Закулисье. Заглянуть за горизонт

– Но он, по крайней мере, в настоящий момент жив, – попытался оправдаться смущенный ученый.

– Это ненадолго, – коротко обрубил Игорь Станиславович.

– Почему ненадолго? – переспросил Фридман, и тут же пожалел о своем вопросе.

Прежде чем ответить, Сорокин всем корпусом развернулся к ученому, отчего каблуки ботинок противно скрипнули по блестящему полу. На лице директора появилась широкая улыбка, но глаза не предвещали ничего хорошего.

– А как вы думаете, уважаемый Георгий Авраамович, – выждав долгую паузу начал Сорокин, – что потом происходит с жертвами ваших экспериментов? Как вы думаете, куда мы их помещаем?

Фридман открыл было рот, но так и замер в неловкой позе. Как человек, целиком и полностью увлеченный наукой, он не задумывался что с подопытными происходит потом, для него не имело значение ничего, кроме предстоящего научного открытия. Вдобавок к этому, директор лаборатории представился перед ним теперь в несколько ином, далеко не радужном свете.

Невысокий ученый, не имеющий представления о том, что такое отдельный фашизм и война в целом, увидел в Сорокине настоящего нациста, заставившего вспомнить, что он перед ним всего лишь маленький и старый еврей.

– Я не знаю, – наконец сдался Фридман, – в психиатрическую клинику, наверно… – его ответ прозвучал как вопрос.

– В психиатрическую, – мрачно подтвердил директор, но его глаза говорили, что это не так, – клинику, – кивнул он со злобной усмешкой, – ну конечно туда, а куда же еще! Лечим их, и предоставляем пособие, чтобы они поведали всему миру те злодеяния, которые мы творим!

Фридман смотрел в глаза Сорокина, сделавшиеся маленькими и очень жестокими. И этот взгляд из-под кустистых бровей красноречиво говорил ученому – это не я, это ТЫ убиваешь их. Георгию Авраамовичу пришлось сглотнуть, чтобы его голос прозвучал как можно спокойнее.

– Жаль это слышать, но наука не обходится без жертв. Вы сами понимаете цену эксперимента.

– Понимаю, – ответил директор, – вопрос в том – понимаете ли вы?!

– Мне нужно еще какое-то время, – не удержавшись, голос ученого начал просить, – я смогу… я должен преодолеть этот барьер! В конечном счете, мне удалось отправить туда подопытных крыс целыми и невредимыми!

– Вы уверены? – тихо спросил Игорь Станиславович.

– В Чем? – спросил Фридман, поправляя очки на горбатой, вспотевшей от напряжения переносице.

– В том, что крысы прибыли в целости и сохранности? На сколько я понимаю ситуацию, все человеческие подопытные образцы прибыли туда с поврежденной психикой, почему вы думаете, что с крысами удалось лучше?

– Они, – начал Фридман, и тут же осекся, понимая, что директор возможно прав.

– Они грызуны, – закончил Сорокин, – откуда вы знаете, как ведут себя сумасшедшие грызуны? Они бегали там и пытались выбраться, но это не доказывает совершенно ничего!

– Игорь Станиславович, необходимо время! Мне почти удалось преодолеть барьер! В конечном счете, это именно я предложил использовать клетку Фарадея, и я придумал замкнутую электрическую цепь, открывающую дверь между нашими мирами.

Несмотря на то, что в конце фразы Фридман гордо выпятил грудь, никакой уверенности в душе не испытывал. Несколько месяцев назад с ним случайно вышел на связь некий неизвестный из параллельной реальности.

Исследуя в старой пятиэтажке паранормальный феномен, с посторонними голосами и перемещением мебели, на пол перед Фридманом опустилась записка, в которой сообщалось о существовании двух параллельных миров, а также о том, как разрушить грань между ними. Была в этом, конечно, и заслуга Фридмана – клетку Фарадея предложил именно он, но частотный ток и смену полярности…эту идею он получил от тех, кого в последствии стал называть «коллегами».

Ученый на минуту задумался, представляя, что будет после открытия коридора, соединяющего два мира между собой – останется ли открытие за самим Фридманом, или его припишут кому-то из «коллег», но эта мысль не отменяла его значения.

Сорокин истолковал молчание по-другому, смерив Фридмана взглядом, он проговорил, – я достану вам еще пять человек, достопочтенный Георгий Авраамович, используйте с толком этот материал! Вы не представляете, на что способна современная техника. Камеры видеонаблюдения установлены практически везде. Нет улицы, где бы отсутствовала такая камера, а по видеозаписям нас могут легко отследить.

Люди пропадают, и кто-то занимается их поиском, и эти «кто-то», поверьте мне, совсем не дураки. Пять человек, Георгий Авраамович, уже ближайшим вечером вы получите первых трех, но мне нужен положительный результат! Я ведь тоже отчитываюсь о потраченных средствах.

Дождавшись от ученого стыдливого кивка, Игорь Станиславович развернулся и вышел, оставив Фридмана одного в комнате, если не считать мужчину с безучастным лицом. Григорий Авраамович слышал, как Сорокин отдал за дверью короткий приказ, – убрать из комнаты восьмого подопытного. Охранники моментально приступили к выполнению. По длинному коридору разносилось эхо тяжелых шагов, на ходу Сорокин что-то насвистывал.

4. Музыкант

Маргарита Васильевна наслаждалась музыкой, сидя на деревянном стуле со скрипучей спинкой. Звуки музыки, а именно – скрипка и пианино, разливались волнами по длинному коридору. Пытаясь выпрямить онемевшую спину, пожилая женщина облокотилась на другой бок, стул отозвался протестующим треском, и в этот момент быстрая скрипка вырвалась вперед, под убаюкивающие ноты монотонного пианино.

Будучи не в силах усидеть на месте, Маргарита Васильевна медленно поднялась, и стараясь не цокать каблуками по лакированному полу, осторожно двинулась к боковой стене, откуда, вместе с ярким светом, в коридор проливалось музыкальное волшебство.

В небольшом учебном классе в этот поздний ноябрьский час находилось всего два человека. Евгений Петрович, повернувшись к двери спиной, умело перебирал клавиши старенького пианино, а рядом с ним, увлеченный и гордый, нежно прижимаясь к скрипке щекой, стоял Миша. Маргарита Васильевне в умилении всплеснула руками, глядя, как ее единственный внук водит смычком по натянутым струнам.

– Молодец, Миша, какой же ты молодец! – обратился к нему Евгений Петрович, – но ты снова немного спешишь! Подожди, дай отзвучать вступлению пианино, скрипка только тогда будет слышна, когда угаснут последние аккорды. Она должна подхватить затухающий огонь, раздуть его, вот тогда получится настоящее соло!

Миша виновато смотрел в пол, кивая словам своего преподавателя.

– Евгений Петрович, ну какой же вы молодец! Я бы никогда не поверила, что так заиграет мой Миша!

Высокий мужчина обернулся к двери, улыбнувшись Маргарите Васильевне, за толстыми очками женщину изучали внимательные глаза.

– Наш Миша большой талант, и мы раскроем его на предстоящем концерте! У нас еще целая неделя впереди, и завтра предстоит рабочая суббота!

Евгений Петрович встал, посмотрев в окно, как в свете фонарей мелькают крупные снежинки. Улыбка сошла с его лица, плечи сгорбились, превращая учителя в уставшего мужчину.

– Ну, беги домой, Миша, и не забудь, завтра жду тебя ровно в десять!

Миша вздохнул и пошел к двери, где его дожидалась бабушка. Евгений Петрович посмотрел им в след, потом встал и обвел взглядом пустую аудиторию. Печальные мысли накатили на него, при воспоминаниях о множестве талантливых детей, учившихся когда-либо в музыкальном классе. Потом юные дарования взрослели, им предстояла реальная жизнь, вычеркивающая музыку и мечты детства.

Вздохнув, Евгений Петрович выключил свет, и не спеша направился в сторону лестницы. Вахтерша из гардероба уже ушла, в вестибюле скучал пожилой охранник. Забрав пальто, и пожелав доброй ночи охраннику, учитель музыки вышел на крыльцо, наслаждаясь медленным танцем снежинок. Зимний вечер нагонял на него философию и тоску, – мои ученики, это такие же снежинки! Пока кружат в воздухе, верят, что у них талант, но, когда взрослеют, то опускаются на землю, превращаясь в обычный снег, который никто не замечает.

Одолеваемый грустными мыслями, он перешел дорогу и прибавив шаг, заспешил к остановке, на ходу поднимая воротник старенького пальто, загораживая лицо от холодного ветра. Со стороны овощных киосков послышался многоголосый собачий лай, заставивший мужчину немедленно остановиться. Собак видно не было, но судя по лаю, они находились не далеко от него, между пустых киосков блуждала целая стая.

Оглядевшись по сторонам, Евгений Петрович быстро зашагал в другую сторону. Другая остановка находилась дальше, но путь до нее казался более безопасным. Пройдя шагов сто, он услышал сзади звуки приближающегося автомобиля, а через секунду в спину ударили мощные фары, отбрасывая на дорогу извивающуюся тень.

Евгений Петрович отошел на обочину, уступая дорогу едущему автомобилю, но водитель повел себя несколько странно. Проезжающая мимо машина, которой оказался полицейский УАЗ, замедлила ход до скорости пешехода, продолжая ехать на ровне с Евгением.

Несколько шагов учитель музыки, призвав на помощь всю выдержку и силу воли, старался не обращать внимание на пристроившийся рядом автомобиль, с наглухо тонированными темными окнами. Наконец он не выдержал и остановился, повернувшись лицом к полицейской машине. Машина тоже остановилась, но двери и окна оставались закрытыми.

– Могу я чем-то помочь? – обратился Мальцев, стараясь не уронить в лужу голос.

Несколько секунд в ответ звучала подозрительная тишина, после чего дверь с другой стороны машины открылась. Он не видел, кто вышел из этой двери, но слышал звук шагов и скрип снега. Через мгновенье из-за машины вышел полицейский, и молча остановился напротив Мальцева.

– Могу я вам чем-то помочь? – повторил свой вопрос Евгений Петрович.

Полицейский пристально разглядывал его, потом неожиданно обернулся и посмотрел в разные стороны. Кроме него и учителя музыки в зимний вечер на улице больше никого не оказалось.

– Добрый вечер! – обратился полицейский с легкой улыбкой, у него оказался на редкость приятный, бархатный баритон, – с работы возвращаетесь? – он указал подбородком на потертый кожаный портфель, а руках Евгения.

– Я работаю в музыкальной школе, – Мальцев развернулся, указывая пальцам на двухэтажное здание, одиноко стоящее в стороне от дороги. Он понимал, что в этот момент выглядит, как обычный мальчишка, но ничего не мог поделать с собой, – Мальцев Евгений Петрович, преподаватель по классу фортепиано и руководитель хора, – добавил он, чувствуя, как краснеют щеки.

– Это хорошо, – прокомментировал полицейский, улыбка на его лице стала шире, он снова быстро огляделся по сторонам. – У меня есть пара вопросов, вас не затруднит пройти в машину вместе со мной?

– А в чем дело? – осторожно уточнил Евгений Петрович, – уже поздно и я немного спешу.