Я приложила указательный палец к губам, тихо ответив:
– Тс-с! Пока не будем.
– А почему шепотом?
Я указала на портреты.
– Чтобы стены не услышали.
Нацтер улыбнулся и, взяв какой-то круглый фрукт, надкусил его.
– Нацтер, – немного помедлив, обратилась я, – я прошлые дни была не в себе… Прости, если обидела.
– Ничего страшного, я необидчивый. Ты меня тоже прости, я видел, что тебе все хуже и хуже, и пошел к Татхенгану, просить лекарства от депрессии. Я не думал, что он сам явится.
– Все нормально, мне не за что тебя прощать. Ведь ты желал мне добра, – и я решила сменить тему: – Что нового слышно о взорванной статуе?
Нацтер ответил не сразу:
– Ничего необычного. Обнаружены отпечатки пальцев и волосы. Проводятся анализы. Предполагают, что пролезть в лаз мог ребенок лет десяти.
– Куда ведет ход выяснили?
– Выясняют.
Я встала, собираясь идти к себе.
– А чем ты сейчас займешься?
– Если увидишь султана, скажи ему, что я еще сплю.
Нацтер подмигнул.
– Ладно, нет проблем.
Я рассчитывала побыть в одиночестве. Настроение мое было без признаков ухудшения, так что повторения симптомов депрессии пока не предвиделось. Оставив паренька доедать инопланетный фрукт, я поспешила скорее оказаться в своих покоях. Проходя мимо кабинета султана невольно ускорила шаги. Я уже видела охранников у наших апартаментов, когда дверь султанского кабинета открылась, и навстречу вышел Татхенган.
– Как спалось?
– Прекрасно! – скрывая раздражение, ответила я.
– Ты куда-то спешишь?
– Спешу, а что?
– Хочу пригласить тебя на праздник.
Я усмехнулась.
– Только не это, пожалуйста, я просто не переношу одного вида пауков. Ни о каком празднике слышать не хочу! Не приставай, хорошо?
Выпалив эти слова на одном дыхании, я вдруг сообразила, что только что сама выдала ему свой самый страшный секрет, и в отчаянии бросилась бежать, надеясь за дверями своего временного жилища обрести спасение от надоедливого султанского внимания.
Татхенган так и замер в недоумении, следя за моим паническим бегством.
А меня, оказывается, ждал сюрприз. Охранники перед самым моим носом скрестили топоры. Я аж подпрыгнула от неожиданности. Меня не пускают! Это было возмутительно до глубины души. И тут как всегда я не вовремя вспомнила, что оставила «Универс» в спальне под подушкой.
– Что это значит? – прокричала я Татхенгану.
Султан скрестил на груди руки, но не ответил. Его молчание разозлило меня еще больше. Я решила, что отсутствие оружия не помешает мне напомнить этому человеку, что он может потерять, если сейчас окончательно испортит со мной отношения.
Не дождавшись ответа, я торопливо подошла к султану, и, сверля его негодующим взглядом, зловещим полушепотом произнесла:
– Слушай, Татхенган, не советую портить мне настроение! Тебе дороже станет!
Султан внимательно меня выслушал, и едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться, спросил:
– Ну, все успокоилась?
– Ты находишь это смешным?
– Я не смеюсь, честно. Просто очень рад тебя видеть.
– Продолжай радоваться, пока я еще могу держать себя в руках. Лучше прикажи им меня пропустить!
– После того как мы спокойно поговорим в моем кабинете. Проходи.
Что мне оставалось? Не устраивать же блеф с оружием, или кидаться с кулаками. Я вообще-то против крайних мер.
Я молча прошла в его кабинет и опустилась в кресло. Он сел напротив, продолжая внимательно наблюдать за мной. Я чувствовала себя жутко неуверенно.
– Слушай, я не муха под микроскопом, говори, зачем я тебе понадобилась?
– Давай, поговорим о тебе.
– И как только ты догадался, что это моя самая любимая тема? – с сарказмом произнесла я.
– Все очень серьезно. Поверь, я бы не рискнул по пустякам рисковать своей жизнью.
Татхенган прошел до постамента – это все что осталось от статуи – заглянул в лаз, потом пошел обратно.
Я уже совершенно успокоилась и без отрицательных эмоций могла его выслушать.
– Ты знал, что ничем не рискуешь, разозлив меня. Так может, расскажешь, чего еще я о себе не знаю?
– Ты много чего не знаешь. Например то, что одиночество – враг, который для тебя страшнее, чем все пауки вместе взятые.
– Не понимаю. Мне иногда очень нравится быть одной.