Я – борец 3
– Вас алкашка душит! Стендаперы херовы! – огрызнулся я и пошёл дальше.
– Гнев! Это уже одна из фаз принятия! – проговорил первый.
– Молодой человек! Вы должны осознать, что вы алкоголик, и признаться в этом в первую очередь самому себе. Вот вас как зовут? – и, не дожидаясь очередного моего рыка, продолжил: – Скажите: «Всем привет, я Константин, и я ‒ алкоголик!»
– Здравствуйте, Константин! – кивнул второй, и они вместе зачем-то начали хлопать.
«Вот где настоящие клоуны, а Олег Попов там один вкалывает…» – подумал я, больше не обращая внимания на пассажи алконавтов.
Наконец я добрался до окна, влез в него и, вздохнув, на мгновение переведя дух, бегом кинулся в коридор – достал из сумки брюки и рубаху, на ходу надевая обувь. В этот раз ключ был взят с собой, но также я заскочил в туалет, и, взяв оттуда нательное полотенце, я свернул его в плотный канат. Бегом слетев по лестнице на первый этаж, я выскочил из подъезда.
– Товарищи артисты, – обратился я к стоящим под моим окном алкашам, – вот ваши аплодисменты!
Широко замахнувшись, я залепил полотенцем по спине первого, потом второго и продолжал так, пока стендаперы не обратились в бегство, и всё это – крики боли и оханья от каждого ожога полотенцем.
– Александр! – воскликнула Мария сверху. – Прекратите хулиганить! Своей поркой вы попадаете прямиком на их этаж развития.
– Я попрошу не обобщать! – воскликнул бегущий от меня алконавт и схлопотал обжигающий удар по ягодичным мышцам.
– Так их, алкашей! – подбодрила меня какая-то бабушка, выходившая из первого подъезда. – Житья от них нет. Тоже мне артисты!
– Да в милицию их всех троих сдать! – донеслось из дома напротив.
Ну, как бы люди не меняются. Другое дело, что в моём времени еще бы на телефон снимали. И, прекратив преследование, видя, что артисты, держась за бока, удаляются за угол, я потопал домой, попутно разворачивая полотенце в привычный для него плоский и безопасный вид.
Пройдя мимо ящика, я еще раз посмотрел на средство связи. Жаль, гитару сюда не взял, практиковался бы. Поднявшись наверх, я заметил, что дверь Машиной квартиры закрыта, и, открыв свою, вошёл внутрь.
Красивые соседки – это хорошо, но командировка в другой город ‒ еще не повод терять ключи от нравственности.
Переключить голову я решил музыкой. Закрыв глаза, пробежался подушечкой указательного пальца по стопке винила, выбрав совершенно случайную пластинку. В моих руках оказался Александр Градский. «Русские песни» – сюита на темы народных песен. Пластинка была выполнена в светлых тонах, словно мазками по холсту кто-то создавал градиент: алый, оранжевый снизу, зеленовато-золотой в центре, а сверху – какой-то персиковый.
«О, Градский!» – подумал я, поставил пластинку и включил проигрыватель. Перевернув обложку на другую сторону, я увидел, что среди названий не было известных мне песен: «Жил-был я» и «Как молоды мы были». Послушав сюиту, я отказался от этого решения. Слишком уж сумбурно мне показалось. Вторым выбором стало поставить «Незнайку-путешественника» Николая Носова.
«О, антиутопия!» – подумалось мне, и я включил её фоном.
Вечер субботы, что может быть лучше, чем принять душ или даже ванну и завалиться спать? Но, надо бы поесть, эх, для таких дел пригодилась бы какая-нибудь кафешка. Но я абсолютно не знаю Саратов.
И, вырубив Незнайку, я без задней мысли пошёл к Марии, постучав в деревянную дверь, услышал сквозь полотно вопрос: «Кто там?»
Глазка у Марии не было, а вот у меня в двери был.
– Маш, это Александр ваш сосед, – начал я.
– Слушаю вас, Саша, – отозвалась она из-за двери, не открывая.
– Я тут человек новый, и вы мне так помогли с дверью, я бы хотел вас пригласить поужинать, только не знаю куда. Вы не подумайте, я просто не успел ничего сготовить, и цель ужина – только ужин.
– Спасибо, что конкретизировали, мистер бегающий за пьяницами с полотенцем. Столовая на соседней улице, если идти направо, а потом снова направо. Приятного аппетита.
– Спасибо, – кивнул я закрытой двери.
Никакой обиды на отказ не было, потому что не было никаких ожиданий от ужина. Это может быть странным, но иногда ужинают ради еды, а компанию зовут ради компании. И я пошёл в столовую, спокойно там поел и вернулся домой, а когда снял обувь, вдруг раздался звонок, будто телефон ждал именно моего прибытия. Трель была резкой, настойчивой, режущей тишину квартиры. Я взглянул на белый дисковый аппарат в прихожей. И, подойдя, поднял трубку. Холодный пластмассовый край прижался к уху.
– Алло? – спросил я.
– Саша? – голос был низким, чуть хрипловатым, без эмоций. Его я узнал сразу: звонил Никита Сергеевич, которому я дал прозвище ‒ Хрущёв.
– Я, – произнёс я.
– Слушай внимательно. Завтра к «Кобре» не ходи, – фраза прозвучала как приговор, без права обжалования. В трубке послышался легкий шум, будто ветер гулял где-то рядом с телефонной будкой, откуда звонил Хрущёв. Хотя, скорее всего, это были специальные помехи, не будет же сотрудник реально звонить из будки, за две копейки.
– Понял! Могу я уточнить, почему? – спросил я.
– Они назначили встречу, потому что не понимают твоей ценности для их группы; эти сутки – это время на их связь с кураторами. А завтра вечером они могут попытаться повязать тебя кровью. Возьмут на задачу, где на тебя повесят грязную работу, после чего ты уже не сможешь не сотрудничать с ними и станешь предоставлять всю секретную информацию, к которой будешь иметь доступ, даже бесплатно.
– А если я откажусь от грязной работы? – спросил я.
– Тогда твоя миссия будет завершена, они попытаются тебя ликвидировать, и группу придётся брать. А крупная рыба снова уйдёт в подполье без нужных нам червяков в её поганом животе.
– Понял, – выдавил я. В горле пересохло. – Какие мои дальнейшие действия?
– Абстрагируйся. Полностью. Будто тебя и не было. Не отдыхай с ними, не приходи на уединённые встречи, не соглашайся на посиделки, – голос Хрущёва стал еще жестче. – А к вечеру понедельника мы подготовим для тебя всю информацию, которую ты сможешь им втюхать. Завтра будут готовы для тебя документы для въезда в город, добираться будешь сам, ежедневно. Инструкций жди через ящик, проверяй его два раза в день, утром и вечером. Инструктаж получишь уже тут, на месте. Поймешь, в какой именно отрасли ты, Саша, «владеешь секретами и гостайной».
От его слов по спине пробежал холодок. Не просто «младший научный сотрудник из закрытого города». Конкретная отрасль. Конкретные секреты. Которыми должен заинтересоваться враг.
– Понял, – повторил я, уже осознавая тяжесть предстоящего.
Трубку повесили.
Я тоже медленно положил трубку. Звонок оборвался так же внезапно, как и начался. Тишина квартиры снова сгустилась, но теперь она была другой. Насыщенной ожиданием дальнейшего инструктажа. Видимо, задачи мои менялись по мере развития событий, с внедрением в банду было решено не торопиться или вообще отказаться. Ну, мне же лучше.
Взгляд упал на влажное полотенце, небрежно брошенное на спинку стула после сегодняшней «порки». Итоги этого дня были ироничны: Цирк, ниферы, Кобра, захлопнувшаяся дверь и красивая соседка за стенкой, которая явно не спешит идти на контакт. И одиночество агента в чужом городе.
Я прошел в комнату, погасил свет. Сел на кровать. Скрипнули пружины. Завтра – вынужденный выходной. День ожидания и выверенного бездействия. А в понедельник… В понедельник все начнется по-настоящему. Секреты. Тайны. И зал дзюдо, где нужно будет играть уже выученную роль.
Оставалось ждать. И стараться не думать о том, как «Кобра» могла бы меня завтра сделать частью своей команды, если бы я пошел к ним. Спать не хотелось. Но надо было. Завтра – последний день тишины. Понедельник – день истины.
И всё-таки нужно посетить цирк. До меня вдруг дошло, зачем на этой квартире такая подборка книг и пластинок…
Глава 6. Чебурашка и точка входа
Попробуй-ка прожить в квартире в чужом городе без всего этого? Понятное дело, что есть служебные задачи, и тут всё вокруг говорит о том, что нельзя отвлекаться и нужно быть бдительным; отсутствие того же телевизора, отсутствие и радио на кухне к этому располагает. Но голову тоже надо переключать, иначе везде будут казаться враги. Я встал и, подойдя к окну, через которое недавно залез внутрь, закрыл его на шпингалеты сверху и снизу, оставив приоткрытой только форточку. За окном пустовала улица, и было довольно светло, и пускай до ночи еще было время, я решил лечь пораньше.
Сегодняшний сон был без сновидений, а воскресенье прошло без эксцессов; мало того, я посетил и цирк, где, на моё удивление, в номер Попова вставили сценку, как из-за кулис выбегает парень уже с клоунским носом, а за ним следуют сотрудники милиции, конечно, ненастоящие. Оставили они и шутку – диалог, когда Попов спрашивает у парня: «Это за тобой?», а тот в ответ ему отвечает: «А может быть, за тобой?» – после чего клоуны со струящимися из глаз слезами начали нарезать круги по сцене.
Под конец сценки с бегом клоуны выясняли друг у друга, почему всё-таки они бегут, и получалось, что один бежит потому, что спортсмен, а второй бежал просто за компанию. «А вы зачем за нами бежали?» – спрашивают клоуны у ряженых в милицейскую форму. Те на мгновение потерялись, но потом выдали версию, что они просто охраняли правопорядок во время проведения спортивного мероприятия. «Получается, зря бежали?» – спрашивает Попов. «Когда бы ты еще на турнире по бегу Трудовых резервов и "Динамо" поучаствовал?!» – отвечал ему второй под смех зала. «А значок разрядника дадут?» – вдруг спросил Попов. «Главное, чтоб не с закруткой на спине! Для ровной осанки!» – было ему ответом. В целом, судя по зрительским аплодисментам, людям нравилась такая сатира. Улыбнулся и я. Мой последний выходной продолжился походом в кинотеатр на исторический фильм «Демидовы» об уральских промышленниках времён Петра, где я постарался полностью отключить свой разум, откинувшись в кресле из красной ткани и наслаждаясь игрой актёров, которым хочется верить.
И напоследок я решил совершить прогулку по реке: мысль о воде стала навязчивой, жара этого дня нарастала, а Волга манила прохладой и просторами. Я дошел до речного вокзала – белого здания с колоннами, шумного, пахнувшего соляркой. У причала стояла серебристая «Ракета». Купив в кассах билет до Энгельса и обратно, я поднялся по сходням на борт.
Внутри было шумно от ревущих двигателей и от этих еще более громких пассажиров: семей с корзинками ‒ явно на пикник, солдат срочной службы, пары молодоженов. Я выбрал место у иллюминатора в носовой части, вдыхая запах мазута и влажного дерева. Ждать долго не пришлось, и с резким гудком «Ракета» сорвалась с места. Город начал уплывать назад с непривычной скоростью. Саратов предстал с воды: не парадный фасад с набережной, а его «изнанка». Проплывали мимо портовые краны и причалы: гигантские, застывшие в их выходном дне. Стояли баржи с песком и лесом. Это, наверное, завтра рабочие в спецовках засуетятся тут, сейчас же там на берегу оставались лишь гуляющие парочки. Мимо плыли заводские корпуса: длинные, серые, с бесконечными трубами; некоторые дымили в небо. У воды виднелись какие-то склады и территории, огороженные заборами с колючей проволокой.
За городской чертой берег становился ниже, появлялись песчаные отмели. Я медитативно наблюдал, как купались люди, загорали на полотенцах, дети визжали, заходя в воду. Чуть дальше виднелись скопления деревянных дач, сарайчиков, припаркованные на цепях лодки. В русле реки виднелись низкие, поросшие кустарником и деревьями, мелкие островки. Между ними петляли узкие протоки; в один из таких как раз в этот момент заходила маленькая моторка. В какой-то момент «Ракета» замедлилась, огибая громоздкий и неуклюжий паром, нагруженный до отказа машинами – «жигулями» и «москвичами», автобусами и пешеходами; медленно, как черепаха, он пересекал наш курс. В сравнении с «Ракетой» он казался архаичным реликтом. Всю дорогу над водой носились чайки, хватая что-то с поверхности и сопровождая рыболовные лодочки в надежде на подачку.
Были тут и тихоходные пассажирские бело-голубые двупалубные теплоходы типа «ОМ»; на них неспешно созерцали мир те, кому скорость не по душе и нужна неторопливая прогулка.
Скорость «Ракеты», кстати, была опьяняющей. Ветер свистел в иллюминаторах, солнце слепило, отражаясь от водной глади. На какое-то время я позволил себе просто быть: смотреть на бесконечную, меняющуюся панораму, чувствовать вибрацию мощных двигателей, вдыхать смесь речного воздуха и выхлопа. Мысли о «Кобре», о завтрашнем инструктаже, о секретах отступили, уступив место простому ощущению движения и простора. В Энгельсе я не сходил, остался на борту на обратный рейс. Обратный путь был таким же быстрым, но уже знакомым. Когда показались очертания Речного вокзала Саратова, легкая эйфория скорости сменилась привычной внутренней собранностью. Пора возвращаться к реальности. Я сошел на берег, оглянулся на уходящую к следующему причалу «Ракету» и направился в сторону дома.
Войдя в подъезд, я проверил ящик: там была какая-то картонная карточка ‒ видимо, пропуск, и листок, на котором было напечатано: «Прибыть на АВ в Балаково в 10.00, для этого надо быть на Автовокзале Саратова (ул. Московская, д. 170) в 6.30». И подробное описание, как добраться до автовокзала и за сколько надо выйти из дома.
Собственно, в книжке-пропуске было моё фото и ФИО. А вот больше, кроме логистики, инструкций не было: судя по всему, меня должны были встретить. Ну и бог с ними. Поднявшись к квартире, я отпер дверь и, войдя домой, первым делом залез в ванную: как говорил поэт, чтобы смыть этот день. Однако горячей воды неожиданно не оказалось, вместо этого лилась холодная, и я понял, что мало иметь ванну, чтобы принимать ванну; и, сполоснувшись частично (голову, лицо, подмышки, пах и стопы), направился спать. Будильник я завёл на пять тридцать утра, взглянув на время и поняв, что оно совсем детское – двадцать три ноль-ноль; обычно я в Вороне минимум до часа гуляю с Аней, а тут раздолье – можно поспать.
И тут в окно что-то стукнуло. Жёстко, словно какая-то птица разогналась и ударилась в стекло. Мои глаза открылись в этой темноте, и я резко поставил стопы на пол, глубоко вдохнув; а второй удар в стекло не заставил себя ждать. Подойдя к окну, я приоткрыл штору и обомлел. Там внизу стояло трое: мои вечерние алкаши-актёры и огромная ростовая фигура Чебурашки.
– О, вон он! – проговорил первый, показывая на меня.
– Выходи, сука! Биться будем! – позвал меня второй.
Их всех троих штормило, меньше всего, конечно, фигуру Чебурашки; в какой-то момент она или он подняла свою коричневую руку и пригрозила кулаком моему окну.
У первого, косматого с медалью, как и в тот раз, была бутылка с чем-то красным – портвейн? У второго, с галстуком-бабочкой, была в руках палка. Чебурашка в своих лапах ничего не держал, даже апельсина не было, зато с ним были его друзья. Сбылась мечта: получается, Чебурашка и друзей нашёл, сразу двоих вместо крокодила Гены, и напился с ними. Может, они вместе квасили в комнате реквизита; может, надели ради конспирации; может, мужчине просто не во что было переодеться.
И, приоткрыв окно, я высунулся на свежий саратовский воздух:
– Идиоты, вам чё надо? – спросил я.
– Выходи, драться будем! – крикнул «хрен» с портвейном.
– Если не с-сыш! – добавил второй.
– У, с-сука! – прохрипела шатающаяся фигура Чебурашки, первую свою реплику.
– Вы – мыши из кота Леопольда, я вам русским языком говорю: идите проспитесь, а завтра вечером хоть всем ТЮЗом приходите меня бить! Со всеми вашими волшебными друзьями!
– Выходи, блядь! – потребовал первый.
– Ну всё, ждите! Надеюсь, ваш Чебурашка боксирует! – пообещал я и ушёл в комнату одеваться.
Но вдруг раздался звонок телефона. И я, будучи еще в трусах, взял трубку. Мне ответил незнакомый голос:
– Товарищ Моцарт? – спросили у меня.
– Слушаю, – ответил я.
– Что видите из окна?
– Алкашей вижу: двое в гражданке, один в костюме Чебурашки, – проговорил я.
– Прекратите привлекать к себе внимание улицы. Не общайтесь с ними. Сейчас подъедет милиция, заберёт, – на другом конце провода немного помедлили и добавили: – Дружить с Чебурашкой и его друзьями вам сегодня Контора запрещает.
– Спасибо, – кивнул я, думая, что не очень-то и хотелось.
– Конец связи.
И повесили трубку.
Я пожал плечами и пошёл обратно к окну, а на дворе троица уже расположилась на лавочке; Чебурашка снял с себя неудобную голову – он был черноволос и мордат, его глаза были почти закрыты: видимо, переход из сказки в нашу реальность давался тяжело, или топливо заканчивалось. И вот через пару минут к ним подъехала желто-синяя машина милиции, откуда вышли сразу трое представителей власти. Самого разговора я не слышал, но двое актёров что-то объясняли, показывая на моё окно; пытался язык жестов освоить и Чебурашка, но в конце концов, водитель экипажа милиции вернулся к машине и что-то произнес в рацию. А еще через минут пять прибыла «буханка» – тоже желтая с синей полосой. Откуда вышли еще двое улыбающихся мужчин в форме. Не каждый день ты задерживаешь мигрантов из сказки, а в суточной смене это вообще превратится в анекдот, который сотрудники будут помнить и пересказывать друг другу долгие годы.
Наконец, Чебурашку и его друзей «упаковали», а один из сотрудников милиции пошёл в мой подъезд. И я, подойдя к глазку, посмотрел на лестничную площадку. Но, вопреки ожиданиям, он зашёл не ко мне, а постучался в дверь Маши.
А после вышла Мария и некоторое время отвечала на вопросы старшины, ставила подпись в документах; и, судя по разговору, троице грозил не только медвытрезвитель, но и мелкое хулиганство.
И тут меня осенило. Звонок из Конторы – что первый Хрущёва, что второй – случился как раз вовремя: первый – когда я только пришёл, второй – после того, как я поговорил с артистами ТЮЗа. Плюс моё чудесное спасение Марией, когда я остался в трусах на лестничной площадке; да и проверка моего ящика, как и закладывание в него разных инструкций, это тоже чья-то работа. Мария была «цифрой», я был почти в этом уверен на процентов девяносто пять. И тот её отказ от предложения поесть в столовой – это, скорее всего, протокол общения со мной. Ну что ж, «цифра» так «цифра», у меня подписка – не узнавать таких ребят и не разглашать такую информацию. А то, что за мной присматривают, это даже хорошо. Целее буду.
С этими мыслями я лёг спать, еще раз проверив будильник, поставленный на полшестого.
Утро ворвалось в моё сознание дребезжанием будильника, и, пойдя словно зомби шаркающей походкой на кухню, я поставил чайник на конфорку, включив газ, и, взяв голубую зажигалку с чёрной кнопкой, нажал, породив пламя. Немного подумав, я отлил из чайника воду, оставив там не больше полутора кружек воды. И полез в стеллажи над, найдя там коричнево-красно-белую банку, украшенную узорами. На лицевой части банки гласило, что в ней был КОФЕ, и не какой-то обычный, а «Московский ордена Ленина», натуральный, без цикория, высший сорт; а снизу банки была другая важнейшая для советского человека информация: цена 1 р. Гост 6805-66 Министерство пищевой промышленности РСФСР. На другой стороне красовалась надпись с описанием: «Кофе натуральный высшего сорта – смесь нескольких видов кофе, подобранных для создания наилучшего вкуса и аромата напитка.
Способ приготовления:
Засыпать кофе в холодную воду (одну-две чайные ложки на стакан воды) и нагреть до кипячения, но не кипятить, после чего дать кофе отстояться и налить в стаканы, добавляя по вкусу сахар и молоко».
И я понял, что я залип: стою и тупо читаю банку. Встряхнув оную, я убедился, что там есть то, что мне надо; я попытался открыть крышку ногтями пальцев. Не вышло: та плотно стояла на страже напитка без цикория. Еще бы знать, что такое цикорий, раз о нём сразу два раза упоминают, что его там нет. Тогда я нашёл чайную ложку и, перевернув, поддел её ручкой крышку, понюхав кофе. Дрянь, на мой вкус, ни в какое сравнение не идёт с тем, что будет в будущем. Но делать нечего: плата за общение с Чебурашками сама себя не заплатит.
Я насыпал две чайные ложки прямо в чайник и со звоном помешал. Подтащив табуретку к плите, принялся созерцать, как закипает подкрашенная коричневым вода. Запах газа и кофе ощущался мной как то, что теперь будет встречать меня каждое утро. Надо будет турку завести.
Стоп, кофе есть, а турки нет? И я встал и полез в посуду. Ну точно, вот она, серебристая с белой деревянной ручкой. Лежит среди расставленной посуды над раковиной и не спешит помогать мне жить эту жизнь. Я тебя запомнил!
Наконец, приготовив себе кофе, я налил его в найденную тут же белую кружку с золотистым внутренним ободком и рыжим принтом: как две ладьи плывут к улыбающемуся солнышку. Не забыв выключить газ, я приступил к пробуждению себя.
Не то чтобы было супервкусно, но, вероятно, это лучшее из доступного тут. Возможно, даже высший сорт – дефицит. Скорее всего, сгущённое молоко исправит дело. И с этими мыслями я пошёл чистить зубы, принимать холодный душ и, надев высохший костюм, набросил сумку с курткой на плечо и пошёл добираться до автовокзала.
Мой автобус отходил в семь утра, а прибывал в десять. С ума сойти: три часа в пути, заезжая во все деревни, высаживая там людей. Так невольно задумываешься о своей машине. Сколько она тут стоит? Но кроме отсутствующих денег, было еще одно НО: мне еще не было восемнадцати… «На тропу войны уже можно, а на "фильму" еще нет…» – вспомнился отрывок из фильма «Человек с бульвара Капуцинов».
Автобус, пропыленный и пропитанный запахами пыли и бензина, с глухим стуком остановился у вокзала. Очередного, на моём сегодняшнем пути. Но этот был особенный, потому что на нём было написано: «Балаково». Я вышел последним, пропуская спешащих куда-то рабочих в спецовках. Вокзал был не шибко велик, с большими закруглёнными окнами с традиционными часами на фасаде. Никакой милиции в поле зрения – лишь пара сонных старушек, продающих семечки у стены. Я уловил первое ощущение этого города ‒ это было спокойствие, нарушаемое лишь гудком уходящего поезда. Выйдя из салона и вытирая пот со лба, я вытащил сумку из багажного отделения. Странно, что меня послали сюда автобусом, ведь, судя по всему, станция была еще и железнодорожной, да и по Волге можно приплыть.
Сумка потяжелела в руке и переместилась на моё плечо. Я огляделся, не зная, куда идти. Инструкция гласила просто прибыть. И вот, когда поток пассажиров растаял в здании или растворился в улочках за вокзалом, ко мне направился человек.
Он вышел, словно из тени колонн – среднего роста, в добротном, но немарком сером костюме, без галстука. Лицо совершенно неприметное, круглое, мягкое, не волевое, запоминается разве что спокойными, внимательными глазами. Шел легко, без спешки, но целенаправленно ко мне. На лице – легкая, узнающая улыбка.
– Моцарт? – спросил он, подходя вплотную. Голос был тихим, ровным, без ноток официальности.
– Так точно, – кивнул я, чувствуя невольное облегчение.
– Добро пожаловать, – он протянул руку. Рукопожатие было крепким, теплым. – Я Семён Семенов. Ждали вас. Дорога не утомила? Три часа в этой кастрюле на колесах…
– Переживем, – ответил я, отвечая улыбкой на его улыбку. По нему было видно, что он, действительно, рад.
– Отлично. Давайте вашу сумку, – он ловко подхватил ручку, не дав мне возразить. – Машина рядом. Это Боря Колосов, – кивнул он на подошедшего молодого человека в простой куртке, который улыбнулся и кивнул мне в ответ. – Поехали, нам надо многое вам рассказать. Ваше задание не такое простое, каким может показаться…
Глава 7. Партер как оружие
Я сел в прохладный салон «Волги» на заднее сиденье. Семенов устроился рядом. Колосов завел мотор. Машина тронулась плавно, оставляя позади вокзальную площадь. Семенов повернулся ко мне; его лицо стало чуть серьезнее, но глаза по-прежнему светились доброжелательным интересом.
– Ну что, товарищ Моцарт, настроение боевое? Надеюсь, друзья в костюме Чебурашки не отбили окончательно охоту к работе? – в его тоне звучала легкая, товарищеская усмешка.
Я посмотрел в окно на проплывающие серые заборы, за которыми угадывались крыши домов и редкие деревья. Воздух, втянутый через приоткрытое окно, пах пылью и чем-то промышленным, но уже не казался чужим. Меня встретили. Просто, по-человечески. И, судя по ощущениям, были искренне рады. Это чувствовалось в каждом жесте, в каждой интонации.
– Да шут с ними, с чебурашками, – улыбнулся я. – К работе готов, более чем.
– Согласен, шут с ними, – кивнул Семёнов.
Мне кажется, я уже начал привыкать к их рабочим псевдонимам: простым и запоминающимся, типа «Сергей Сергеич», «Игорь Игоревич», «Семёнов Семён», тот же «Игорь Смирнов» и «Никита Сергеич». А моя соседка в Саратове, скорее всего, – «Мария Марьянова».