Здравствуй, животное

Алюминиевая банка упала, а после нее на пол рухнул Тыква. Это заставило его проснуться. Не замечая меня, он встал на колени перед столом и начал ворошить все бумажки и пакетики, лежащие на столе, в надежде найти еще одну дозу, но не нашел. Потом он поднял голову на меня:

– Где Джи РАФ?

– Все кончилось, – ответил я.

– Вот черт, надо звонить барыге.

Себя наркоманом Тыква не считал, и даже обижался, когда я в шутку называл его так.

– А это че за ветошь? – глядя на блины, спросил он меня.

– Это блины, сэр. Ваш поздний ужин, – смеясь, ответил я.

– Эй, клюшка! Ты сама-то их ела? Ты вместо муки золы туда бахнула?

И мы заржали вместе. Это был смех на грани сумасшествия, и мог любого довести до психоза, только не нас. Мы постоянно находились в состоянии психоза и потребности.

Он взял телефон. Это вторая дорогая вещь, после холодильника, этого материального мира, которая была у него. Тыкву знали все нарки с района, и поэтому когда они не могли найти барыгу, то шли к нему. Через закладки мы не работали, это была, как у нас говорили, тухлая тема. На закладках тебя могли поджидать либо менты, либо парни из Фонда, или вообще местные энтузиасты, борцы за здоровый образ жизни. Тыква был кем-то вроде посредника, и они знали, если на районе «ромахи» нет, то она есть у Тыквы, причем в избытке, а с Тыквой можно было расплатиться чем угодно: от телевизора до собственного паспорта. Вещи он, как правило, относил в ломбард, а на паспорта брал деньги в киосках быстрых займов или оформлял кредит. Конечно, без определенного рода связей он бы этого делать не мог, но они у него были, потому что наркоманы есть везде, друзья мои, просто их еще не спалили, как меня. Он набрал телефон, включил громкую связь, пошли гудки.

– Але, да, че хотел? – вырвалось из телефона.

– Здоров, братишь, – радостным голосом подхватил Тыква.

– Здоров, здоров… – отвечал ему телефон.

– Слушай, друг, есть че?

– А есть пассажики? – раздался встречный вопрос.

– Найдем, – в полной уверенности вставил Тыква.

– Ща буду у тебя через десять минут.

– Звони в домофон.

Он радостно потер руки, взял блюдо с блинами и высыпал их в мусорный мешок со словами: «Еще отравимся…". Мы оба опять заржали. Через десять минут, а, может, и чуть больше, на пороге уже стоял барыга. Это был Лишай. Звали его так из-за лысины на голове. Ему было двадцать пять, и в свои двадцать пять он уже имел лысину, но это не волновало его, его волновали только деньги, и то, сколько отравы он может продать в день. Сам он не курил, и считал это гиблым делом для себя.

– Я ненадолго, давай по-быстрому. Короче, Тыква, вот мешок, за него я хочу пять тысяч, вернусь через два дня. Только не скури все, как в прошлый раз. И еще, это какая-то новая хрень. Китай придумал новую формулу, ты слышал про ребят из Каменска? Там, где отъехало двенадцать торчков… Так вот это такой же Джи РАФ, будьте осторожны, парни, хотя я знаю, что это вас не остановит. И он был прав. Сколько бы не происходило вокруг смертей из-за этого шлака, это никого не волновало. Нам всегда казалось, что это нас не коснется, тогда мы еще не знали, как были не правы. Маша зашла на кухню с истерикой – это была единственная форма разговора двух этих влюбленных.

– Я больше не буду тебе готовить!

– Да ты и готовить то не умеешь, – язвительно возразил Тыква.