Пиковая Дама

– Не дрейфь, – подбодрил Чижик, фиксируя происходящее на мобильник.

– Кто дрейфит? – фыркнула Катя, – да она смелее тебя в тысячу раз. – Да, Ань? – Катя подмигнула.

– Да, – твердо заявила Аня.

Она отринула нелепые детские страхи и повернулась к комоду. Вторая свеча загорелась в обрамленном колоннами вертикальном окошке. Друзья встали за спиной. За ними встал непробиваемой стеной мрак. Гостиная сузилась до моргающего кокона, уместившего четверых ребят, но Аня чувствовала порами просторы, таящиеся вне светового круга. Населенные просторы, урчащие антресоли.

Мама ехала со столичного аукциона, везла очередное старье эпохи гороховых царей. Папа пил пиво на даче и отстреливал компьютерных вурдалаков. А Аня была одна. С друзьями рядом, но абсолютно одна в полумраке.

Косая трещина расщепила его силуэт. Мушки и сколы искажали картинку. А вдруг зеркала обладают памятью? И люди, прихорашивавшиеся перед ними, оставляют внутри кусочек себя – так одежда, цепляясь за колючки, оставляет лоскутья болтаться на ветру. Умершие люди… потускневшие призраки…

Дублер смотрел из зеркала сосредоточенно. Пламя искрилось в глазах, наполняло их желтым светом. Лицо восковое – дурная копия настоящего Аниного лица. И позади – смутные фигуры, одна из которых сует серебристый патрон и говорит:

– Рисуй.

Аня не шелохнулась, зачарованная гладью амальгамы.

– Мелкая, рисуй, – голос Матвея.

– Знаете, я не буду.

– Ань, мы договаривались.

«Любопытно, когда именно?»

– Ты че, зассала?

Аня не удивилась бы, прозвучи этот вопрос из уст вредного Чижика. Но Чижик молча снимал. Спрашивала Катя. Может, не такая она и хорошая, Катя эта? И зря Аня соорудила такую же, как у Кати, прическу? Может, они вовсе ей не друзья? Просто негде собираться в пятницу вечером, вот они и пришли к ней – малой дурехе?

«Прекрати», – устыдила себя Аня. Словно зеркало диктовало мысли. Словно двойник думал за нее.

Аня взяла у Кати помаду. Решительно подняла руку, как художник кистью – примерялась к холсту. Чем скорее справится, тем скорее они вернутся к чипсам. Врубят музыку. Забудут о дурацких и совсем-совсем невеселых ритуалах.

Багровая полоса пролегла параллельно трещине. Росчерк вниз, вправо, вверх. Плечо ныло. Сзади Катя и Чижик переглянулись и ладонями прикрыли ухмылки. Веселые чертики плясали в их глазах. В глазах Ани плясали свечные языки. Вылизывали голубую радужку. Она не обращала внимания на старших. Она творила. Соединила линии, нарисовала схематическую дверь. Жирная точка в прямоугольнике: дверная ручка. От левого нижнего края неровная гармошка лесенки. Помада лоснилась. Пламя свечи озаряло царапины на амальгаме.

Аня убрала руку, посторонилась, оценивая результат. Опустила помаду на комод.

Она пожалела, что выбрали именно это зеркало, а не обычное, дешевое, современное, висящее в ванной. Трещины дробили подрагивающий портрет и засасывали взор в черную зыбучую топь.

Катин дублер крутил между пальцев спичечный коробок. Чижик снимал. Матвей и вовсе исчез в темноте. Завидовать ему или нет?

– Пиковая Дама, приди.

– Громче, – шепнула Катя.

Язык разбух во рту. Горло пересохло, а подмышки взмокли. В застенках гудел, пел тоскливые песни ветер. Дребезжали водосточные трубы. Дом будто не торчал в звездное небо среди недостроенных сородичей, а болтался в невесомости, в безбрежном нефтяном океане, в космосе без конца и края.

– Пиковая Дама, приди!

Пламя зашуршало, поедая парафин. Теплое капнуло на запястье.

– Пиковая Дама, приди.

Все. Сказала. Гасить свечу, отвлечься от скрипов и шорохов.

Но Аня продолжала таращиться в зеркало. Где-то за пудрезами и дорожными сундуками заскрипело. Протяжный неприятный звук.

«Там кто-то ходит, – подумала Аня. – Ходит в тенях, высоко задирая ноги».

Чижик и Катя крутили головами, но Аня словно прилипла к зеркалу.

Смотрела, смотрела, смотрела.

Дверь отраженного шкафа медленно открылась. Хоронившаяся темнота просочилась в комнату и задула ледяными губами свечу. Пахнуло дымком. Заскрипели петли.

Катя вскрикнула.

2

В ванне клубился густой пар. Матвей отдернул шторку, зазвенев колечками, и ступил на жесткий резиновый коврик. От горячего душа тело румянилось. Из-за дверей доносился галдеж телевизора. Мама выпила традиционный бокал вина и дремала под какое-то вечернее шоу.

В запотевшем зеркале мелькал размытый дымчатый силуэт. Матвей вытерся полотенцем и придирчиво обнюхал себя. Чертыхнулся. Запах въелся в кожу: прогорклый запашок ветхости и сырости, сгнившей материи. Он пропитался этой вонью, кукуя в затхлом шкафу Аньки. Сидел там, глотая пыль, пока она читала идиотское заклинание.

Идея разыграть Аню принадлежала Кате. Нет, и Кате, и Матвею нравилась симпатичная семиклассница. Но субординация есть субординация. Деды обязаны приструнивать духов, как в армии. Ляпнула Анютка, что ничего на свете не боится, – получай и не зазнавайся. Стоило больших усилий сохранять серьезные мины, не лопнуть от смеха при виде выпученных глазищ мелкой. Потом даже стыдно было, что девчонку едва ли не до инфаркта довели, но таковы правила истинной дружбы. Цитата: «Друзья должны держать ухо востро». Конец цитаты.

Ухмыляясь, Матвей выудил с полки мамин дезодорант и щедро опрыскал себя. Чихнул, обнюхал плечи. Вроде бы получше.

По зеркалу прыгала темно-зеленая точка: муха. И чего ей не спится ранней весной? Матвей приблизил руку к прыткому насекомому, хлопнул резко. Ладонь не почувствовала ничего, кроме влажной поверхности амальгамы. Матвей убрал руку и нахмурился. Муха сидела внутри пятипалого отпечатка, изумрудная, толстая, с прожилками на трепещущих крылышках.

– Ну я тебя! – Матвей хлопнул снова, не дал злодейке упорхнуть. – Допрыгалась, зараза?

Он приподнял ладонь.

Муха безмятежно сидела на своем месте.

Матвей вспомнил ни с того ни с сего: летом умерла бабушка и зеркала в доме завесили вуалями. Мама запретила снимать ткань, говорила, что в течение девяти дней после смерти душа человека витает на земле, а зеркала становятся вратами в потусторонний мир. Заглянешь случайно и увидишь покойника. Матвей смеялся над суевериями. Двадцать первый век, айфон, «Тесла» и Илон Маск, а тут средневековая ересь. Мама была непреклонной. И ладно бы зеркала – она каждую отражающую поверхность задрапировала, даже монитор компьютера. Оставила Матвея без «Доты» на девять долгих дней. Приходилось играть украдкой и украдкой отгибать ткань, чтобы выдавить прыщик или сбрить с подбородка пушок.

– Эй, – неуверенно пробормотал Матвей.

Муха взлетела, но не вперед, к Матвею, а назад – внутрь зеркального пространства. Точно существовало только отражение насекомого, но не оно само.

Матвей оглянулся, выискивая в ванной странную муху.

– Чушь, – буркнул он. – Спряталась.

Прошуршал шторкой, поморгал.

Это из-за пара. И из-за маминых, а потом и Катиных баек.