– Куда ж ты теперь, Матвей Петрович? – помолчав, спросил Финоген.
– Да вот… к вам.
– Мм… побывать, значит?
– Да… как бог укажет.
– Стало быть, может, и останешься на прожитьё?
– А может быть… и так может быть…
Мужик замолчал и, зачем-то закрыв глаза, взял правой рукой свою большую русую бороду и задумчиво подергал её.
Дорога, раньше лежавшая по липкому суглинку, теперь потянулась по песку, и лошадь Лохова пошла тихим шагом.
– Поди, деньжонок скопил на службе-то? – спросил Финоген.
– Н-ну! Деньги, знаешь, скользки… удержать их при себе трудно.
– Землёй заниматься будешь?
– Вот что, Финоген Ильич… – заговорил Лохов серьёзно и хозяйственно: – ты уж, пока что, прими меня к себе… у тебя я остановлюсь… Тогда и потолкуем как следует, по душе.
Шабрами тоже были… да вот – судил бог – с тобой же первым и встретился я.
Финоген услышал в его голосе что-то новое, как бы властное. Он посмотрел в лицо Лохову и, не торопясь ответил:
– Ко мне, так ко мне… милости прошу.
– Надоело мне жить в городах! – говорил Лохов, вглядываясь своими серыми глазками в стены и крыши изб так, точно он надеялся рассмотреть и всё то, что есть под крышами и за стенами. – Жизнь шумная, путаная… и пользы мало человеку от неё.
– В деревне проще… – подтвердил Финоген.
– Вот… я и надумал: поеду-ка, мол, в деревню, – авось, к чему пристроюсь…
– Тут как раз присосёшься к делу… – снова обнадёжил Лохова Финоген, не глядя на него.
Они въехали в улицу. Тихо было в деревне; лишь откуда-то издалека долетали крики ребятишек да охающие звуки цепов.
– Молотят… – сказал Лохов.
– Такое время, чтобы молотить…
– Сыровато…
– На гумнах – ничего…
– Никак твоя изба?
– Она…
Лохов щёлкнул языком и, дёрнув вожжами влево, поворотил лошадь к воротам большой избы, такой же прочной и угрюмой, как и её хозяин.
– Погоди, я ворота отворю… – сказал Финоген, тяжело слезая с тележки на землю…
– Вот я и приехал! – воскликнул Лохов, часто мигая глазами.
Через час в просторной избе Финогена сам он, его жена и Лохов сидели за столом и пили чай.
– Советовал мне один человек, – говорил Лохов, барабаня по столу пальцами, – заняться варкой мятного масла. Указал он мне все способы… Просто это делается и, если верить тому человеку, дело выгодное…
– Та-ак… – сказал Финоген, усердно и внимательно дуя на блюдечко.
– Но хоша оно и так… однако дело новое, неиспытанное… потянешься к нему да и оборвёшься.
– Бывает…
– И хочу я, по этой причине, взяться за торговлю.
– Кабаком промышлять будете? – спросила жена Финогена, низенькая, жилистая, с красивыми чёрными глазами, которые казались слишком молодыми для её жёлтого лица, уже покрытого сетью тонких морщин.
– Нет, кабаком не стану. – И Лохов отрицательно мотнул головой. – Кабака я не люблю, ежели говорить правду. Сам я не пью и всем бы запретил винище это употреблять… Кабак дело нехорошее…
– Недолговечное дело, – спокойно сказал Финоген. – С будущего года, слышь, казённую водку заведут у нас… слыхал, чай?
– Н-да, вот видите! – сказал Лохов.
– Слыхал, мол, про это? – вновь спросил Финоген.
– Да… мельком слыхал. А что?
– Ничего.
Лохов посмотрел на Финогена и передёрнул плечами.
– Я не потому избегаю кабака, что слышал про монополию, – вразумительно заговорил он, – а просто – не хочу. Ежели говорить правду, виноторговля навынос и распивочно – дело прибыльное и простое, особой сноровки не требует, а копейку тянет к себе, как магнитом. Но хотя я и жил в городах, был в солдатах… огни, и воды, и медные трубы прошёл, – однако бога помню. Господу я слуга верный… А около вина греха много. Так много на земле греха от вина, что даже, может, больше всей прибыли.
– Это вот верно, – одобрительно сказала Финогенова баба.
Муж взглянул на неё и сказал, подвинув к ней свой стакан:
– Налей-ка мне ещё, Варвара!
– Хозяйка-то есть у вас? – спросила Варвара.
– Ещё нет, – ответил Лохов. – Всё некогда было обзавестись. Служба у меня в езде… сегодня – здесь, завтра – там. Какой интерес иметь хозяйку при такой службе? Я, примерно скажем, на пароходе езжу, а её с собой ведь не возьмёшь. Оставь её, значит, на берегу, одну… содержать надо… и потом вдруг окажется – шалить она начнёт? Беспокойно это… Я так решил в уме: когда уж, мол, сяду прочно на одном месте, тогда и женюсь.
– Эдак-то чего лучше! – заметила Варвара.