На базаре

– Не стой тут, служивый… отойди к сторонке… покупателю мешаешь, – предлагает торговец гусями, отстраняя рукой солдата от своего воза.

Старика не обижает это, лишь глаза его гаснут, и, взглянув с укором на мужика, он молча идёт прочь от воза, надвинув на брови шапку. Вокруг его толпятся люди с озабоченными лицами, в воздухе колеблется гул голосов. Жизнь кипит и напоминает солдату о привалах после похода, о лагерях… Медленно ковыляя в толпе, он ищет в ней человека, который послушал бы его рассказ о войне, о том, как, теснимый турками, он, во главе своей роты, отступал из Ени-Загры. Ему хочется говорить о лучшем дне своей жизни. Когда генерал-герой назвал его героем… Но слушателя нет, никто не хочет обратить внимания на старика, никому не интересно знать, где и как он потерял свою ногу и за что ему дали крест… Он чувствует себя одиноким, обиженным невниманием к нему и не любит всех этих продающих и покупающих людей… Он много раз видел смерть пред собой и не боялся умереть, а они, при виде её, испугаются… Его немножко утешает то, что они хуже его. У них нет и никогда не будет георгиевского креста на груди, они не могут быть героями…

Но всё-таки он хочет, чтоб кто-нибудь послушал его, узнал бы, как храбр Мигунов. С утра до вечера, полуголодный и иззябший, он ходит по базару и всё хочет рассказать о себе.

Несколько раз начинает рассказ и не может его кончить. Нет на базаре людей, желающих слушать рассказ о подвигах. И старик Мигунов, чувствуя себя лишним, никому не нужным, забытым, – сердится на людей. Он толкает идущих рядом с ним, – толкает их как будто ненамеренно, но всё-таки толкает, и это несколько облегчает его обиду.

Иногда он заходит в трактир. Там буфетчик и половые встречают солдата неприязнью и насмешками. Он надоел им. Если они не гонят его вон – солдат обходит столы один за другим и всё ищет слушателя. И если находит – о! тогда старик преображается: речь его течёт плавно, глаза горят, он надувает щёки, изображая гул пушечных выстрелов, кричит слова команды…

Над ним смеются – он не слышит, находясь далеко от всех этих людей, там, за Балканами, где земля пила его кровь и где жизнь его однажды вспыхнула ярким огнём и он увидал в ней смысл… И затем, чтоб погреться около этого огня, он раздувает его всё ярче…

– Солдат! Иди вон… надоел!

Это половой гонит его… Он встаёт и, громко стуча деревяшкой по полу, уходит, а сердце его ещё дрожит от воспоминаний, разбуженных в нём.

Он живёт в углу за печкой, у человека, занимающегося ловлей птиц. Придя домой, он лезет в этот тесный и душный, но тёплый угол, и – если в этот день ему не удалось рассказать о себе – он ворчит:

– Черти… послужили бы… небойсь бы… у, черти!..

III. Ребёнок

– Дядинька-а! Дайти копеичку!..

Небольшой ком грязного тряпья вертится в ногах людей на базаре, из тряпья протянута маленькая красная ручонка, в нём сверкают плутовские и жадные глаза. Трудно догадаться – мальчик это или девочка, он не даёт рассмотреть себя, подвижный, как маленькая собачонка.

Ему суют милостину или гонят его прочь. Монеты, попадающие в его руку, он отправляет в рот, и всякий раз, когда получит, – боязливо и подозрительно смотрит в одну сторону – к весам, где стоит высокая, угрюмая фигура женщины, жирной и одетой довольно прилично.

Когда во рту мальчика скопится столько монет, что они уже мешают ему ноющим голосом просить копейку, – он бежит туда, к этой женщине, и между ними происходит следующее: она протягивает к нему толстую, широкую лапу, он же выплёвывает деньги изо рта в свою руку и потом высыпает их на ладонь женщины. Быстрыми глазами окинув количество монет, она говорит сердито и угрожающе:

– Семь раз подавали – где ещё одна?

– Ей-богу, все!

– Врёшь!

– Ей-богу!

– Видела я… подай сюда!

– Да все, мол, тут!

– Ладно! Я дома поговорю с тобой…

– Ежели все…

– Ступай! Да смотри – я ведь вижу!.. всё вижу, мошенник!

Он откатывается от неё, снова вьётся в ногах толпы и снова поёт:

– Тётинька-а… си-ироте…

Вот другой такой же комок… И оба они, скрывшись за чем-нибудь, ведут между собой негромкий и быстрый разговор:

– Утаил?

– Семишник…

– А я три копейки…

– У тебя сколько уж стало?

– Одиннадцать…

– Ух! А у меня только семь…

– До вечера ещё долго…

– Она говорит – я те дам!

– Ну! Она и мне…

– Чёрт с ней…

– Собака…

– Теперь у нас уж восьнадцать…

– Здорово! По стакану водки – шесть, да…

– Сердца мы давно уж не ели…

– Наплевать на сердце! Лучше папирос…

– Папирос я уж слямзил…

– В порсигаре?

– В коробочке…

– Эх!.. В порсигаре бы!

– Да! Больно ты ловок… Небось, сам не выудишь в порсигаре-то.

– Зато я – платок.

– Платок и я…

– Ну, айда!