Жизнь ненужного человека

Он устало оглянулся, человек в шапке стоял на площадке вагона, к нему, мимо Евсея, шагал Мельников, а Зарубин лежал вниз лицом на полу и не двигался.

– Я вас перестреляю – идите прочь! – сухо и громко раздалось на площадке, но Мельников перешагнул через Якова, схватил белокурого юношу поперек тела, бросил его на мостовую и диким голосом исступлённо закричал:

– Бей-й!

Торопливо трижды выстрелил револьвер, забухали глухие удары, кто-то заныл протяжно и жалобно, точно ребёнок:

– О-ой, ноженька…

И кто-то хрипло, с натугой выкрикивал:

– А-а… по башке-то его… а-а…

А тонкий истерический голос восторженно звенел:

– Рви его, голубчики, – дави его!.. Будет, прошло их времечко, – теперь мы их… Наш черёд…

И все крики вдруг покрыл громкий, полный тоскливого презрения возглас:

– Идиоты!

Евсей, пошатываясь, вышел на площадку и увидел с неё тёмную кучу людей. Согнув спины, взмахивая руками и ногами, натужно покряхтывая, устало хрипя, они деловито возились на мостовой, как большие мохнатые черви, таская по камням раздавленное и оборванное тело белокурого юноши, били в него ногами, растаптывая лицо и грудь, хватали за волосы, за ноги и руки и одновременно рвали в разные стороны. Полуголое, облитое кровью, оно мягко, как тесто, хлопалось о камни, с каждым ударом всё более теряя сходство с фигурою человека, люди озабоченно трудились над ним, а худенький мужичок, стараясь раздавить череп, наступал на него ногой и вопил:

– Пришло н-наше время…

Уже кончали дело, один за другим отходили с мостовой на тротуары, рябой парень вытирал руки овчиной полушубка и хозяйственно спрашивал:

– Кто взял его пистолет?

Теперь голоса звучали утомлённо, неохотно. Но на тротуаре, в маленькой группе людей у фонаря, был слышен смех. Обиженный голос горячо доказывал:

– Врёшь – я первый! Как он упал – тут я его сапогом в морду…

– Первый извозчик Михаила навалился, а потом я…

– Михаиле пуля в ногу попала…

– Ежели не в кость, так ничего!..

Эти, отведав вкуса крови, видимо, стали смелее, они оглядывались по сторонам несытыми глазами, с жадностью и ожиданием.

Среди улицы лежал бесформенный тёмный бугор, от него по впадинам между камней, не торопясь, растекалась кровь.

«Вот как они!» – тупо думал Евсей, следя за красными узорами на камнях. В тёмно-красном дрожащем тумане перед глазами Евсея явилось волосатое лицо Мельникова, негромко и устало прогудел его голос:

– Вот – убили…

– Скоро как…

– Утром тоже одного убили…

– За что?

– Говорил… Чашин в живот ему выпалил…

– За что? – повторил Евсей.

– Обманывают они… Подложный манифест… Народу ничего нет…

– Это всё Сашка выдумал! – сказал Климков тихо и убеждённо.

Мельников тряхнул головой, поглядел на свои большие руки и каким-то пьяным голосом пробормотал:

– Кто-нибудь всегда обманывает… Яшка – помер?

Он вошёл в вагон, наклонился и, легко подняв Зарубина, положил его на лавку, лицом кверху.

– Помер… Вон куда попало…

Евсей искал на лице Зарубина шрам от удара бутылкой, но не находил его. Теперь над правым глазом шпиона была маленькая красная дырка, Климков не мог оторвать от неё взгляда, она как бы всасывала в себя его внимание, возбуждая острую жалость к Якову.

– У тебя пистолет есть? – спросил Мельников.

– Нет…

– Вот, возьми Яшкин…

– Не хочу, не надо мне…

– Теперь всем это надо! – просто сказал Мельников опустил револьвер в карман пальто Евсея. – Вот, – был Яшка и нет Яшки…

«Это я его отметил для смерти!» – думал Климков, рассматривая лицо товарища. Брови Зарубина были строго нахмурены, чёрные усики топорщились на приподнятой губе, он казался раздражённым, и можно было ждать, что из полуоткрытого рта взволнованно польётся быстрая речь.

– Идём! – сказал Мельников.

– А он, – они как же? – спросил Евсей, с усилием отрывая глаза от Зарубина.

– Полиция приберёт, – убитых подбирать нельзя – закон это запрещает! Пойдём куда-нибудь – встряхнёмся… Не ел я сегодня… не могу есть, вот уж третьи сутки… И спать тоже. – Он тяжко вздохнул и докончил угрюмым равнодушием: – Меня бы надо уложить на покой вместо Якова.

– Всё губит Сашка! – сквозь зубы проговорил Евсей.

Они шли по улице, ничего не замечая, и говорили каждый о своём подавленными голосами, оба точно пьяные.

– Где верное? – спрашивал Мельников, протягивая вперёд руку, как бы щупал воздух.

– Вот видишь – убили двух, – говорил Евсей, напряжённо ловя непослушную мысль.

– Сегодня, надо думать, много убито…