Проходимец

– Тоже.

Он завозился, брякнуло что-то металлическое, – очевидно, чайник или котелок, необходимые принадлежности странника по святым местам; но в его тоне не было оттенка того лисьего благочестия, которое всегда выдаёт странника, в его тоне не звучала обязательная для странника вороватая елейность, и пока в речах его не было ни вздохов благоговейных, ни слов «от писания». Вообще он не походил на профессионалиста-шатуна по святым местам, эту худшую разновидность неисчислимой «бродячей Руси», – худшую по своим моральным качествам и вследствие массы лжи и суеверий, которыми люди этого типа заражают духовно голодную, алчущую деревню. К тому же и шёл он на Николаев, где нет мощей…

– А откуда шагаете? – спросил я.

– Из Астрахани…

В Астрахани тоже нет мощей. Тогда я спросил его:

– Значит, вы от «моря до моря» ходите, а не по святым местам?

– И во святые захожу. Почему же не зайти во святое место? Там всегда хорошо кормят… особенно, если со мнихами в интимность вступить. Наш брат Исакий ими очень уважается, потому что разнообразие вносит в их жизнь. А вы как насчёт этого?

– Пользуюсь.

– Кормовые места. А откуда идёте? Ага! Путина протяжённая. Запаливайте спичку, – ещё покурим. Когда куришь, как будто теплее становится…

Было действительно холодно: и от ветра, который нахально врывался к нам, и от мокрой одежды.

– Может быть, вы есть хотите? Я имею хлеб, картофель и две жареных вороны… дать?

– Ворону? – спросил я с любопытством.

– А вы их не едите? Напрасно…

Он сунул мне большую краюху хлеба.

– Я не пробовал ворон…

– Нате, попробуйте. Осенью они вкусные. И потом – гораздо приятнее есть ворону, выуженную своей рукой, чем хлеб или сало, поданные тебе рукой ближнего из окна дома его… который всегда, после того, как примешь милостыню, – хочется поджечь!..

Это он резонно говорил, резонно и интересно. Употребление ворон в пищу было ново для меня, но не вызвало во мне удивления: я знал, что в Одессе зимой «раклы» едят крыс, в Ростове – улиток. Что тут невероятного? Даже парижане, находясь в осадном положении, с удовольствием ели всякую дрянь, а есть люди, которые всю жизнь находятся в осадном положении.

– А как же вы ловите ворон? – осведомился я.

– Не ртом, конечно. Их можно убивать палкой или камнем, но вернее – удить! Нужно привязать на конец длинной бечёвки кусок сала, мяса или корку хлеба. Ворона схватит, проглотит и – тащи её! Потом, свернув ей голову, ощипать, выпотрошить и, воткнув на палку, жарить над костром.

– Хорошо бы теперь посидеть у костра! – вздохнул я.

Холод становился ощутительнее. Казалось, что и сам ветер иззяб: он с таким болезненно дрожащим визгом бился о стены магазина. Порою вместе с ним прилетал вой собаки, тоскливый звук сторожевого колокола сельской церкви. Капли дождя тяжело падали с крыши на мокрую землю.

– Скучно лежать молча!.. – сказал мой соночлежник.

– А говорить – холодно, – заметил я.

– А вы суньте ваш язык за пазуху, согреется!

– Спасибо за совет…

– Вместе, что ли, пойдём? Нам по дороге…

– Пойдёмте!

– Так познакомимся… я, например, дворянин Павел Игнатьев Промтов…

Отрекомендовался и я.

– Ну-с, так вот! Теперь спрошу: вы как попали на стезю сию? По слабости к водке, что ли?

– От скуки жизни…

– И это возможно… А вы знаете одно сенатское издание, именуемое: «Справки о судимости»?

– Знаю…

– Ваше имя там напечатано?

Я в то время ещё нигде не печатался, о чём и заявил ему.

– И я тоже не пропечатан…

– Но надеетесь?

– Всё в руце божией!

– А вы, кажется, весёлый человек?

– О чём горевать?!

– Не всякий скажет это, будучи в вашем положении, – усомнился я в искренности его слов.

– Положение – сырое и холодное, но ведь оно изменится с рассветом. Взойдёт солнце – ведь оно взойдёт? Тогда мы вылезем отсюда и будем пить чай, поедим, согреемся… Разве плохо?

– Хорошо! – согласился я.

– Ну вот видите! Всё дурное имеет свои хорошие стороны…

– Всё хорошее – свои дурные…

– Аминь! – тоном диакона возгласил Промтов.

Ей-богу, с ним весело! Я жалел, что не могу видеть его лица, которое, судя по богатству интонации голоса, должно было очень выразительно играть. Мы долго говорили с ним о пустяках, скрывая за ними обоюдное желание ближе узнать друг друга, и я внутренне восхищался той ловкостью, с которой он, умалчивая о себе, заставлял меня высказываться пред ним.

Пока мы беседовали, дождь перестал, тьма незаметно начала таять; уже на востоке загоралась нежным блеском розоватая полоса рассвета. С рассветом вместе явилась, и свежесть утра – приятная и бодрящая, когда она застаёт человека одетым в сухое и тёплое платье.

– Не найдём ли мы тут чего-нибудь для костра? – спросил Промтов.

Ползая по земле, мы поискали, но ничего не нашли. Тогда решили отодрать какую-то доску, не особенно крепко прибитую к своему месту. Отодрав, превратили её в щепы. Затем Промтов предложил попробовать, нельзя ли провертеть дыру в полу магазина, дабы достать зёрен ржи, – ибо, если рожь сварить в воде, – получается хорошая пища. Я протестовал, заявив, что это неудобно: мы выпустим из магазина несколько пудов ржи для того, чтоб взять её два-три фунта.