На этих словах санитар перекрыл воду.
Затем вернулся в помывочную, бросил голому человеку простыню, в которую тот сразу же завернулся, для себя же он сделал стакан крепчайшего краснодарского чая с лимоном, сел к столу и, отхлебывая густое дымящееся пойло, стал что-то записывать в большую, взлохмаченную по краям, как давно нестиранное белье, амбарную книгу.
Простыня тем временем облепила мокрое тело двойника.
Лимон всплыл на поверхность, но санитар терпеливо утопил его чайной ложкой, на которой был выгравирован земной шар, а над ним восходила пятиконечная звезда и летел голубь мира.
Потом пациента облачили в пижаму, заставили открыть рот, проверили состояние зубов и языка, не обложен ли, и повели в кабинет главврача, где уже собрались заведующая терапевтическим отделением Сторожева, хирург Бойко, психиатр Шумский, больничный завхоз Куценко и два особиста в штатском, один из которых напоминал французского философа-марксиста Жан-Поля Сартра.
Путь на консилиум в кабинет главврача оказался неблизким – для этого пришлось миновать два корпуса, соединенных наглухо забитыми досками коробами-переходами, пройти ряд галерей старинного образца, ведь это была больница еще дореволюционной постройки, взойти по широкой мраморной лестнице с чугунными перилами.
Тут, кстати, двойник попросил у сопровождавшего его конвоира разрешения остановиться рядом с обрезком трубы, прикрученной рядом к лестничному маршу в качестве турника, и подтянуться на нем.
Таковое разрешение он получил и подтянулся семь раз.
Спрыгнул.
Сделал несколько дыхательных упражнений.
Почувствовал, что еще сохранил остатки былых сил, когда мог на турнике делать подъем переворотом, а также выходы силой.
Потом, наконец, поднялись на третий этаж, где кабинет главврача и располагался.
Первым заговорил сартроподобный особист:
– Нам стало известно, что ваш брат – Сергей Донатович Довлатов – принял решение покинуть СССР и переехать на постоянное место жительства в США. Как вы можете это прокомментировать?
– Никак.
– То есть вам ничего об этом не известно? – деланно скривился вопрошающий и, прикрыв ладонью рот, икнул.
– Нет, ничего.
– А вам известно, что жена Сергея Донатовича – Елена Давидовна Ритман – вместе с дочерью Екатериной планирует в ближайшее время выехать в США?
– Да, я слышал об этом.
– Скажите, Борис, а у вас никогда не возникало желания эмигрировать?
– Честно говоря, никогда об этом как-то не задумывался.
– Неужели? Вы же еврей.
– Да не еврей я.
– Ну как это – не еврей… Вы себя в зеркале видели?
– Конечно. Довольно часто наблюдаю себя, когда бреюсь, например.
– Шутить изволите?
– Нисколько. У меня просто мать армянка.
– Очень интересно. А отец?
– А отец русский.
– Ах, русский! С такой самой распространенной русской фамилией Аптекман и славянским именем Арон?
– Да.
Службист побагровел:
– Вы, Борис Аронович, или Александрович, вообще понимаете, где находитесь?
– Конечно. В больнице нахожусь.
– А с кем разговариваете?
– Не очень, если честно. Кстати, вам никогда не говорили, что вы очень похожи на французского писателя Жан-Поля Сартра.
– Прекратите мне хамить, Довлатов.
– А что ж в этом плохого? Он, между прочим, был марксистом.
– Нет, вы не понимаете, почему вас сюда привезли и почему вытащили из той дыры, где вы гнили последние годы!
– Вот это мне действительно невдомёк.
– Оно и видно! – почти выкрикнул особист, пристукнув кулаком по столу, затем окинул из-под запотевших от возбуждения очков консилиум торжествующим взглядом и принялся что-то записывать в толстый, явно давно используемый по назначению блокнот.
Теперь в разговор включился его коллега, чья внешность ничем не отличалась от сотен или даже тысяч себе подобных, и потому говорить в данном случае о каких-либо сравнениях, подобиях и аналогиях применительно к этому персонажу не приходилось.
– Борис, мы знаем, что вы человек яркий, талантливый, неординарный, – сразу стало ясно, что это заговорил «добрый следователь», – отличник, комсомолец – общественник, чего, кстати, нельзя сказать о вашем брате. Да, оступился в свое время, да, пошел по кривой дорожке, просто жизнь так повернулась, с кем не бывает. Однако встал на путь исправления, и мы хотим протянуть вам руку.
– В каком смысле?
– Да в прямом, руку помощи, – «добрый следователь» заулыбался и со значением посмотрел на собравшихся, что сразу же закивали ему в ответ. Жан-Поль Сартр при этом продолжал что-то сосредоточенно записывать в свой блокнот.
– Мы хотим исправить возникшую относительно вас и вашего брата несправедливость и в качестве писателя отправить в Америку именно вас. Действительно, ну почему туда должен ехать ваш брат Сергей – пьяница, дебошир, тунеядец, человек политически неустойчивый? Да и ехать он туда не хочет, как нам известно. А вы человек зрелый, серьезный, и самое главное – мы доверяем вам.
– Благодарю, конечно, за доверие, но я же не писатель!
– Ну так станете им, дорогой Борис. Слава богу, в России с этим никогда проблем не было. Оказаться в ряду литераторов, которые работают с нами, – это очень почетно, замечу вам.
– Тем более, – неожиданно включился в разговор «злой следователь», похожий на французского философа-марксиста, – вашего брата никто в Америке не знает в лицо, а вы с ним похожи друг на друга как две капли воды, да и вообще для них, для империалистов, что русские, что евреи, что армяне – все на одно лицо!
– То есть вы мне предлагаете стать двойником Сережи?