Санчин ручей

– А ты че это, папку-то? Ты лет с семи не спрашивал больше о нем.

– Сам не знаю, мамка. Как он? Может, вот думаю, свидеться с ним. Узнаю ли его? Да ты вот как к этому отнесешься?

– Толька, да я-то че? – голос у Таи немного задрожал, и Толька это понял. – Ты приезжай главное.

– Мамка, ну ты че?

– Все. Не трать деньги. Приезжай. Жду, целую.

***

«Странно, дороги всего-то полдня, – думал Толька по пути домой, – правда, с пересадкой в районе, но это не страшно. За столько лет, так и не свозил мамку в область. Даже и мысль такая не возникла, а мамка не просилась. Она и в район-то не ездила, наверное. Ну, или очень давно. До трассы идти далеко, она не любит. И автобус ходит неважно.

Ну, сегодня не сильно жарко. Идти будет хорошо.

А мамка как всегда у проулка будет ждать. Вместе с баб Полей. Шаньку, как всегда, спекла. Она про баб Полю ничего не говорила. Значит жива. Значит, вместе будут. Вот душа-то у человека! Родной-то бабки и не успел увидеть. Баб Поля как родная была. И по сей день плачет каждый раз, как мы с Колькой приезжаем.

А Колька тоже уже там. Хорошо. А как баб Поля нас гоняла, когда мы рыбачили по колено в воде в апреле «Уж мамке расскажу»…

Так в воспоминаниях он не заметил, как районный автобус долетел до его остановки. Вышел. Знакомый лес. Все так же, как и когда ездил на каникулы. Несколько лет ничего не меняют. Санчин ручей. Уже не как весной, теперь маленький… Такой же холодный. Лето! Вода ледяная!

С автобуса Толька вышел бодрым шагом, а потом все медленней и медленней на поводу у воспоминаний. Все больше смотрел по сторонам.

Вот уже и первые дома нашей деревни видны, хата Лёньки Вайкового. Покосилась чуть крыша: «А, Лёнька, как был бездельником так и остался». Вот уже и первый проулок. Та же ранняя груша у двора Ляховых.

– А нападало-то! И мамке возьму чуток. Баба Валя не пожалеет.

– Толька, ты штоль? – раздался голос бабы Вали.

– Я штоль, баб Валь! Как Вы?

– А шкодник, так и таскает мои груши, – задорно залепетала баба Валя. – Я-то хорошо, дорогой. Ты, это, ладно, груш-то возьми поболе, мамке-то.

– Спасибо, баб Валь. Спасибо. Я еще зайду к Вам.

– Конечно, зайдешь. Груш-то еще вон, целое дерево! Да не беги, растеряешь груши-то.

Вот и второй проулок. Еще три – и дома. А вон уже и наш проулок вдалеке, чуть в горку. Видать отсюда. Да и мамка стоит. С баб Полей. Ну, как же.

Так и шел он медленно, приближаясь к дому. Да подметил, что за проулок до своего как будто кто-то шасть, шасть туда, сюда, туда…

– Ходит, суетно. Странно. Чудной мужичишка. Кто б такой? – лениво подумалось Тольке.

А как осталась-то одна хата до него, он встал остолбенело. И Толька встал.

«Папка! – подумал Толька. – Не иначе». Еще шаг – и как в глине вязнут ноги. Снова шаг.

– Точно папка. Он никогда меня не встречал.

Груши вывалились из рук, а у отца выпала курточка. И мамка с баб Полей-то как-то живехонько похаживали у скамейки, а то никак тоже замерли.

«Так что ж я стою, – помчались мысли, – не сейчас, то когда? А зачем мне к нему идти? Он мне кто? Папка! И что? Где я его видел? Да о чем это я вообще? А каково ему стоять здесь? Ведь тоже не на легком перышке сюда прилетел-то? А что ж я стою? Вдруг решит, что я… и уйдет сейчас… Прямо сейчас!»

Еще шаг. А легче! Еще один. И отец шагнул вперед. Мамка на пригорке осела на траву. Баб Поля над ней. А мы шаг за шагом, ближе и ближе. Вот всего один шаг.

«Я Егорович по паспорту, стало быть, он Егор. Стыдно, даже сходу не вспомнить, как отца-то звать. А что стыдно-то? Не жили вместе. А как называть его? Отец, батя, папка, … Егор? …» Варианты полетели еще, один за другим, но уже не слушая их вырвалось само:

– Здорово, папка!

И руки сами обхватили отца, хотя и непривычно. Отец обнял сына.

– Здорово, сын! Здорово! – медленно, с облегчением произнес отец.

И без слов они стояли, уткнувшись друг другу в плечи, тщетно пытаясь сдерживать воду в глазах, боясь произнести слово и проявить дрожь в голосе, пока Толька не увидел, что мамка спускается с пригорка к ним.

– Мамка идет, – негромко произнес Толька.

– Прости меня, сын, – так же негромко невпопад ответил отец.

– Я говорю, мамка идет.

– Прости меня, сын, – чуть громче сказал отец то, что выдавливало из его головы все другие слова и мысли.

– Полно тебе, папка. Простил я тебя давно. Да шибко-то обижен и не был никогда, – и крепче прижал отца к себе. – Последние годы все думал, как ты, кто ты? Увидеть бы тебя. Не знал, как это будет. Что мы скажем друг другу? О чем будем молчать? И что скажет мамка? А как расстроится? Меньше всего хочется ее огорчать. Я спросил ее: «Что если я с отцом…?»

– Она была вчера у меня. Совсем быстро. Только и сказала, что ты сегодня… что видеть меня хотел. Видно и видеть меня не может. А только ради тебя… приходила.

Подошла мать. Глаза тоже мокрые. Но счастливые. И видно, что не злится она на отца.

– Здравствуй, Толя, – мать обняла сына. Отец обнял их обоих.

– Таюшка, прости и ты меня, – сказал Егор.

– А я уж давно простила-то. Еще как первый раз Толька завелся младенцем в рев, да шибко. А я дура еще была звездочетная, не знала, что и делать-то. Колыбельную, люльку, дудку… А потом как сиську-то ему дала, он и утих. И так мирно стало, поняла я, что вот оно, счастье-то мое, прижала его к себе, и ничего мне больше не нужно.

– А что ж тогда за столько лет, никогда и на улице не пересеклися? – спросил Егор.

– Дак мы ж-то прятались-то? – отвечала Тая. – Ты как на улице оказывался вдалеке, так и сворачивал в проулок. Мы-то шли своим путем.

В голосе Таи не было ни грамма упрека. А скорее сожаление о прошлом.

– И то так.

– А че так-то?

– Да, так-то.

– Ну, то-то, – закончила Тая. Да полно уж. Не думай теперь-то уже об этом, – чуть помолчав, она продолжила. – Спасибо вот за помощь. За столько лет ни разу и возможности не было, поблагодарить-то тебя, – с искренней благодарностью произнесла мать, облегченно выдыхая.