Костер и Саламандра. Книга 2

А Друзелла в это время уже болтала с Виллеминой так, будто ничего ужасного не произошло.

– Как поживает мышонок, вы узнавали, дорогая? – спросила Виллемина, пока Друзелла мягкой щёткой укладывала её локоны в приличную причёску.

– Всё-таки, драгоценная государыня, парик на ночь хорошо бы снимать, – заметила Друзелла. – Я и вчера заметила вашему величеству, и сегодня то же самое скажу. По крайней мере – до тех пор, пока не будет несколько париков на замену. А его высочество-то прекрасно живёт, кушает хорошо – что ему! Навестите ещё.

– Почему мышонок? – спросила я. – Гелхард – мышонок?

– Наш летучий мышонок, – рассмеялась Виллемина. – Знаешь, у нас на севере летучие мыши впадают в спячку на зиму – и я видела их сонных на башне Дольфа. Представляешь, такие пушистые серебристые шарики… как одуванчики в инее. Их там никто не тревожит. И крошка Гелхард – такой же пушистый светленький шарик.

– Милостивая государыня, – прыснула я. – Спасибо, что не нетопырёк.

Рассмешила их обеих. Ужас наконец начал проходить.

– Друзелла, – сказала я, – а мне что, руку перевязывали?

– Мессир Сейл вас смотрел вчера ночью, – сказала Друзелла. – Только вы, милая леди, даже и не проснулись. А мессир Сейл очень дивился: как это, говорил, на вас заживает быстро! Мол, слышал он, что на некромантах после обрядов раны закрываются почти сразу – но тут же не просто порез, тут же вы себе по суставу палец обрезали…

Я принялась торопливо разматывать бинты. Они путались, я дёргала, рванула узел зубами, пропустила мимо ушей укоризненное замечание Друзеллы, что лучше бы ножницы взять, – содрала.

Бедная моя клешня в боевых шрамах. Обрубок мизинца – и кончается как-то гладко, с белым рубчиком по ободку…

Я его потрогала.

Руку слегка поламывало, как всегда после обряда, когда приходилось много резать. И такой же ломящей, тянущей слабой болью отдавалось в обрубке пальца – и где-то глубже, внутри ладони. И всё.

– Вильма, – сказала я, – смотри.

И протянула ей клешню показать.

– Невероятно! – воскликнула Виллемина. – Это необычно, да? Это по тебе обряд отрикошетил.

– Это не просто рикошет, – сказала я. – Это исцеление. Подарок это. Спасибо Ему. Потому что, мне кажется, это подарок со значением.

– Поясни? – Вильма поправила воротник. – Пока ещё есть пара минут.

– А что ж тут пояснять, – пожала я плечами. – Руки нужны для работы. Вот и весь сказ.

Мы не наряжались особенно, но костюмы, которые приготовила Друзелла, не были и слишком строгими и простыми. «Наша рабочая одежда, – сказала Вильма, поправляя в волосах тоненькую диадему с алмазными блёстками. – День как день».

Я поняла. День как день.

А в любимой гостиной Виллемины нас дожидалось непривычно много народу. Пришли даже маршал Лиэр, который никогда не появлялся при дворе так рано – у него по утрам были какие-то дела в Штабе, – и адмирал Годрик, который всегда был в разъездах. Мессир Ирдинг принёс корзинку с белыми крокусами. Ольгер с ходу преклонил колено и целовал Вильме руки – его накрыло, как и меня, он только старался изобразить, что это в глаз что-то алхимическое попало, ага.

– Милый граф, – ласково сказала Виллемина, – дорогой друг, ваша помощь неоценима. Позвольте ещё раз поблагодарить вас.

– Слава-слава Богу, – сказал Ольгер. – Теперь можно жить дальше.

– Замечательно выглядите, прекрасная государыня! – восхищённо сказал Раш. – Нереально прекрасно. Не ожидал.

Броук закашлялся, извинился и полез за платком – и потом кашлял в него, отвернувшись. Простудился, бывает.

Зато Валор был в полном блеске: Вильма подала ему руку, он обозначил поцелуй, а меня чуть приобнял за плечи, как старший родственник. Не просто так, конечно: чтобы я почувствовала, какие тёплые у него ладони.

– Вы тоже спали сегодня ночью, Валор? – спросила я.

– Вы, деточка, шалости ради не предупредили меня о последствиях, – сказал Валор, и живые искорки в глазах дорисовали и его лицо до улыбки. – И я заснул в третьем часу пополуночи за рабочим столом, как нерадивый школяр. Я уже отвык, даже не понял, что это за чудеса происходят со мною – и как же я оказался во фраке при дворе государя Эрвина, да ещё и на осеннем балу. Я забыл, что такое видеть сны. И как удивительно было это вспомнить…