Тяжелый свет Куртейна (темный). Зеленый. Том 3

– Да ты сам всему, чему надо, научишься. А чему не надо – тем более. Просто в этой вашей реальности некоторые разговоры следует вести у реки, чтобы вода сразу уносила всё сказанное. А некоторые – только когда ты сам течёшь, как река. Ну что, дорогой, потекли?

Стефан внутренне содрогается, невольно прикидывая, что это за разговоры такие. И одновременно жмурится от удовольствия, потому что течь оказалось очень приятно. Хорошее дело – течь, как река.

– Странно всё-таки, что я твоё приближение не почуял, – наконец говорит он Эне, просто чтобы потренироваться говорить в таком состоянии. – Или ты специально тайком подкралась, чтобы устроить сюрприз?

– Не специально. Просто вот настолько мало меня здесь осталось, – безмятежно отвечает она.

– Тебя мало осталось? Как это может быть?

– Я уже ухожу. А уходить отсюда, будучи мной, приходится постепенно, чтобы не оставлять по себе совсем уж большую дыру. Мне, пожалуй, скорее нравится. Интересный процесс. Когда ты уже отчасти дома, а отчасти ещё в этой вашей смешной реальности, та часть, которая тут задержалась, испытывает разнообразные занятные чувства, которых никаким иным способом уже не получится испытать. Не то чтобы совсем незнакомые, скорее, давно забытые. Из тех времён, когда я ещё совсем начинающей глупой маленькой Бездной была.

– Например? – спрашивает Стефан, настолько огорошенный новостью, что ему бы сейчас, по-хорошему, напиться, подраться, упасть и выспаться, а уже потом разговор продолжать.

– Например, я по вам скучаю, – то ли смеётся Эна, то ли журчит река. – Представляешь, заранее начала! Что, впрочем, вполне разумно в моём положении: хрен я буду скучать, когда уйду целиком. И ещё Тони ужасно жалко: я его, получается, подвела. Обещала, что до окончания срока контракта буду ему помогать. Но контракта, к сожалению, недостаточно, чтобы здесь меня удержать. Скорее всего, потому, что контракт подписан не с настоящей реальностью, а только с наваждением класса эль-восемнадцать, где я не сижу безвылазно. Даже, будем честны, не каждый день туда захожу. Ну, кто же знал, что это имеет значение…

– Хочешь сказать, ты не знала?!

– Скорее, забила на это знание. Я, положа руку на сердце, так себе бюрократ. При всём уважении к хаосу, который поддерживается правилами и законами, я всё же адепт порядка. То есть, радости во всех присущих ей формах. Особенно в некоторых. Тех, которые созданы для меня!

– Так вот, оказывается, что такое порядок, – ухмыляется Стефан. – И вот что такое хаос, если на то пошло.

– А то ты не знал!

– Вообще-то не знал.

– А жил так, словно знаешь. Вон какой отличный бюрократический хаос развёл в этом городе, оккупировав ни в чём не повинный полицейский комиссариат.

– Ну, это да, – невольно улыбается Стефан. – Причём исключительно смеху ради. В этом городе всегда было очень уж много боли. Слишком – даже по человеческим меркам. А смех – единственное, что может если не отменить, то хотя бы уравновесить боль.

– В этой реальности – да, пожалуй, – подумав, кивает Эна. – Так-то ещё варианты есть. Но главное, всё у тебя получилось. На мой взгляд даже чересчур хорошо! Теперь-то можно правду сказать: я влюбилась. Пришла с рядовой проверкой соответствия статусу и втрескалась по уши в то безобразие, которое ты с этим городом сотворил. Поэтому и задержалась вопреки законам Вселенной и просто здравому смыслу. Каких только глупостей мы ни творим из любви!

– Даже жалко, что мы сейчас течём, как река, – вздыхает Стефан. – Мне бы человеческим телом почувствовать всё, что в подобных случаях положено чувствовать. Услышать такое от Старшей Бездны – кто бы мне сказал, что это однажды случится, не поверил бы! А если бы даже поверил, всё равно не смог бы представить, что мне придётся для этого натворить.

– Если бы мы не текли, я бы и не сказала, – снова смеётся Эна. – Ещё чего! Хитрый какой. А что натворить – ну вот, теперь знаешь. Просто-напросто быть тобой в этом городе. Впрочем, не сомневаюсь, в любом. Какой подвернётся под руку, там бардак и устроишь. Этому просто повезло… Знаешь, о чём я жалею? Эй, не делай такое лицо, словно грядёт великое откровение – о чём способны сожалеть Старшие Бездны. Естественно, ни о чём! Но вот прямо сейчас, когда меня здесь так мало осталось, что мне не чуждо кое-что человеческое, в первую очередь, дурь, я жалею, что у тебя нет власти над миром. Вот честно. Отличный получился бы мир. Сама понимаю, что тебе такой обузы даром не надо. Максимум, последуешь моему совету и приведёшь духов-хранителей в другие граничные города. Больше ты делать не станешь, хоть тресни. Да и не сможешь, пожалуй, не тот пока у тебя масштаб. Поэтому ладно, гуляй без власти над миром, не стану насильственно ею тебя наделять. А по несбывшемуся я потом, попозже поплачу. Когда здесь останется совсем мало меня.

Вот сейчас Стефан рад, что не пришлось слушать всё это человеком. Потому что о чём может плакать Старшая Бездна над несбывшимся миром, человеку, каким бы крутым шаманом он ни был, лучше не знать. А пока течёшь как вода, можно. Всё можно. Что ей сделается, воде.

– На самом деле не о чем сокрушаться, – как ни в чём не бывало улыбается Эна. – Даже той глупой девчонке с чувствительным сердцем, в которую я, по моим расчётам, под конец превращусь. Этот ваш мир и в сбывшемся варианте очень красиво устроен. Просто надо быть опытной вечной Бездной, чтобы оценить его противоречивую, мучительную красоту… Ладно. Пора возвращаться, пока мы, заболтавшись, не впали – во что там впадает Нерис?

– В Неман, – откликается Стефан. – А что, мы уже до него дотекли?

– Пока ещё нет. Но можем. Да чего мы только не можем! – смеётся Эна. – Но вот прямо сейчас из всего многообразия наших с тобой возможностей важнее всего способность течь вспять. И кстати, вот что ещё я сказать хотела, пока мы не на берегу. Если после того, как я уйду окончательно, на моё место кто-то заявится и потребует компенсации…

– Компенсации? – переспрашивает Стефан. – Какой, к собачьим чертям, компенсации? За что?!

От удивления, возмущения, но больше всего от того, что на самом деле он уже знает ответ, Стефан перестаёт быть водой и становится – правильно, человеком, который вполне беспомощно барахтается в ледяной, как ей в феврале положено, полноводной, быстро текущей реке.

Эна заходится хохотом, поэтому приходит на помощь не сразу, а несколько бесконечно долгих секунд спустя.

– Извини, – говорит она после того, как Стефан снова благополучно принимает форму потока. – Я сама думаю, что смеяться над чужими неприятностями – свинство. Но ты бы видел, как шикарно это выглядело со стороны!

– Примерно могу представить, – соглашается Стефан. – Ладно, я сам дурак, что утратил контроль, когда ты сказала про компенсацию. Это, знаешь, как если бы страшный сон оказался ещё и пророческим. Я же и сам об этом думал не раз. Нам пока не положено, чтобы среди нас жила Старшая Бездна, верно? Рылом не вышли. В смысле, не высшие духи. Даже не карикатуры на них. Не того уровня здесь реальность, чтобы такую роскошь нам позволять. И теперь тот, условно говоря, божественный свет, что на нас нелегально пролился за время твоего пребывания… Его что, будут из нас вычитать?!

– Скажем так, могут попробовать, – отвечает рыжая тётка, помогая ему выкарабкаться на берег. – Но ты учти: вы не обязаны ничего отдавать. Я, конечно, так себе бюрократ, однако законы Вселенной знаю. Будучи воплощённой Бездной, странно было бы их не знать. Так вот, согласно им, ты не обязан сдаваться. Сдаваться вообще никто никогда не обязан – это приоритетный закон.

– Нашла кого уговаривать, – невольно улыбается Стефан. – Я вообще никогда не сдаюсь.

Люси, Зоран

февраль 2020 года

– В этом дворе… – начала Люси, но сама себя перебила: – Нет, пока не скажу! Может, сейчас всё получится. Тогда объясню потом.

– Что получится? Что ты мне объяснишь?

Но Люси демонстративно закрыла рот руками, как обезьянка «никому ничего не скажу».

Зоран ничего не понял, но на всякий случай заранее обрадовался. Он уже привык, что когда гуляешь с Люси по Другой Стороне, то и дело случаются разные мелкие, приятные или просто нелепые чудеса – то мимо пролетает прозрачная птица, то из ветхого дровяного сарая выходит шикарно одетый старик, объявляет: «Вам подарок от заведения», – и вручает два бокала шипучего розового вина, то в зеркальном стекле витрины вместо их отражений появляются клоуны в гриме, словно бы кисти Бюффе[3 - Бернар Бюффе (фр. Bernard Buffet) – французский художник, ключевая фигура в направлении, называемомм мизерабилизм (фр. misеrabilisme от miserable – несчастный).], то в совершенно пустом дворе на клумбе, горит, шипит и плюётся холодными брызгами воткнутый в землю здоровенный метровый бенгальский огонь. Словно они попали в волшебный город из детской сказки, а не гуляют по Другой Стороне, которая вообще-то считается крайне унылым местом, где материя так яростно сопротивляется любому проявлению магии, что та уже давно отчаялась тут проявиться и махнула на эту реальность рукой.

Но мало ли, что считается. На практике оказалось, этот город на Другой Стороне полон чудес.

Зоран обнял Люси – просто так, потому что можно, и привыкнуть к этому факту гораздо труднее, чем ко всем остальным чудесам. Спросил:

– Сейчас кто-то ка-а-а-ак выскочит? Или вылетит? Или твой василиск наконец-то оторвётся от телевизора, вызовет такси и сюда приедет, чтобы лично сказать нам человеческим голосом: «ррры»?

Но ничего особенного не случилось, только из дальнего подъезда вышла женщина с девочкой лет пяти в розовой шубке и шапочке с кошачьими ушками. Женщина остановилась, что-то набирая на телефоне, а девчонка подбежала к ним и строго, явно подражая кому-то из взрослых, спросила Зорана: «Ты зачем эту тётю схватил?»

Он чуть не рассмеялся от неожиданности. Но удержался, потому что помнил, как сам обижался на взрослых в детстве – в обоих, мать его, детствах! – когда они смеялись над ним. И ответил с максимально возможной серьёзностью:

– Я её похищаю, потому что влюбился по уши на всю жизнь.

– А, как разбойник в принцессу, – понимающе кивнула девчонка и вприпрыжку помчалась к матери, которая как раз убрала в карман телефон.

– Или наоборот, – сказал ей вслед Зоран. И с удовольствием повторил, теперь уже только для Люси: – Или наоборот.

– Спасибо, – растерянно откликнулась та. – Принцессой мне даже в детстве быть не хотелось. У них, понимаешь, всюду какие-то лишние бантики, рюшечки и сраные кружева.

– Даже не знаю, как ты теперь будешь выкручиваться, – сказала Люси, когда они засели в первом попавшемся баре, где подавали глинтвейн. Плюс четыре – райская температура для февраля, но когда очень долго гуляешь по этому раю нараспашку, без шапки, в финале прогулки внезапно понимаешь, что раем всё это время ловко прикидывался самый настоящий ледяной ад.

Впрочем, в баре топили так щедро, что они мгновенно согрелись. Прежде, чем принесли глинтвейн.

– Выкручиваться? – удивился Зоран. – А надо? Зачем?

– Я же тебе про тот двор так и не рассказала. А про него есть отличная байка. Не моего сочинения, если что, а из книги. Правда, несуществующей.

– Из несуществующей книги?! – восхитился Зоран.

– Да. То ли эта книга могла появиться при каком-то особом стечении обстоятельств, но не сложилось, то ли просто её издадут когда-то потом. Факт, что пока этой книги нету. Но в каком-то смысле, она всё-таки есть. Один мой приятель… ну как – приятель, на самом деле он здесь кто-то вроде духа-хранителя местности…