Все сказки старого Вильнюса. Продолжение

«Надо же, что творится. Давно я ее такой не видела», – растерянно думала Катя.

Собственно, с детства. Тогда на Соню регулярно находило. Тихоня тихоней, а идея отправиться ночью на кладбище, навек расколовшая их дружную дачную компанию на позорных трусов и Победителей Мертвецов, принадлежала именно ей. И прогулка от дачного поселка до дальнего села, двадцать с лишним километров через лес, тоже. И город они уже к десяти годам изучили вдоль и поперек, пешком и всеми видами городского транспорта, с Сониной легкой руки: «Поехали, посмотрим, что там, на конечной сорок девятого! Вдруг что-нибудь необыкновенное? Или хотя бы магазин канцтоваров с закладками, каких больше нигде нет?» Забавно, что родители всегда считали заводилой бойкую Катю. Поневоле приходилось присваивать чужую славу – не ябедничать же на сестру! А потом…

«…а потом Соня стала взрослой, – подумала Катя. – И я тоже. Просто взрослыми, это нормально, со всеми случается. Но похоже, сегодня у нее это вдруг прошло».

Голубая дверь меж тем распахнулась, и на пороге возникла старушка. Не то чтобы копия той, которая подсказала дорогу, просто тоже кудрявая и крашеная, только не в лиловый, а в алый. Одета она была в ярко-зеленое платье, по какому-то недоразумению отороченное алыми, под стать кудрям, перьями.

– Музей, к сожалению, закрыт, – сказала она по-русски. – Мы не работаем по понедельникам и…

– Но сегодня четверг! – возмутилась Соня.

– …и по четвергам! – торжествующе завершила старушка.

Нокаут.

Но Соня не собиралась сдаваться.

– Мы столько слышали о вашем музее! – умоляюще сказала она. – И приехали специально на него посмотреть. Всего на один день, представляете, как обидно?

– Слышали? – удивилась старушка. – Правда? Но где, от кого? Мы совсем недавно открылись.

«Точнее, возникли из небытия. Зато действительно совсем недавно. Буквально пять минут назад», – подумала Катя. На благоразумно промолчала. Пусть Сонька сама выкручивается как хочет.

Соня действительно выкрутилась.

– В Интернете читали, – сказала она. – «В Вильнюсе скоро откроется Музей глупых вещей», уникальная экспозиция, знающий экскурсовод.

– Так и написано, «знающий экскурсовод»? – умилилась старушка. – Очень приятно получить столь лестный отзыв.

– А вы и есть экскурсовод?

– Совершенно верно. А также директор, бухгалтер и уборщица, по совместительству. Меня зовут Луиза Яновна. Этот музей открыл мой племянник, можно сказать, мне в подарок, чтобы не скучала на пенсии. Он довольно богатый человек и, как говорится, с причудами. Всем бы такие причуды, отличная была бы жизнь!.. Ладно, что с вами делать, заходите. Но ненадолго.

– Всего на минуточку! – просияла Соня. – Быстренько посмотрим и сразу уйдем. Просто мы несколько дней спорили, какие тут у вас экспонаты. Интересно, кто угадал.

– Ну и кто из вас угадал? – спросила Луиза Яновна.

– Никто, – растерянно откликнулась Соня.

А Катя только молча кивнула. Потому что если бы они с сестрой действительно взялись фантазировать, что за экспонаты будут в этом музее, ни за что не угадали бы. Когда попадаешь в совершенно невозможный, немыслимый Музей Глупых Вещей, ожидаешь увидеть там что-нибудь причудливое. Например, объекты современного искусства. Или клоунский реквизит. Или бракованную продукцию разных заводов: фотоаппараты, к которым забыли приделать объективы, ботинки с двумя пятками, кастрюли с намертво припаянными крышками, стаканы без дна. А здесь в витринах самые обычные вещи. Расческа, очень старая нарядная кукла, посеребренный поднос… Что в них такого уж глупого?

– А что глупого в этих вещах? – спросила она.

– Судьба, – улыбнулась Луиза Яновна. – Сами по себе вещи в нашем музее вполне обычные. Зато все как одна с чрезвычайно нелепой судьбой. Это, можно сказать, самые ненужные и неуместные вещи в мире: расческа, выигранная в лотерею лысым бобылем, которому даже передарить свой приз некому; поднос, купленный любящим супругом, чтобы приносить по утрам кофе в постель жене, которая ушла от него в тот самый день, пока он ходил по магазинам; кукла, всю свою долгую жизнь просидевшая в шкафу, потому что ее подарили девочке, мечтавшей о конструкторе и самокате. Кукла, кстати, моя, поэтому за эту информацию отвечаю головой. Впрочем, и за всю остальную: все вещи я собирала лично, по родственникам, друзьям и знакомым, вместе с историями, которые подробно рассказываю, проводя экскурсии. Без дополнительных пояснений никакого смысла в этой экспозиции, конечно, нет. Но я люблю рассказывать. Жалко, что вы уезжаете, я могла бы записать вас на послезавтра, в одиннадцать утра будет русская группа. Но нет, значит нет.

– Спасибо, – вежливо сказала Катя. И, не удержавшись, добавила: – У вас, получается, очень печальный музей.

Соне сейчас явно было не до разговоров, она с жадной сосредоточенностью зыркала по сторонам, словно бы задавшись целью не только разглядеть все экспонаты, но и составить их полный перечень. И запомнить его навсегда.

– Скорее, лирический, – улыбнулась Луиза Яновна. – Музей человеческих ошибок, роковых и просто забавных. В каком-то смысле, гораздо более честная история города и человечества в целом, чем та, которую мы знаем из учебников. Человек – существо, самой природой предназначенное ошибаться. Но ничего страшного в этой нашей особенности, как ни удивительно, нет. Если уж мы до сих пор живы – и мы с вами, и вообще все, кто сейчас есть. На этой оптимистической ноте предлагаю распрощаться. Не обижайтесь, дамы, у меня большие рабочие планы на этот выходной день.

«Например, пройтись по знакомым, выпросить для своего адского музея авторучку, которой так и не написали ни одной поэмы, шелковую простыню, не попавшую на ложе любви по причине полного равнодушия объекта страсти, погремушку для нерожденного младенца, кошелек, куда оказалось нечего положить», – подумала Катя. Но вслух, конечно, сказала только: «Спасибо», – и с нескрываемым облегчением выскочила на улицу. Сестра последовала за ней.

«Здорово, конечно, что у нас получилось, – думала Катя. – Но какое же оно оказалось ужасное! Но получилось, это само по себе о-го-го!»

– Получилось, ну надо же! – сказала она вслух. – Сонька, у нас с тобой получилась вот такая невероятная фигня! Ты спросила, старуха ответила, мы пошли и пришли в этот невозможный музей, которого не бывает. Как ты думаешь, он тут останется? Навсегда?

– Все не навсегда, – пожала плечами Соня. – И музей этот наверняка скоро закроется. Как только богатому племяннику надоест платить за аренду. Или Луизе ходить на работу. Я бы поставила на то, что она и года не продержится. Одно и то же каждый день пересказывать, слово в слово – это чокнуться можно. Разве что у нее разные наборы историй для разных групп? И она все время сочиняет новые? Тогда, конечно, может, и подольше музей простоит. Но неважно. Пока ты стояла, разинув рот, я нащелкала фотографий, несколько уже отправила в Инстаграм. Даже если теперь у меня сломается телефон, доказательства останутся в любом случае. Значит, этот музей точно есть, мы не сошли с ума, жизнь прекрасна и продолжается, а твой метод действительно работает.

И помолчав, добавила:

– Ух, я теперь развернусь.

Катя содрогнулась. Потом достала телефон и принялась фотографировать. Все подряд: дома, прохожих, запорошенные снегом анютины глазки на клумбах, проезжающий мимо экскурсионный автобус, афишу возле филармонии, припаркованный в неположенном месте, прямо под знаком красный автомобиль. Просто на память. Не о поездке, а о последних минутах обычной городской жизни в нормальном реальном мире, за пять минут до того, как Сонечка за него взялась.

Кафедральная площадь (Katedros a.)

Четыре летних грозы

У грозы, приходящей с юга, семь пятниц – не на неделе даже, на дню. Гроза, приходящая с юга, сама не знает, чего хочет, она собирается целый день, как стареющая красавица, избалованная вниманием, но заранее тоскующая от его недостатка, собирается в театр на премьеру спектакля, где можно встретить всех былых возлюбленных разом и всех ненавистных подруг, лепит на лицо и шею целебные маски, укладывает волосы, делает макияж, перебирает наряды, потом она может передумать, обидеться на весь мир, накинуть халат, сесть на балконе в шезлонг, закурить сигарету, но в самый последний момент сорваться и все-таки побежать, натянув старое платье, отложенное, чтобы подарить племяннице; к счастью, на самом деле оно действительно лучше всех. Так и гроза, приходящая с юга – солнечным утром мы слышим гром, в полдень раскаты его повторяются ближе и ближе, но в небе ни единого облачка, солнце пылает все жарче, и только после обеда вдруг начинается ливень, да такой, что ломаются стебли цветов, а трава припадает к земле, обнимает, просит: «Убереги». Но солнце по-прежнему светит, выглядывая из-за туч, которых только что не было вовсе. Солнце в недоумении: мы так не договаривались! «Ладно, нет так нет», – покладисто отвечает гроза, пришедшая с юга, и минуту спустя все снова тихо, и над чисто вымытым городом изгибается радуга, и птицы орут как весной. Но бывалые горожане знают цену воцарившемуся покою, поспешно убирают с балконов белье, уводят домой детей, накрывают свои палисадники пластиком и картоном, что есть под рукой, надо очень спешить, потому что вот-вот где-то на юге, далеко, за аэропортом, снова грохнет, и пока мы станем прислушиваться – что это было? – новая молния перечеркнет ясное небо наискосок, всю страницу сразу, не церемонясь, и на розово-серый гранит, которым вымощена Кафедральная площадь, упадет первая градина размером с пулю, пущенную в висок.

Гроза, приходящая с севера, последовательна в своих действиях. Грозу, приходящую с севера, метеорологи безошибочно предсказывают заранее, чуть ли не за неделю до первой ослепительно-белой молнии, которая аккуратно раскалывает небесную твердь ровно на четверть секунды и внимательно следит, чтобы края снова сошлись. Гроза, приходящая с севера, знает себе цену, осознает свою силу, у грозы, приходящей с севера, всегда есть задача, очень важная, почти невыполнимая: осуществиться, не разрушив этот прекрасный хрупкий мир, и она отлично справляется, мир до сих пор стоит, и в этом легко убедиться, достаточно выйти из дома прямо сейчас, пока грохочет и полыхает гроза, пришедшая с севера, поливая дремлющий город аккуратно процеженным сквозь пальцы дождем, от которого можно укрыться плащом, темным, как грозовое небо, а можно не укрываться, промокнув насквозь, дойти до Кафедральной площади, встать там, прижавшись спиной к круглой угловой башне древнего Нижнего замка, которой давно уже нет, на ее месте стоит колокольня, выросшая как молодой побег из старого пня, но, прислонившись спиной, кто скажет наверняка, на что опирается, глядя, как в небе смеется, ликуя, совсем молодое лицо грозы, пришедшей к нам с севера, грозы, которой только что снова все удалось.

Гроза, приходящая с востока, предпочитает происходить по ночам, тревожить спящих грохотом грома, полыханием молний и шумом обрушившегося на ветхие крыши дождя, но действует осторожно, не в полную силу, так, чтобы жертвы не просыпались, а только стонали во сне, а потом, поутру, не могли вспомнить, что их испугало, пили горький горячий кофе, прикладывая ко лбам пальцы, холодные от пережитого ужаса, долго стояли в душе, безуспешно пытаясь смыть с себя нервную дрожь, выходили на уже просохшие улицы, пахнущие липовым цветом, яблоками и шоколадом из соседней кондитерской, залитые солнечным светом, как ликованием, и, вдохнув запах далеких, но легких дорог, забывали не только о давешнем страхе, но о самой способности его испытывать – навсегда, или до следующей летней грозы, которая снова придет с востока ночью, на цыпочках, подкрадываясь ко всякому изголовью неслышной походкой убийцы, чтобы в последний момент сунуть под подушку подарок и уйти, не оставив записки, сами думайте, сами гадайте, за что вам такое счастье, откуда и от кого, по какому такому случаю, пока гроза, пришедшая в город с востока, с ближней границы, будет хохотать, грохотать, умирать от любви к кому-нибудь несуществующему, проливаясь сладким теплым дождем на гранит Кафедральной площади, серый, как сумерки, розовый, как рассвет, который уже наступил.

Гроза, приходящая с запада, приносит с собой тьму и начинается задолго до собственного начала. Первая тьма наступает внутри каждого, кто вышел на улицу, или остался дома, это ничего не меняет, и тогда одни засыпают посреди дня, практически на ходу, или стоя у плиты, или сидя на стуле, хорошо, если не за рулем, а другие просыпаются от собственного крика и идут покупать коньяк, шоколад, или новые платья, или затевают внезапно игру, часто опасную – все что угодно, лишь бы отвлечься от подступающей тьмы, лишь бы не видеть, как чернеют глаза влюбленных, а руки убийц становятся прозрачными как речная вода, где плавают рыбы, серебристые тени смерти, которая вот прямо сейчас вышла на Кафедральную площадь, встала на плитку с разноцветной надписью «чудо», «stebuklas», загадала желание, повернувшись трижды на пятке, и смотрит теперь, не отрываясь, на небо – как на западном горизонте, над Жверинасом, за рекой, сгущаются тучи, и город, только что полный жизни, спешащий, жующий, поющий, плачущий, разрушающийся, строящийся, деревянный, каменный, неприбранный, ветреный, золотой погружается во тьму, слишком густую для этого летнего дня. И когда небо озаряет первая молния, все, кто увидел ее – деревья и птицы, реки и ветры, смерть и прохожие – вздыхают от счастья, плачут от облегчения: гроза началась, живем.

Улица Кедайню (Kedainiu g.)

Требуется чудовище

Дал себе слово не искать работу до Нового года. «Надо отдохнуть» – подсказывал голос разума. «Надо отдохнуть, надо отдохнуть, надоотдохнуть, надохнуть!» – скандально верещал остальной организм. А от него не уйдешь, хлопнув дверью.

Поэтому работу не искал. А что каждый день просматривал сайты и газеты с вакансиями – так это не настоящий поиск. Просто успокоительное чтение под кофе. Прочитаешь с утра: требуются бухгалтеры, требуются водители, требуются электрики, швеи, секретарь-референт, продавцы, охранники, рабочие в типографию, и так далее, – и сразу ощущаешь себя частью удивительного гармоничного мира, где все позарез нужны всем. Почти как фантастику читать. Даже не «почти», а лучше.

Когда среди умиротворяющих объявлений о нехватке швей, грузчиков и переводчиков вдруг заметил строчку мелким шрифтом «Требуется чудовище», – сперва не обратил на него внимания. Только целую минуту спустя вслух переспросил: «Чтоооо?!» – и вернулся назад. Просто чтобы понять: померещилось или все-таки не померещилось? И если не померещилось, что имеется в виду?

Не померещилось. Перечитал: «Требуется чудовище, работа посменная, оплата почасовая». Ни кому оно вдруг понадобилось, ни зачем, ни какого рода требования предъявляются к кандидатам, написано не было. Сэкономили на знаках? Или просто розыгрыш? Какие-то остряки поспорили, сколько народу откликнется до конца рабочего дня? Если меньше десяти, один ставит пиво, если больше – другой. Главное, что пиво будет в любом случае.

Впрочем, почему обязательно сразу розыгрыш? Скорее всего, ищут бедолаг, согласных поработать живой рекламой. Человек-тюбик зубной пасты, человек-ботинок, человек-бутерброд. А человек-чудовище вполне может рекламировать новый магазин игрушек. Или кинотеатр. Или…

Да практически все.

Пожал плечами и выкинул дурацкое объявление из головы. Ну, то есть думал, что выкинул. А на самом деле постоянно о нем вспоминал, до самого вечера. И на следующее утро, не дожидаясь, пока сварится кофе, полез на сайт проверять, что там с объявлением про чудовище. На месте? Или уже сняли?

Оно было на месте. Более того, появилось еще на двух других сайтах, менее популярных. Когда пошел гулять, не удержался и купил четверговую рекламную газету, благо она как раз появилась во всех киосках. Рубрика «Вакансии» там крошечная, пара десятков объявлений, в лучшем случае. Однако объявление «Требуется чудовище» обнаружилось и там, самым мелким шрифтом, с экономными сокращениями: «посмен.», «опл. почасов.»

Смешно.