Самое древнее зло I. Брянский фоллстрайк

Деш-раджийцы были словно выходцы из иного мира. Химмельблю и наши заклятые враги из Драйденских Земель имели много общего, как и Вейрона с Форвирром. Номас и Гофрат вообще как родные братья. Просто один остепенился и обзавёлся высокой оседлой культурой, а другой продолжил кочевать, законсервировав собственную дикость.

Деш-Радж имел непохожий ни на что язык, сложную архитектуру и запутанную общественную иерархию, устройство которой сами до конца не понимали.

Как и все страны, тысячу семилуний назад Деш-Радж принял Триединство, но древние верования наложили свой отпечаток. Триединого здесь изображали не с копьём и щитом, а с двумя копьями, с двумя щитами или вообще без ничего. Подчёркивали его тройственность: он одновременно вооружён, безоружен и опасен. Раджийская Триединая Церковь независима от Химмельблю, поэтому игнорировала намёки на инакомыслие, продолжая распространять своё видение Триединого на Енавское Княжество и даже на сам Химмельблю.

– Индию напоминает, – сказал Матвей. – Только намного чище.

Мы стояли возле «Станции Мэттю», ожидая нашей самоходки. Располагалась станция за городом, на вершине холма, откуда открывался вид на Мурк-Лог, столицу Деш-Раджа.

– А твой Брянск мне напомнил Енавское Княжество, – сказала я.

– Это я слышал. Жаль, что не смогу увидеть близнеца России в вашем мире

– Почему?

– Потому что до самого Барьера мы поедем в крытом экипаже. Деш-Радж и Енавское Княжество полны гофратских шпионов. Драген полагает, что наше описание уже передано им.

Подошёл Драген. Он облачился в робу раджийского триединника, скрывая свою маску под капюшоном. За ним подъехала крытая самоходка. На борту нарисован хорт и что-то написано на раджийском.

Я испугалась:

– Мы поедем в фургоне для перевозки скота?

– Да, а что?

– У меня плохие воспоминания… в таком меня везли в Тахвию.

Матвей посмотрел на вывеску «Станции Мэттю» и сказал странное:

– Поверь, у меня есть воспоминания и похуже.

39. Поэзия и правда

1

Потянулись странные дни. Я и Матвей тряслись в замкнутом пространстве повозки. Конечно, здесь было просторно и чисто. Были даже какие-то книжки и газеты на енавском языке. Изредка нас посещал Драген, но в остальное время он ехал рядом с возницей.

Ночью, мы останавливались у таверны. Драген, убедившись, что никто не подглядывал, выводил нас из фургона, прикрыв «Невидимостью».

Матвей, как всегда, критиковал нашу магию:

– Смысл притворяться невидимым, если у магов есть способ видеть невидимое?

Мы умывались и ложились спать в кровати. Мне всю ночь снилось, как я тряслась в фургоне. Но эти сны были лучше тех, в которых я снова брела по разграбленной таверне, находила трупы родителей и подвергалась насилию. В такие ночи я просыпалась и лежала до утра, разглядывая на потолке световые узоры от фонарей.

Наутро мы снова погружались в скотовозку и ехали до следующей таверны.

Само собой, я и Матвей безостановочно разговаривали.

Он рассказал о своём детстве. В какую школу ходил, в какую девочку был влюблён. Я рассказала про свои детские годы. При всех культурных различиях, у нас было много общего. На своём телефоне, Матвей ставил музыку. Я попросила Драгена купить музыкальный рулль Фрода Орста.

И земная и голдиварская музыка быстро нам надоела. Слишком много общего. Последовали отчаянные признания:

– Не знаю, люблю ли я Аделлу на самом деле? – покачал головой Матвей. – Она человек иной культуры, вообще иного мира. Превращается в странное животное с клыками и шерстью. Ещё она способна завалить оленя. Может поймать дракона. Что если я влюбился в её необыкновенность? Быть может у меня какое-то извращение? Эти её ушки и хвостик…

– Я тоже не знаю, люблю ли Хадонка? – призналась я. – Что если я влюбилась в его обыкновенность? Хадонк – типичный драйденец, мелочный, скупой, но одновременно воинственный. Даже не знаю, почему именно такие качества, являются его характеристикой.

– Аделла вспыльчивая, самолюбивая и считает себя выше всех, ну, может быть, чуть ниже Матери Кочевницы. Не представляю, что будет, если две номасийки сейчас сидели бы в замкнутом пространстве, как мы? Аннигилировали бы?

– Хадонк уже расписал всю нашу жизнь до мелочей, – ответила я. – Как поженимся – будем жить в Драйдентоне. Я не против, Драйдентон – прекрасный город. Но он даже не спросил, хочу ли я покинуть Химмельблю?

– Аделла даже не спросила, хочу ли я видеть, как она превращается в зверей?

Мы замолчали. Одновременно рассмеялись.

– Ещё немного, и расскажем самые грязные тайны о себе, – сказала Матвей.

– Странно, почти половина семилуния прошла, а я впервые разговариваю с тобой без того, чтобы нас прервали замечания Хадонка.

– Или шипение Аделлы.

– Ага, она так старалась не показать, что не ревнует, что именно это её и выдавало.

Матвей научил меня пользоваться фотоаппаратом, я показала ему, как создавать световые шарики.

Так как Матвей был внеклассовым, то произошло то, чего все опасались. Вместо света он создал огонь. С оглушительным рёвом полыхающий ком пробил в стене фургона дыру и умчался в придорожный лес. Стволы деревьев разлетелись, расталкиваемые стеной растущего огня.

Самоходка резко остановилась, Матвей отлетел к стене, а я налетела на Матвея.

В романтических театральных умобразах распространён штамп, когда героиня и герой случайно падали друг на друга, оказавшись лицом к лицу. Происходил обмен взглядами, соприкосновение тел… Губы героев трепетали и сливались в поцелуе… Поэзия!

Но у нас всё произошло иначе. Я не только разбила своей головой нос Матвею, но ещё и вдавила своё колено в его промежность. Парень заорал, не зная за какую из повреждённых частей тела держаться.

Я покраснела и отползла:

– Прости…

В дымящемся проломе появился Драген:

– Вы чего тут устроили? Почему у Матвея кровь? Подрались?

Он утихомирил огонь и выволок нас из фургона:

– Всю конспирацию нарушили.

2

Так как до Барьера Хена осталось менее тысячи флю, было решено не ремонтировать самоходку, а взять на ближайшей станции карету и мчаться дальше. Вёл карету тот же енавский возница.