Обратный билет

Полковник Саватеев, стоявший с обреченным видом, тут же, тихо, но довольно-таки ядовито, прошипел нам:

– Чего вылупились? Валите на свои рабочие места!..

Да, издержки работы мозга военной машины в действии. Верные древнему армейскому принципу «Ты – начальник, я – дурак», мы, молча, юркнули в свои душные норы-кабинеты. Мое рабочее место находилось прямо возле входной двери. Поскольку установилась неимоверная жара, а кондиционера у нас не было, дверь в коридор была постоянно открытой, дабы хоть малый сквознячок проветривал душный кабинет и, главное, системные блоки наших машин. Кабинет деда располагался почти напротив нашего, чуть наискосок, поэтому я еще долго имел удовольствие слышать раздраженный голос нашего генерала, костерившего всех подряд тем исконно русским наречием, при упоминании которого, хоть всех святых выноси. Андрей, наш начальник отдела, тоже весь красный сидел у своего компьютера и, ни с кем не разговаривая, молча уставился в экран монитора. Ему тоже, вероятно, досталось. Он долго молчал, потом, наконец, проворчал:

– Ну, надо же! Испугали ежа голым задом! Кто-то там, в Москве, утренний кофе недопил!

А Дед все не унимался, из коридора все еще доносился его по-старчески скрипучий фальцет:

– Всех в окопы загоню! Всех отпетрушу!

– Отпетрушит он… – негромко, скорее для себя, комментировал Андрей – Смотри, как бы «петрушка» не отвалилась!

Неказистые штабные перипетии со всеми вытекающими издержками грозили обернуться виновникам в разного рода штрафные санкции, о которых через сутки уже никто и не вспомнит. Однако никто крайним быть не хотел. Поэтому утренний скандал имел перспективу плавно перейти в полуденный. Одним словом, буча, которую заварил наш дед, по всему видимому, должна была утихнуть еще не скоро, и я постарался с головой уйти в свою работу – благо, ее всегда было вагон с тележкой. Но не прошло и двадцати минут, как к нам забежал Мирослав, дал мне листок с написанной там фамилией:

– А ну, пробей-ка мне этого махмуда!..

Потом заглянул начальник соседнего отдела, из нашей же конторы, ему надо было сверить со мной данные по бандглаварям такого-то района. Затем забежал дежурный по службе – убитые и задержанные боевики за такой-то период. Потом опять Мирослав:

– На, пробей списочек. Срочно!

Одним словом, я «строчил», как угорелый, забыв, что «работать на компьютере не умею». Прорва работы! Со всех сторон на маня надвигались предложения, просьбы, приказы. Мне казалось, что я один пашу, как проклятый. Парни в нашем кабинете шутили, переговаривались, смеялись, рассуждая над свежим анекдотом или ситуацией из жизни, произошедшей тут же. Толкали меня в плече: «Пойдем, покурим!»… Какой там! Хотя бы свою работу успеть сделать, хотя бы самое необходимое. Но никаких бездельников в нашем отделе не было. Просто, ребята, уже «съев собаку» на своих должностях, быстро и споро управлялись со своей текучкой. Да и операционная скорость работы на машине у меня – чего кривить душой – оставляла желать лучшего. Я был профан по сравнению с ними. Они половину жизни, всю свою службу проработали в штабах, разведцентрах и подобного рода отделах. Куда там мне за ними угнаться! Но меня раздражало совсем не это. Уже несколько раз меня вызывал Саватеев и, кивая на мои справки, мрачно и не очень то дружелюбно отчитывал за ошибки и недоработки разного рода.

– Это не доклад, а пародия. Вы хоть элементарное понятие о штабной культуре имеете? Немедленно переделать!

Я пыхтел, краснел, переделывал… Наконец, ближе к вечеру, «на ковре» у шефа, при очередном разносе, меня вдруг прорвало:

– Я тут что, мальчик для битья? Я – боевой офицер, ранение имею! И оказался здесь по воле случая. И то, что мне не хватает штабной культуры – так в окопах другой культуре учили!

На удивление, Саватеев почти никак не отреагировал на мой, мягко говоря, недопустимо дерзкий и враждебный тон. Только посмотрел на меня усталыми, красными от недосыпа глазами и спокойно, словно под диктовку, сказал:

– Все мы тут боевые, с ранениями и орденами. Не поймите меня превратно, обидеть вас никоим образом не хотел. У всех у нас выдался тяжелый и не совсем удачный день. Учитесь! А переделать вот этот документик, все-таки, придется. Не сомневайтесь. Так что идите, дерзайте, голубчик…

Выйдя в коридор, я услышал за закрывшейся дверью голос Саватеева:

– А из него, я думаю, будет толк.

– А куда он денется из подводной лодки? – буркнул в ответ Мирослав, как всегда, не отрываясь от своих бумаг.

Так, за напряженной работой, перепалками и склоками с начальством, незаметно прошла неделя. Саватееву определенно нравилась моя манера работы. И хотя я был человеком малоразговорчивым и немногословным, иногда мне приходилось «показывать зубы», за что мой шеф более пристально наблюдал за мной, но отнюдь не из вероломства, а скорее из профессионального любопытства. Иногда он говорил Мирославу:

– Определенно, этот юноша создан для аналитики. Подумать только, раньше человека годами готовили для работы в КРЦ*. А этот – три дня и уже почти готовый специалист! Можно подписывать отчетно-информационную документацию, не перепроверяя выводы из оценки обстановки.

– Вам дай волю, вы весь РИАЦ* к себе в ГРУ заберете, – с непробиваемым лицом ворчал Мирослав, однако его тешила мысль, что он не ошибся во мне.

Саватеев меня иначе, как «голубчик», не называл, что являлось знаком особой признательности. Однако у него была странная манера «раскусывать» своих людей: сначала разозлит, выведет из себя, а потом и смотрит на всю подноготную, что скрыто у человека за семью печатями. Смотрит и оценивает: кто ты и что ты?

Обо всех этих особенностях подводных течений в разведслужбе мне как-то вечером поведал наш начальник отдела, Андрей. Мы сидели в темноте, с тыльной стороны нашего модуля и курили, пуская дым в звездное небо. Я поймал себя на мысли, что совсем забыл о существовании «волкодавов», которые, якобы, присматриваются ко мне, желая отобрать в свою «банду». Более того, я стал замечать, что мне начинало нравиться каждое утро, забрав у дежурного офицера флешку с «инфой» о происшедших событиях за истекшую ночь, быстренько сортировать и укладывать информацию по характеру, направленности и степени важности для дальнейшей детальной работы. Начинать работу приходилось очень рано, иначе за информацией выстраивалась настоящая очередь довольно-таки нервничающих и неуравновешенных в терпеливом общении штабных людей. Но, несмотря на недосып, мне даже нравилось приходить в модуль разведывательной службы так рано, практически до восхода солнца – в это время в отделах сидели только сонные дежурные, в кабинетах стояла непривычная тишина и веяло относительной утренней прохладцей. Всего этого не наблюдалось днем и главное – за отсутствием суеты, беготни и перегруженности событиями, быстро, почти молниеносно, решались внезапно возникающие текущие вопросы. Все это Саватеев определенно одобрял и он, мельком встречая меня, ни свет, ни заря в коридоре разведслужбы, искоса, но благосклонно наблюдал, как я беспощадно наседал на дежурного офицера, поторапливая его побыстрее «добить» последнюю и самую свежую информацию для своей работы.

– Вчера, когда ты свалил на обед, к Саватееву приходил «волкодав», из «тяжелых»*, – проронил в темноте Андрей.

Я почувствовал, как нечто холодное и колючее шевельнулось у меня внизу живота.

– Он что, тебе представлялся? – попытался я перевести все это в шутку.

– Мирослав сказал, что тебя спрашивали.

– Что еще сказал Мирослав?

– Ничего. Саватеев попросил его удалиться.

Андрей, хоть и имел простоватый и слегка ухарский, я бы сказал – бесшабашный вид, но обладал он вполне аналитическим складом ума, поэтому вполне отдавал себе отчет в том, что это означало, когда «тяжелые» интересуются, кем бы то ни было. Андрей в прошлом танкист, но на войну уже попал, как разведчик аналитического отдела. В его характере присутствовал и казарменный юморок, и «бронетанковая» упрямость. Как и каждый технарь, он сначала хорошенько думал, прежде чем что-нибудь сделать.

– Мало ли, кто интересовался бы мной, – неуверенно проронил я.

Но Андрей рассудительным тоном размышлял, казалось, сам с собой:

– Из спецов у нас в центре вас двое. Интересуются тобой. Значит, тебя скоро заберут к себе «тяжелые».

– Возможно, – спокойно ответил я.

Андрей посмотрел на меня. Мне были отчетливо видны его темные глаза с паутинкой смешливых морщин вокруг них. Когда он смеялся или улыбался – был похож на ушлого бомбилу с Пересыпского моста. Но сейчас он не улыбался.

Утро следующего дня ознаменовалось очередным скандалом. Некий десантник по имени Толя в звании подполковник, из нашего отдела, перебрав «белой» в лагере горной группировки на чьем-то «дне Варенья», спасаясь от убийственной духоты, решил ночью окунуться в фонтане. И все бы ничего, если бы к нему не подошел патруль в составе прапорщика и двух солдат-«контрабасов»* из местного милицейского батальона охраны. Глупо было что-либо возражать на сделанное замечание старшего патруля, тем более что купание в фонтане, не говоря уже о самом факте употребления спиртного, было строжайше запрещено командующим группировкой. Но Толя ничего лучше не придумал, как отметелить весь патруль в полном составе, благо, габаритов он был внушительных и сила его удара равнялась силе таранного броска колхозного быка. И хоть патруль и разбежался кто куда, виновник происшествия был опознан начальником патруля на всеобщем утреннем построении. У прапорщика под глазом красовался внушительный «фингал», что пахло вполне реальным судом военного трибунала. Пару лет назад на этот инцидент в зоне боевых действий вряд ли бы стали обращать внимание. Но сейчас ситуация была несколько иной.

Едва я, вернувшись с построения, сел за работу, как в кабинет вбежал наш начальник отдела, Андрей, а за ним и Мирослав. Оба – сразу ко мне:

– Леха, пойди к Толяну, переговори с ним. Он там такое в модуле вытворяет! – торопливо затараторил, жарко дыша мне в лицо, Андрей.

– Я? А что я, Папа Римский? – опешил я.

– Он только тебя слушает!

– Иди, иди! – подталкивал меня Мирослав – Вы оба десантники, у вас есть общий язык. Не то, не равен час, натворит, не дай Бог, делов по глупости…

Я, чертыхаясь про себя, быстрой походкой направился к нашему модулю. За мной едва поспевали Андрей и Мирослав. Еще на пороге, по привычке зайдя с «черного» хода, мы услышали глухой грохот, топот чьих-то ног и мощный рев Анатолия. А в коридоре нас едва не сбили с ног разбегавшиеся «сбитые летчики». В это время из-за двери комнаты, где проживал Толян, выскочили два автоматчика из «минюста»* с округлившимися от ужаса глазами и за ними милицейский капитан – тоже далеко не воинственного виду. Затем из-за двери показался и сам Толян в тельнике-майке с табуреткой в руках. Как и было положено, этот капитан, выполняя приказ командующего, явился с конвоем арестовать Анатолия, дабы препроводить его в камеру бывшей гауптвахты. Капитан остановился где-то за нами у выхода и выкрикнул из-за наших спин:

– Я буду стрелять за неподчинение!

– А-а?! – словно недобитый мамонт взревел Толян и метнул табуретку.

Мы вовремя пригнулись, пригнулся и капитан – табуретка с леденящим холодком просвистела над нами, капитаном и вылетела через дверной проем на улицу.

– Кишка тонка, понял ты, крыса?! – громогласно завопил Анатолий.

– Подполковник Андрияшин, успокойтесь! – насколько мог властным тоном приказал Мирослав.

– Уйдите, уйдите от греха подальше! – уже спокойнее, положа руку на сердце, попросил Толян.