– Надо, – огорчил отец. – В понедельник пойдешь, как положено.
– К понедельнику все закончится?
– Конечно. – Он заглянул Ане в глаза. – Конечно, зайчик.
22
«ОНА ИДЕТ!»
Эта фраза, фраза из сна, слова, нашептанные окровавленными губами, пульсировала в ушах. Антон облокотился о подушку, соображая, где находится. Мозг прогревался, как двигатель на морозе. Дача… бывшая жена с дочкой в соседней комнате…
Он всколошматил волосы пятерней. На улице брезжил рассвет, небо серело. Тени сгруппировались в сенях, подальше от окон. Антон намеревался зарыться под одеяло и подремать до семи, но мысль полоснула: «В гостиной не горит свет».
Он точно помнил, что оставлял лампу включенной.
Антон встал и надел кофту. Поскрипел половицами. Слух уловил негромкие звуки. Шепот… шорох… сдавленный хрип… Вскинувшись, Антон влетел в сумеречную комнату.
Дочь и Марина спали. Ему послышались и слабое шуршание, и призрачный шепоток. Но не хрип – он был реальным. Аня хрипела во сне, вся сморщилась, покраснела. Пальцы впились в наволочку.
Ее мучили кошмары. Неудивительно, после всего произошедшего.
Антон погладил дочь по плечу, липкому и горячему. Убрал за ухо волнистую прядь, укрыл одеялом. Посмотрел на Марину. Спящая, она всегда молодела – не дашь больше двадцати пяти. Ворот рубашки съехал, обнажая ключицу. Родинки… он называл их картой звездного неба. Целовал эти созвездия на животе, на пояснице. Знал наизусть.
Нежность и вожделение смешались в равных пропорциях.
Что, если он ляжет между Аней и Мариной? Обнимет их, оградит от плохих снов? Поцелует эту красивую женщину в щеку тихонько, принюхается к аромату кожи и волос?
«Я любил тебя». – Горечь ожгла сердце.
Антон повернулся, чтобы уйти: в свое логово, в законное одиночество.
Простыня, закрывающая зеркало, вздулась парусом. Абсолютная тишина была ужаснее, чем любой шорох, чем даже клацанье ножниц. Кто-то толкал ткань изнутри, выпячиваясь. Фигура, облепленная розовой материей, проникала через рубеж: вот голова, вот рука, шарящая по полу, вот плечи. Секунда – и длинные суставчатые пальцы выпростаются из-под ткани и заскребут когтями по половицам.
«Тебе здесь не место!»
Поборов оцепенение, Антон ринулся через комнату и ударил ногой – ступня запуталась в пустой оболочке, простыня соскользнула.
Снова галлюцинации. Проделки сквозняков и разыгравшейся фантазии.
Антон заглянул в зеркало, будто в лицо ненавистного врага. Щетина превращалась в полноценную бороду, на скулах белели седые участки. Набрякшие мешки… точно старик, а не мужчина в расцвете сил.
Взгляд сместился на постель. Марина спала как убитая. Рядом с ней никого не было. Антон вперил взор в кровать – уже без посредства лживой амальгамы.
Дочь пропала. Подушка хранила отпечаток головы. На простыне лежала запятая срезанных волос.
«Я все еще сплю».
Антон ущипнул себя за предплечье, но надежды не оправдались.
– Зайка?
Истошный крик рубанул по ушам. Антон отшатнулся, едва не упал. Дочь стояла в углу – в том, из которого он только что пришел. Простыня, служившая защитой от зазеркалья, тогой обмотала ее. Девочка кричала, закатив глаза. Полумесяцы белков вызвали ассоциации с белоглазыми зомби – не ожившими мертвецами, а гаитянскими зомби, жертвами магии вуду.
– Что? Что? – всполошившаяся Марина изумленно моргала.
Антон бросился к дочери, схватил за плечи. Показалось, что в освободившемся зеркале кто-то скрежещет.
– Малышка! Малышка, тише!
Аня кричала, не реагируя на встряску. Он видел небные миндалины и вибрирующий язычок в широко распахнутом рту.
– Доченька! – Марина подскочила, впилась себе в волосы ногтями – от отчаяния и беспомощности.
Крик оборвался. Из-под век выплыли пустые остекленевшие глаза.
– Она здесь, – просипела Аня.
Ледяной холод объял Антона.
– Здесь никого нет!
– Что с ней? – взмолилась Марина.
– Она здесь, – повторила Аня, обмякнув у отца на руках.
Он поднял ее, избавился от простыни. Понес к постели, мельком отразившись в зеркале.
– Антон…
– Тс. – Он уложил обессиленную дочь на кровать. – Уснула. Или вообще не просыпалась.
– Хочешь сказать… это лунатизм?
– Это гораздо хуже.
– Надо отвести ее к врачу. К психологу. – Марина обхватила ладонями виски, будто пробовала череп на прочность.
– Психолог нас не спасет, – угрюмо проговорил Антон.
23
Аня пила на кухне какао – словно приступ померещился издерганным родителям. Марина потрогала ее лоб, Аня раздраженно тряхнула головой:
– Да здорова я, сколько можно повторять.
– Ты… спала хорошо?
– Хорошо. – Рядом с чашкой устроился компаньон – плюшевый медведь, подаренный Антоном много лет назад. Ненадежный защитник от худых призраков.