Призраки (сборник)

Но и без труб – с фонариками, заклеенными красной папиросной бумагой, он водил детей к холму изучать потоки метеоритов созвездия Андромеды и Геминиды.

Стряпня Авдотьи Николаевны была простой, но сытной и обильной. На сливухе из сала и проса, на забеленных молоком щах и хлебе Родион Васильевич располнел.

В конце ноября, зайдя к хозяйке, услышал из хаты ее голос:

– Тридцатая, тридцать пятая… сороковая.

– Сорок штук, таким манером, – вторил ей хрипло мужчина.

– Забирай и катись к своим лешакам да болотницам, – серчала Авдотья Николаевна. – Избу мне провонял.

– А в избе-то ты, голубушка, за чьи деньги красоту навела? Ходики вон купила, не на полатях с соломой спишь, а на кровати, как городская. Чай, меня, зловонного лешака, благодарить надобно.

– Деньги не твои! Помещичьи деньги.

– А что, – насмехался мужчина, – помещик их тебе сам таким манером ссудил? Или ты под иконами ворованное у меня берешь?

– Дурак помещик, нанял лису курятник охранять.

– А ты жалуйся. Губернатору письма пиши. Императору вдругорядь. Ты же грамотная.

– Все, черт тебе кишки выпусти! Иди, иди отседова!

Родион схоронился за тыном и смотрел, как из дома выходит Шипинин. Под мышками конюх нес рулоны белой материи, быстро пачкающейся о его грязную чугу.

По вечерам они с Машей сидели на школьных ступеньках. Дико было вспоминать Верочку Гречихину с ее жареными каштанами и французским прононсом. Верочка сейчас в Консерватории вкушает Шестую симфонию Чайковского в интерпретации Артура Никиша, а Топчиев на краю света, и Маша слушает его, затаив дыхание.

– Недавно, – говорил Родион, – знаменитый профессор Пикеринг произвел настоящий фурор в селенографии. Он доказал, что Гавайские вулканы похожи на лунные кратеры как близнецы. На примере Гавайев он предположил, что скалы Луны сформировались в процессе извержения лавы. И вон те ложбинки – это следы эрозии, а гребни – боковые морены. А пятна… ну, есть гипотеза, что это лунные леса, но лично я сомневаюсь…

Зимой 1907 года в Москве помощник придворного кинооператора эльзасец Жозеф-Луи Мундвиллер Жорж Мейер снимал заснеженные улицы, осетров и грибочки на рынке, городового у Царь-пушки, симпатичных лыжниц и таратайки с почтенной публикой. А в семистах верстах Родион Васильевич Топчиев вмерз в лежанку и боялся сдвинуться с кое-как нагретого пятачка. Печь цедила нещедрое тепло, уплетала дровишки. Предстояло идти в метель за порцией топлива. Попытки сосредоточиться на чтении «Минералогии и геологии» Пабста и Зипперта не имели успеха, дремота брала верх.

Когда в дверь заколотили, Топчиев подумал сонно: «Игнатов водочку клянчить пришли».

Он поплелся через комнату, кутаясь в овчинный тулуп, отпер, и сон выветрился.

– Иван?

Хромов грубо отпихнул учителя.

– Где она?

– Маша? Я не видел ее сегодня.

– Врешь! – крестьянин хлестнул горячечным взором.

В эту секунду гулкое эхо взрыва достигло деревни, задребезжало медью. Точно черти похитили у архангела трубу и баловались с ней. Всполошились лесные птицы, взвыли цепные псы, и что-то еще взвыло в метельной мгле, в безлунной ночи. Скоро перекрестилась Авдотья Николаевна, не она ли продала безумному Шипинину серу и порох для дьявольского набата? Братья Прохоровы проснулись на печи, им почудилось, что кто-то скребет по крыше когтями. Пьяница Игнатов рухнул около курятника и больше не вставал: к полуночи его зрачки затянул лед и снег набился в глотку. Далеко от Елесков, в Ревеле, помещик Ростовцев выронил бокал с шампанским и уставился в окно – там бесновались, царапались туманные призраки его грехов.

– Пушка старого Ростовцева, – прошептал Иван и обмяк.

«Зимой придешь», – сказал конюх Маше, словно была между ними тайна, сговор.

– Эй вы? – Топчиев тряхнул Хромова. – Что случилось в поместье шесть лет назад?

Крестьянин с трудом сфокусировал взгляд на учителе.

– Мы грязь таскали, – произнес он отрывисто. – Я, Степан, земля ему пухом, и Яшка. Степан заступ в кочку воткнул, а кочка лопнула, в ней газ был. Степан наглотался, раскашлялся. Мы – к нему.

Шепот крестьянина путался в бороде, незримая ноша гнула хребет.

– В кочке лежало существо. Мертвое, мы решили. Вроде женщины, но ростком с аршин. Шкура черная, дубленая, руки скрючены. Нечестивые мощи…

«Торфяная мумия», – подумал Топчиев, но перебивать Хромова не стал.

– Яшка, как бес вселился, обнял болотницу – и давай хороводить. Кричит, был бобылем, а тут невесту Леший подсунул. И вижу я дочку, идет к нам по тропке. А болотница… она глаза открыла. Клянусь, зенки свои белые открыла и посмотрела на Машу. Доченька моя сознания лишилась, и речи тоже. Степка умер. А Шипинин… он на болотной девке помешался. Городит, что у нее в услужении, что оживет она и будет властвовать лесами и болотами, а он при ней женихом. Ростовцева запугал, выжил из усадьбы. И про Машеньку говорил…

– Что? – воскликнул Топчиев. – Что говорил?

– Что приглянулась Маша болотнице. И рано или поздно болотница ее позовет…

– Позовет, значит!

Родион обувался в валенки. Мышцы деревенели от злости и страха за девушку, но сердце стучало ровно. Дед его с таким стуком на османов шел.

– За мной, – приказал коротко. Хромов повиновался.

Вьюга слепила, опаляла, белой великаншей бродила за кривым частоколом леса. Деревья ломались и падали в топь. Юркие тени плясали на парубке, словно анчутки; болотницы, роговые и прочие отпрыски Одноглазого Лиха кутили, разбуженные залпом.

Из-за мельтешения снежной крупы казалось, что усадьба ворочается в темноте. Окно слева от портика горело зыбким болотным огоньком.

– В гости таким манером пожаловали? – справился черный силуэт у цокольной аркады.

– Где она? – выкрикнул Хромов и взвесил прихваченный по дороге топорик. – Где Маша, гад?

– Эх, Иван-Иван, – укорил Шипинин. – На друга бранишься.

Он усмехнулся хищно.

– Гостей нынче будет пруд пруди. Я таким манером знак подал, пригласил. Владычица нынче рождается.

– Прекратите! – вступил в разговор Родион. Он торопился, внутренне опасаясь, что безумие конюха может быть заразительным. Тени лезли из колодца, ползали по фасаду усадьбы… – Где Маша?

– В покоях помещичьих, – лукаво ответил Шипинин. – Короновать ее, голубушку, будут.

– О чем вы, черт вас дери?

– Ну как же? Марья Ивановна мамой сегодня станет. Кукушка, как откопали мы ее, Машу приглядела. Яйцо ей дала – высиживай. Яйцо во рту носится, оттого молчала она. Шесть годков таким манером на высиживание ушло. Я пока гнездо устраивал, как велела Владычица.

– Довольно, – отрубил Родион и ринулся к дверям усадьбы. Хромов не отставал.