Большая Красная Кнопка

Дыры. Прорехи. Давно о них думал. Вопрос в том, куда прорехи? Прорехи многое бы объясняли. Через прореху может что угодно просочиться. Вот у нас на Варшавской… То есть у них на Варшавской было. Однажды я инспектировал хранилище, и случай случился. Мешок с макаронами Шнырь нечаянно зацепил прикладом, а мешок и треснул по боку, слишком туго набили припасами. Сначала брызнули желтые макаронные колечки, посыпались на пол, потом какая-то мучнель, а затем жуки. Черные, твердые, прямо горстями полезли, точно это их на зиму запасали. И живые эти жучилы, несушеные, как побегут, как дернут, и по всем щелям, и по всем закоулкам, так что пришлось потом полдня их выжигать да вытравлять.

Так и здесь может быть. В одном месте треснуло, а они и сыплются, сыплются, нет им покрышки…

А если еще не в одном месте лопнуло? А если мешок бездонный? Невеселые осенние мысли.

– Снеговиков видел?

– Ну, видел, – ответил я. – А что?

– Ничего, интересно просто. Они опасны?

– Кто?

– Снеговики?

Я посмотрел. Смеется, издевается или на самом деле не знает?

– Да не очень. Если только не жрать.

– Кого? – не понял Егор.

– Снеговика, кого же еще.

Он даже в койке повернулся.

– Снеговик – это человек из снега, – объяснил я. – Его лепят зимой, потом водой заливают. И он стоит себе, смотрит вдаль до весны.

– Человек из снега, – сказал Егор задумчиво. – Забавно…

– Старинный обычай. Лепят человека из снега, затем в глаза деньги вставляют с орлами. А потом вокруг хоровод водят. Но мы никогда не водили.

Егор вздохнул.

– А мне папка за печку подарок прятал, – сказал он. – Каждый Новый год. И рассказывал, что это Трубный Дед.

– Трупный Дед, я что-то слышал такое…

Я плохо умею шутить, тупо, Алиса хорошо умеет, но не шутит, она теперь с головой не в дружбе. Но я хочу научиться.

– Ты плохо шутишь, – сказал Егор.

– Алиса хорошо шутит. Если хочешь, я ее попрошу, она расскажет тебе пару забавных историй.

– Не, не надо. Трубный Дед, он спускается по трубе и дарит людям полезные вещи.

– Таких дедов не бывает.

– Бывают. Но они приходят только к тем, кто крепко спит.

Знаю я, кто приходит к тому, кто крепко спит. Смерть в зеленом колпаке. Тот, кто крепко спит, редко просыпается.

Койки опять затряслись. Запрыгали, заплясали почти, мне пришлось вцепиться в спинку, и только так я удержался. Егор не удержался, свалился, копчиком ушибся, поднялся. Здесь уже тряхануло хорошо, мощно. Егора подкинуло, он растянулся на полу. И тут же по стене побежала трещина, живая, ветвистая.

– Ой… – прошептал Егор.

Трещина хрястнула и разошлась в ширину. Из стены вывалился кусок, Егор отпрыгнул в сторону, чуть не завалило.

– Что-то сегодня…

Дзиньк!

Стекла вылетели и засыпали комнату острым крошевом. А я велел ему скотчем стекла обклеить, то ли забыл, то ли поленился.

– Что это?! – по щеке у Егора потекла кровь, осколком зацепило.

– Что-что, уходим, – сказал я.

Я выскочил из койки, вытащил из-под нее рюкзаки.

Один мой старый, походный, в котором есть все, чтобы отправиться на край. Другие запасные. Четыре. С запасами то есть. Еда, лекарства, порох – я наковырял тут четыре банки, ну, и другие полезные вещи, много.

Походный рюкзак закинул за плечи, запасные выкинул в окно, все пять штук. Они хорошо мягким набиты, не разобьются. Оделся. За минуту.

Егор одевался медленно, раза в два медленнее. У него было три рюкзака, я их выкинул тоже.

– Надо было парашюты брать… – вздохнул Егор. – Папка еще хотел парашюты, сейчас бы спрыгнули…

– Я боюсь высоты, – сказал я.

– Мы тоже боялись. А веревок не хватит…

Подхватил карабин, подхватил винтовку, подхватил оружие Егора, костыль под мышку. Егор растерянно оглядел комнату.

– Уходим, – сказал я.

Забрал с тумбочки серебряную коробочку с веригами, сунул в карман.

– Спасибо этому дому, пойдем к другому, – пробормотал Егор.

И мы стали уходить.

По запасной лестнице.

Егор первым. Я за ним. Толчки не повторялись.

– А у вас в Рыбинске земля тряслась? – спросил Егор.

– Редко. Она плавала.