусть меня лучше Сидоровы бесы растерзают. Ни за что, – грозно нахмурился Рукавица, неохотно из-под взбесившегося одеяла выбираясь, – Мам!

Но работящая мать уже вовсю хлопотала по хозяйству.

Глава 5. Договор

Раскалённые докрасна глаза Дьявола мешали Маньке сосредоточиться, поэтому она стыдливо отвернулась, делая вид, что разглядывает банки с вареньем. Одно дело хитростью и упорством по соседским погребам промышлять, а другое – свои заветные желания озвучивать. Да и чего, собственно, желать-то? Вроде бы и есть у неё всё: и дом, и двор, и руки золотые.

А мотоцикла нет.

– Значит, так, – начала Сорванец издалека, – Для начала мотоцикл хочу, – а вдруг желание всего одно, и она продешевила? – Только мотоцикл – это же пустяк, по сравнению с тайной века, – добавила девушка поспешно, поглядывая на мифическое существо исподлобья.

– Само собой, Маня, мотоцикл для начала, – покладисто согласился Дьявол, опуская пышущие адским жаром глаза в пол, и Манька заметно приободрилась, – Ты какой мотоцикл хочешь?

– Иж «Юпитер», – девушка не верила своему счастью. Настоящий «Юпитер» у неё будет? У неё. У бедной маленькой сироты! Мужики от зависти сдохнут. Голова сладко закружилась, а рот наполнился вязкой слюной. Манька судорожно сглотнула и задержала дыхание, опасаясь дыхнуть и рассеять иллюзию, как дым.

– Там на заднем дворе свой «Юпитер» найдёшь, на тебя, Мария Волкова, оформленный. А ещё чего хочешь? – голос Дьявола напоминал шорох камыша. Правильно про него люди говорят, что искуситель.

– Давай тысячу рублей. Нет, лучше две тысячи, – выпалила девушка на выдохе, озабоченно хмуря высокий лоб.

– Что ж так мало? Возьми у меня в левом кармане сберкнижку на десять тысяч рублей. Это по-нашему, – теперь его голос журчал лесным ручейком. Вот, Дьявол! Вот, понятливый какой.

– На моё имя? – от восхищенья Манькины короткие вихры встали дыбом, – Сберкнижка?

– Ну, конечно, – Дьявол посадил сытого серого в коробку и жестом показал на свои мешковатые штаны, – Не стесняйся, дева, лезь в мой карман. Ну, смелее.

– А я и не стесняюсь, – Манька стыдливо запустила ловкие воровливые пальчики в левый Дьяволов карман и удовлетворённо присвистнула. Действительно, сберкнижка. Девушка с любопытством развернула заветную книжечку и растянула губы в белозубой улыбке. Красивым почерком было написано её имя: Мария Волкова, – Скажи мне одно, уважаемый Дьявол, это правда происходит, или я газами надышалась?

– Правда, Маня, правда. Дальше говори, – размеренная речь Дьявола гипнотизировала и усыпляла. Манька Сорванец незаметно ущипнула себя за левое бедро и скорчилась от боли. Больно! Значит, всё по-настоящему? – Может, чего-то нематериального хочешь? Для души?

– Нематериального? – Манька задумчиво почесала бритый, как у пацана, затылок, – А, точно, знаю, чего хочу. Хочу, чтобы в моих руках всё поломанное целым становилось!

– Э, нет, подруга, этот дар тебе от Бога дан. Сколько ОН отсыпал, столько и положено, а я в ЕГО дела лезть не хочу, не тот случай. Ты и так мастерством многих технарей превосходишь. Так. Стоп. Ты ж у нас девушка?

– Ну, вроде как.

– Может, тебе в любви помочь? – запел Дьявол голосистым соловьём и мило улыбнулся, – Все девушки любви хотят. Могу любого парня в тебя влюбить.

– Ну, оно-то замуж пора, конечно, – смутилась Манька, покраснев до корней русых волос, – Но как-то я не думала об этом.

– Самое время, Маня, – зазвенели над её головой звонкие свадебные колокольчики, – Самое время подумать.

Коварная мысль вспыхнула в мозгу маленькой искоркой и разгорелась буйным пламенем, превращаясь в лихой пожар. Соляркой от неё пахнет? Никто не позарится? Ах, Петька. Ах, грубиян! Самое время поставить непочтительного парня на место и жестоко ему отомстить. А ещё Петька Рукавица – самый красивый мужик на селе и за его пределами, и все незамужние девчата от зависти позеленеют. Если уж и целоваться с кем-то в этой жизни, то только с самым пригожим и завидным молодцем.

– Ну, – Манька никак не могла произнести своё желание вслух, и покраснела ещё гуще, окончательно оробев и засмущавшись.

– Хочешь, чтобы твой извечный обидчик Петька Рукавица тебя в жёны взял? – прогремело в низких сводах погреба майским громом, и девушка почувствовала, как приятно защекотал ноздри запах скорой грозы.

– Хочу, – подтвердила она, словно в бреду, чувствуя, как к горлу подкатывает раскалённый ком, и… потеряла сознание.

Очнулась Маня, лёжа возле запертого погреба Ужицких носом в песок. Сумка с инструментами валялась рядом раскрытая, а в руке девушка крепко сжимала одну из самодельных отмычек. Сильно болела голова и тошнило. Манька с трудом перевернулась на спину и уставилась на полную луну слезящимися от попавшей в них пыли глазами.

Почудилось. Ну, а чего она хотела? Не бывает на свете ни чудес, ни Дьявола, ни исполнения желаний, а замок с потайной дужкой вполне реален. Видно, расстроилась, что отпереть не получилось, вот плохо и стало. Ещё и поужинать забыла, пока о деле думала и готовилась. Голодный обморок.

Манька Сорванец повернулась на бок, оттолкнулась непослушными ладонями от земли и присела, покачиваясь, как пьяная. Надо собираться и идти домой спать. Кого она себе в мужья заказала? Красавца Петьку? Совсем, видно, ум отказал. Чертыхаясь и потирая ушибленный лоб, девушка неспешно собралась, поднялась, закинула сумку на плечо и неуклюже поковыляла, держась за больную голову, к калитке заднего двора. Такие, как Петька, на таких, как Манька, если и глядят, то с насмешкой и презрением. Петька Рукавица – не её поля ягода, пора бы это понять.

От мысли, что Петька никогда не обратит на неё внимание, Маньке почему-то стало бесконечно грустно и обидно. Девушка даже всхлипнула пару раз. Колючие заросли шиповника надоедливо цеплялись за её одежду, мешая отступлению, но упавшая духом, неудачливая воровка не обращала на них никакого внимания. Машинально она отперла калитку, вышла за двор и уже через пару метров застыла на месте, как бестолковая овечка.

Он стоял, эффектно освещённый полной луной, в зарослях сорной травы, приветливо поблёскивая в лунном свете огромной новенькой фарой. Двухцилиндровый, с четырёхступенчатой коробкой передач. Иж «ЮПИТЕР»! Манька почувствовала, что ей снова становится плохо, и осела в высокую траву, словно холщовый мешок с тыквами. Рука сама собой нащупала в глубоком левом кармане что-то шершавое.